— Да, Джок?

Тут я на самом деле выронил трубку и поймал за шнур.

— Это по вопросу Сандии! — сказал он. — Снова звонили из Кэтхауза, сенатор!

У меня появилась тревога, потому что разговор о Кэтхаузе не телефонный.

— Да? — заинтересовался я.

— Они позвонили снова, сенатор! Сказали, что проверили отпечатки, запись голоса и внешность — все совпало! Они задержали одного человека и утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто!

Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове послышался визг, а когда она пробудилась окончательно, крик продолжался. Тогда она подбежала к окну. За окнами ничего не было, кроме спящих лужаек ее владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с запахом гниющего мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально в тихой элегантности садов Кабрини.

В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк было мало рейсов — и абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о том, чтобы принять помощь ВВС — но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня на Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и между поясами была разница в два часа — к счастью, мне удалось немножко поспать между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился гражданский комфорт, а дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь из военных спал: они встретили меня штабной машиной, засекали мое движение через пустынные дороги и автострады до самой базы Сандия. Шофером была женщина-лейтенант морской пехоты из вспомогательных войск — охранники дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов — но, когда мм отъехали от поста, за нами двинулся бронетранспортер. Он сопровождал нас всю дорогу — через солнечные силовые установки, через ядерную зону, к зданию А-440.

Я был раньше в этом здании — оно называлось Кэтхаузом — Кошачьим домом. Королем Котов являлся полковник регулярной армии по фамилии Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что он не позвонил мне лично — это могло быть случайной, неофициальной вещью.

Когда я вылез из машины, с транспортера спрыгнули три пехотинца и последовали за мной. Я начинал догадываться, что в моем визите не было ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной по лестнице и не сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня глаз

— от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина.

— Доброй ночи, полковник! — кивнул я ему.

Он кивнул мне в ответ:

— Привет, сенатор!

А затем он спросил:

— Можно взглянуть на ваши документы?

Нет, это не было просто формальностью — Мартино внимательно изучил мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск и пластиковый ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные неудобства тем лицам, которые не имели военного звания, но имели право иногда посещать секретные учреждения.

Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов — наподобие тех, какие используются в модных ресторанах, когда вам нужно заплатить за ужин двести долларов по кредитной карточке «Америкэн экспресс» или когда вы отмечаетесь на выходе с работы. Но и это не полностью удовлетворило его.

— Сенатор! — сказал он. — Я хотел бы, чтобы вы назвали, где мы виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или… где?

Я спокойно ответил:

— Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что это было вовсе не там, а в Бока-Ротан, на конференции по теоретической технике. Мы были наблюдателями.

Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник.

— Полагаю, это действительно вы, Дом! — сказал он. — Тот, другой парень не помнил ничего про Бока-Ротан.

Я хотел было спросить о «другом парне», но полковник опередил меня:

— Подождите минуту! Сержант, приведите задержанного в комнату. Мы хотим побеседовать с ним.

Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал:

— У нас неприятности, Доминик!

— Потому что этот парень назвался мной?

— Он не говорил именно так, — сказал, нахмурившись, полковник. — Нас беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он — это вы. Теперь…

— Теперь вы так не думаете?

Полковник заколебался:

— Теперь… — произнес он. — Я бы не хотел говорить, но иного объяснения нет. Сенатор, этот человек — …Кот!

Фермер по имени Войн Сохстейфер, проснувшись под звуки ранних радиорепортажей Дабл-Джин-Эн, зевнул, потянулся, побрел к окну, чтобы посмотреть, как политы бобы на северном поле. Когда он открыл окно, даже завизжал от неожиданности: бобового поля не было! На том месте находился забор, около которого могли бы припарковаться тысячи машин, и длинное-длинное приземистое здание с вывеской:

Вейн Сохстейфер был поражен.

…Вейн Сохстейфер был удивлен не так сильно, как фермер по имени Вейн Сохстейфер, который точно так же, проснувшись, посмотрел в то же самое окно и увидел то, что ожидал — свое северное поле, оливково-зеленое в раннем свете утра. Там располагалась его ферма. Он удивился, когда повернулся в своей кровати и обнаружил, что в ней спит совсем другая жена…

Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи. Он спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил, что задержанный просит опорожниться и принять душ.

— Почему бы и нет? — сказал я, когда полковник Мартино посмотрел на меня. — Я не возражаю против небольшой тактичности — особенно для себя.

Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы изображаете, когда вам не до смеха. Полковник отдал распоряжение и приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы сидели и смотрели друг на друга.

Здесь не полагалось разговаривать слишком долго.

Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не упоминать о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение, исключая секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот термин нигде не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней мере, в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни минуты не верил в его истинность.

Сандия засекречена не на сто процентов: здесь находились солнечные силовые установки, и все они не являлись тайной. Они занимали, раскинувшись по базе, более чем половину тысячи акров. Сектор ядерного оружия тоже не был полностью секретным (секретом было то, что именно там делалось). Мир знал, что отсюда выходили смертоносные бомбы и крылатые ракеты.

Но остальное не было известно никому, или подразумевалось, что никто не знал о более таинственных частях Сандии. Здесь находился маленький отдел, занимавшийся вопросом изменения климата во вражеской стране, чтобы парализовать сельское хозяйство. Был также отдел, исследовавший возможность генетической войны. Он разрабатывал новые вирусы и химические средства нападения, направленные против населения вражеского государства,

— портившие ДНК, чтобы их дети росли уже пораженными и неполноценными.

Лично я оправдываю эти средства, хотя они кажутся аморальными и вряд ли пригодны в любой ситуации.

Кроме того, здесь был отдел Пси-войны — еще более сомнительный и более странный. Внутри здания мы содержали восемнадцать — двадцать хитрецов и придурков в возрасте от восьми до восьмидесяти лет — действительно очень странных. Каждый из них утверждал, что владеет некоторой особенностью. Здесь были парни с искусством «вне-тела». Они говорили, что могли покидать собственные тела и входить в другие, даже за тысячи миль. Они умели видеть глазами другого человека и слышать его ушами. Потрясающе! Они проникали на вражескую базу и вынюхивали все секреты!