О, я открывал глубины моей памяти! Я исследовал каждый подсудный или отрицательный поступок и даже просто неприятные воспоминания, но не находил ничего, что могло бы выявить приход ФБР в середине ночи.

Минут десять спустя я набрался достаточно смелости высказать это, но уже никого не обнаружил. Они оставили меня одного в маленькой комнате, где было немного мебели. Мой разум чист и ясен. Я был одет в костюм для купания. Он, конечно, сохнет долго, но где-то в офисе открыты окна, и из-под двери дул холодный мичиганский бриз. Дверь оказалась закрытой снаружи — это я узнал, когда до нее дотронулся.

Интересно, что, хотя на мне почти ничего не было, они тщательно обыскали меня. Полагаю, что меня совсем не случайно арестовали именно тогда, когда я не мог иметь при себе оружие и напасть на одного из них или убить себя в припадке раскаяния от чудовищности моих преступлений, чтобы утаить хотя бы одно из них, расстроив тем самым их планы.

Глупцы! Я не думал, чтобы что-нибудь в моем прошлом, стоило смерти. Затрудняло то, что я не знал, за что меня арестовали, но я не совершал ничего такого. Более того, я ничего не предпринимал. Не только потому, что дверь была закрытой, но и вообще в той комнате мало что можно сделать. Здесь находился репродуктор, из которого доносилась музыка — в основном звук скрипки: серьезная вещь. Здесь был стол, конечно же пустой, а что в ящиках, я не знал. Из-за закрытой двери мои нервы были на пределе. За столом находилось вращающееся кресло, перед ним — простой деревянный стул. Я не знал, сколько времени пробуду один — и выбрал деревянный стул. Я сидел, обнявшись от холода руками, и размышлял.

И тут дверь без предупреждения открылась, и вошел шеф-агент. Шеф-агент Христоф.

Это была женщина.

Шеф-агент Найла Христоф была не просто одной из тех, кто вошел через эту дверь, но и, без всякого сомнения, важным лицом. Она была боссом. Все, кто вошел вместе с ней, подчеркивали это жестами.

Я удивился. Конечно же, все знают, что недавно в ФБР начали набирать и женщин, но их никто не видел. Вы знаете о существовании женщин — врачей или водителей такси, — поскольку видели их в кинохрониках или фильмах. С агентами ФБР такого случиться не может. В недельных кинохрониках вам никогда не покажут лица агентов. Если хоть один оператор попробует это сделать, рискуя раскрыть правительственный секрет, отрицательные последствия для него неминуемы. Тогда он будет дрожать за свою жизнь в комнате допросов.

Как я…

Во всяком случае, она вошла. Перед ней шел огромный парень открывший дверь, после нее — толстая стенографистка и еще парень, закрывший дверь. Когда она вошла, то рассеянно взглянула на меня, будто в этой комнате я был частью мебели. Я сосредоточенно смотрел на нее. Найла Христоф была хорошенькой девочкой определенного типа: отлично сложенной и спортивной. На голове ее прическа «конский хвост», и еще у нее бледно-голубые глаза. Она держала руки за спиной, входила как британские адмиралы эпохи парусников. И командовала как адмирал. Два сиплых слова: «Привяжите его!». Толстуха пыхтела за столом и растягивала стенографию: «Запись от августа, 17, год 1983. Шеф-агент Найла Христоф провела допрос Доминика Де Сота».

Мне адресовались слова:

— Не торопитесь. Вы должны говорить только правду и отвечать на все вопросы. Тогда мы закончим через двадцать минут. Перед началом допроса принесите клятву.

Это было не очень хорошо. Клятва означала, что дело довольно серьезное, и то, что искажу, будет не просто информацией к расследованию, а послужит показаниями. Стенографистка встала и подошла ко мне с книгами, хрипло попросив повторять за ней. Я протянул руку с Библии на Коран, прикоснувшись к нему большим пальцем, и поклялся говорить правду, одну только правду и ничего кроме правды. И да поможет мне в этом Бог милосердный, всевидящий и карающий!

— Прекрасно, Доминик! — сказала Христоф, убрав мою правую руку.

Она скользнула по ней взглядом — как бы наблюдая, хотя на самом деле размышляла, о чем мы будем говорить эти двадцать минут.

