Хорошо, звонков не было. Не было также и демонстрации — наконец, в этот день не было того, что обычно заполняло первую пару страниц «Трибюн». Она печатала большую статью о президенте Доли, посетившем Чикаго для основания новой библиотеки. Маленькая колонка ниже рассказывала о возобновлении боев между Литвой и Россией. Лига Наций обвиняла в агрессии русских. Была также статья о чудовищно громком и пронзительном шуме в небе поблизости Олд Орчард. ВВС категорически заявляют, что ничего не знают о его причинах. И когда мы уже приближались к петле, на седьмой странице я увидел заголовок:

Так был свален старый Рон.

И не только он… Потом, когда я внимательнее перечитал статью, я понял, что Рейгана обвиняли в том, что он обозвал ФБР «фашистами», заявлял, что гражданский долг американцев — «противостоять» им как раз в тех вещах, о которых он говорил в моем присутствии.

За столом нас было только четверо. Я не думаю, чтобы Рон подкапывался под себя или это сделала его жена. Я уверен, что и я не делал этого.

К этому приложил руку мой таинственный приятель Лари Дуглас.

Он умышленно привез меня туда. Нет, это началось еще раньше. Он отыскал меня и сделал признательным. Потом взял с собой, чтобы устроить неприятности старому Рону Рейгану. Зачем? Я не догадывался об этом. Безусловно, Лари Дуглас был для меня плохой новостью.

«ХХ век, лтд» ожидался ровно в шесть часов вечера. Именно так! Я встречал его множество раз. Сейчас приехал почти последним, потому что около Рандольфа заревели сирены и я остановился, когда шесть машин вдруг перекрыли дорогу. Сердце мгновенно подкатило к горлу.

Они приехали не за мной и не за кем-то еще. Они выполняли обязанности телохранителей знаменитостей и богачей — охраняли лимузин серебряного покрытия на расстоянии длины футбольного поля.

Араб — несомненно. Большой Араб! Я даже подумал, что это мог быть сам Мехтаб-ибн-Баузи, хотя едва ли он появлялся на публике. Нет, это был его перворожденный сын, Фэйсал-ибн-Мехтаб. Фэйсала легко узнать по рубину величиной с яйцо, который он носит на шее, и по шестерке твердоносых телохранителей, всегда бодрствующих. Между телохранителями и Фэйсалом беспокойно сновали городские полицейские. Они сдерживали любопытных зевак, пока Фэйсал в белоснежной мантии и феске, не пройдет по алому бархатному ковру в новый огромный сверхтуалет. Он участвовал в официальной церемонии открытия. Это поднимало настроение. В конце концов, он владел их обширной сетью. Почтительно отводя глаза, радиорепортеры бережно подносили микрофоны к августейшим губам, засверкали фотовспышки камер, сидевшие в грузовике музыканты заиграли попурри из самых оптимистичных песен. Золотыми ножницами под эту музыку Фэйсал перерезал алую ленту.

Конечно, это было довольно интересно, но заняло добрых двадцать минут, прежде чем он заторопился обратно в свой «кадиллак». Вся процессия тоже испарилась так же быстро, как и появилась. Я нашел место для парковки и через пять минут был там, куда стремился, с сознанием, переполненным богатым Арабом, ужасной женщиной из ФБР, вероломным Лари Дугласом и совсем немного моей любовницей Гретой. Когда она возвращалась из Нью-Йорка, я почти всегда встречал ее. Особенно по воскресеньям, как сейчас, когда погода прекрасная и мы могли побродить по берегу озера или заглянуть в зоопарк. Несомненно, стюардессе нелегко зарабатывать себе на жизнь, и, если она провела трудную ночь с капризными пассажирами, включая детей, страдающих морской болезнью, мы просто прыгали на междугородку, и я провожал ее до дома.