— Теперь расскажите мне, зачем вы проникли в Долилаб?

Я удивленно выкатил глаза:

— Проник… куда?

— В Долилаб, — терпеливо повторила она. — Что вы там высматривали.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — сказал я.

Это был не тот ответ, которого ожидала услышать агент Христоф.

— Дерьмо! — крикнула она сердито. — Я надеялась, что вы будете благоразумны и не будете притворяться, что ничего не знаете о Долилабе!

— Я на самом деле не знаю!.. — Все знают о существовании Долилаба — или хотя бы то, что к юго-западу от Чикаго находится секретная военная лаборатория. Дюжину раз я проезжал мимо… — Но, мисс Христоф!

— Агент Христоф!

— Агент Христоф, я на самом деле не понимаю, что вы имеете в виду, я никогда не был в Долилабе. И конечно же, не пытался пробраться туда.

— О святая Фатима! — сложив руки вместе, со стоном сказала она.

Это было неожиданностью! У шеф-агента могли появиться затруднения, потребуй кто-нибудь отнес принести клятву. На обеих ее руках не было больших пальцев…

Без сомнения, люди без больших пальцев не редкость. Это стандартный приговор за вторую попытку кражи, за автоубийство и прелюбодеяние. Но в самом деле поразительно, подумал я, встретить без больших пальцев агента ФБР.

Разумом я постиг отсутствие больших пальцев на руках Христоф — но мои-то были по-прежнему связаны веревками.

— Агент Христоф! — с возмущением сказал я. — Я не знаю, откуда у вас появилась эта идея, но все надо доказать. Это невозможно! В последний раз я был вблизи от Долилаба месяц назад…

Она посмотрела на двух полицейских, затем вновь на меня.

— Невозможно… — повторила задумчиво. — Это невозможно. Этого не могло быть… — снова отозвалась она. Затем протянула руку.

Один из полисменов передал ей досье. Первой вещью внутри лежала фотография. Христоф взглянула пенсе, убеждаясь, что это та самая, затем показала мне. На фото был изображен человек у дверей здания — и это был… я!

Это был я, но одетый в костюм, которого у меня никогда не было: типа комбинезона, как у Уинстона Черчилля, ставшего известным во время Второй мировой войны. Но это был я — верно…

— Снимок сделан, — бесцветно сказала Христоф, — камерами наблюдения в Долилабе позавчера ночью. Есть и другие… — Она расправила их веером.

Не все они были сделаны из этой же камеры — задний план заметно отличался. Но на всех них было то же самое, хорошо знакомое мне лицо, в этой незнакомой одежде.

— И здесь, — сказала она, достав из папки кусок картона, — отпечатки из вашего досье в колледже. Они полностью совпадают с найденными в лаборатории.

На картонном бланке под широкими десятью полосами было только четыре отпечатка. Я думал, что все они были получены на месте происшествия. Но даже дилетант мог заметить, что спирали и канавки на большом и среднем пальцах правой руки и оба указательных очень схожи с отпечатками из моего досье.

— Это ложь! — заорал я.

— Вы опять за свое? — недоверчиво спросила Христоф.

— Но это же не я, потому что я не делал этого!

— О черт! Доминик, — вздохнула она. — Я считала вас более благоразумным! — Закинула руки за спину и посмотрела в пол.

Она не давала своим помощникам никаких знаков, но они прекрасно знали свое дело и подошли ко мне.

Били меня не очень долго. Вы же слышали о том, как они обращаются с подозреваемыми. По этим сплетням, пускают в ход кулаки. Я был уверен, что это не только слухи, потому что однажды писал вексель на одного бармена, а затем того арестовали по подозрению в продаже крепких напитков человеку моложе тридцати пяти лет. После этого ему уже никогда больше не потребовалось векселей. Вдова прошептала мне на ухо, в каком состоянии вернули для захоронения тело: это может основательно вывернуть ваши кишки.

Со мной, к счастью, такого не случилось.

Я получал легкие шлепки. Но это было слишком унизительно. Это было унизительно вдвойне, потому что я был связан и не мог дать отпора. Хорошо, на моем месте вы не сделаете этого — даже не сможете парировать удары руками, а не головой. Моя голова звенела от оплеух, открытая ударам. Они прекращали бить, когда агент Христоф задавала вопросы.