Какими же спокойными казались былые дни! У меня было все, я встречал ее и не знал того, что случилось. В большой комнате диспетчера объявляли время прибытия и отправления. Это было волнующее зрелище, потому что вы можете попасть отсюда почти в любое место мира, во всяком случае, в любую точку Америки. Здесь были поезда, идущие из Лос-Анджелеса и Солт-Лейк-Сити, Нью-Орлеана и Вашингтона и отправляющиеся в Бостон и Миннеаполис, Детройт и Хьюстон. Здесь были также улыбающиеся носильщики, везущие багаж, нервные пассажиры, беспокойно бегущие рядом. Здесь была пара, отправляющаяся в медовый месяц, целующая на прощанье свои семьи, были отпускники, волочившиеся с чемоданчиками, наполненными морскими раковинами, соломенными шляпами и еще влажными купальными костюмами.

Кроме случайных поездок с Гретой и деловых в Питсбург или Милуоки, я никуда не ездил. Вероятно, поэтому США казались такими экзотичными, и… я не уверен… знакомыми.

Вы наблюдаете за поездами, ваши часы отщелкивают минуты: и поезда приходят, когда часы попадают в точку.

По этой причине я удивился, увидев, что на графике поездов вслед за «ХХ век, лтд», диспетчер вывесил слово «задерживается». Я заспешил в комнату отдыха, надеясь, что диспетчер ошибся и Грета ожидает меня там, но ее не было. Кроме того, никто не знал о причинах задержки. Вместе с другим обеспокоенным встречающим я подошел к даме, выходящей из женской раздевалки. Раз или два она работала вместе с Гретой, но, как только накопила необходимый стаж, перешла на престижные рейсы в Лос-Анджелес «Супершеф».

Она удивленно взглянула на меня:

— Опаздывает «ХХ век»? Да не может этого быть, Ники! Он никогда не опаздывает!

Она выбежала позвонить и вернулась обратно возбужденная.

— Интересно! — сказала она. — Они стоят в депо и принимают нового машиниста.

— Не нравится мне все это? — сказал я, внезапно потеряв голос. — Все это неправда? Несчастный случай? У машиниста случился сердечный приступ, или он сошел с ума, или… В моей голове без предела выдумывались новые катастрофы.

Но я не дошел до правильной версии.

Я просидел двадцать минут, ожидая, что случится. И тут стряслось недоброе. Это происходило стадиями. Первая фаза: вбежал перепуганный проводник.

— Не верьте… — сразу же сказал он приятелю. — Поезд остановился в дворах. Исчезли кондуктор, грузчики, проводники, машинист и кочегар. Причин не называют. Полагаю, они тянут время. Поистине негодяи! Твердят что-то о конспирации.

Вторая фаза: как только я оправился от потрясения, я достаточно внятно расслышал, как кто-то спросил:

— Кто они?

И услышал неожиданный ответ:

— ФБР.

Третья стадия: я хотел выйти из комнаты, но двое изящных мужчин спрыгнули рядом со мной на ступеньки и умело схватили меня за руки.

В двери с пометкой «Служебный вход» появилась Найла Христоф. И они потащили меня туда. Ее руки были сложены на груди и смотрела она с удовлетворением. Для этого были причины.

По моей глупости…

Я провалился, если взглянуть на это с точки зрения шеф-агента Найлы Христоф. Свидетели создают неудобное алиби? Нет проблем — арестовать свидетелей! Очевидцев в тюрьму. Все цели и намерения существуют не дольше свидетелей. Здесь всего лишь несложное дело: сделать основой фотографии и отпечатки, не заботясь об озадачивающих обстоятельствах. Не существует никаких трудностей для Найлы Христоф.

Но для меня — да! Множество проблем… И самые трудные из них только появлялись.

Летчика трансконтинентальных и западных авиалиний комфортабельного лайнера, прилетевшего в Чикаго с юга, звали Мейгс Филд — он объявил заход на посадку. Город был в пелене облаков, но его это не беспокоило. В Чикаго не было, как в Нью-Йорке, ни одного стоэтажного здания (тот факт, что город был возведен на наносной почве и вблизи не было коренной подстилающей породы, не разрешал строить небоскребы). Это сделало летчика большого трехмоторного самолета немного беспечным… на этот раз, когда он внезапно поднял глаза, он вдруг увидел на месте, где ничего не могло быть, огромное здание. С силой повернул рычаги, чтобы избежать столкновения. Когда Мейгс оглянулся, здание пропало из виду, а все тридцать восемь пассажиров, выбравшие семь часов самолетом вместо пятнадцати поездом, прокляли его имя.