Доктор Биллинг быстро спрыснул вход в трахею местным анестетиком и ввел эндотрахеальную трубку. Ларингоскоп издал характерный металлический щелчок, когда доктор убрал клинок в рукоятку. С помощью маленького шприца он надул манжетку на эндотрахеальной трубке и зафиксировал ее. Когда он нажал на вентиляционный мешок, грудная клетка Нэнси симметрично поднялась, оба легких работали одинаково. Доктор прослушал Нэнси стетоскопом и остался доволен. Интубация прошла так гладко, как он и ожидал. Теперь он полностью контролировал дыхание пациентки. Он подрегулировал измеритель потоков газов и установил желаемую пропорцию галотана, закиси и кислорода. Эндотрахеальная трубка была закреплена несколькими кусочками лейкопластыря. Сердце доктора Биллинга стало колотиться медленнее. Он всегда старался не показать того, что при процедуре интубации испытывал сильное напряжение. Ведь с парализованным пациентом можно действовать только очень быстро и очень правильно.

Кивком доктор Биллинг показал Глории Д'Матео, что она может начинать подготавливать операционное поле. А сам доктор переменил позу на более свободную и удобную. Сейчас его работа сводилась к наблюдению за основными жизненными параметрами больной: частотой и ритмом сердечных сокращений, давлением и температурой. И все время, пока больная будет оставаться парализованной, он должен будет ритмично сжимать вентиляционный мешок – "дышать" за нее. Действие сукцинилхолина начнет проходить через несколько минут, и тогда анестезиолог сможет отдохнуть. Давление у Нэнси стабилизировалось на уровне 105/70. Частый пульс, характерный для тревожного состояния пациентки до начала анестезии, уступил место ровному пульсу 72 удара в минуту. Доктор Биллинг был счастлив и уже предвкушал, как он минут через сорок выпьет кофе.

Все протекало гладко. Доктор Мейджор произвел бимануальное исследование и попросил еще немного снизить тонус мышц. Это означало, что часть сукцинилхолина уже распалась в крови у Нэнси во время интубации. Доктор Биллинг с готовностью добавил еще два кубика сукцинилхолина и старательно записал это в протоколе анестезии. Результат был мгновенным, доктор Мейджор поблагодарил доктора Биллинга и громко сообщил операционной бригаде, что яичники пациентки напоминают маленькие гладкие сливы. Он всегда так говорил, когда исследовал нормальные яичники. Матка Нэнси была расположена обычным образом, и расширение ее шейки прошло совершенно нормально. Несколько кровяных сгустков были удалены с помощью отсоса. Доктор Мейджор тщательно выскоблил внутреннюю поверхность полости матки кюреткой, отмечая при этом консистенцию соскобленной ткани. Когда доктор Мейджор работал второй кюреткой, доктор Биллинг заметил небольшие изменения ритма сердца, регистрируемого кардиомонитором. Он взглянул на экран осциллографа. Пульс упал до 60 ударов в минуту. Инстинктивно он надул манжетку тонометра и стал внимательно прислушиваться к знакомым звукам крови, ударяющейся о стенку сжатой манжеткой артерии. Выпуская воздух из манжетки, он услышал, как исчезают шумы, что означало границу диастолического давления. Давление было 90/60. Это падение не было трагичным, но оно озадачило его аналитический ум. Может, это снижение объяснялось рефлексом с блуждающего нерва, вызванным манипуляциями на матке? Он сомневался в этом, но снял наушники стетоскопа.

– Доктор Мейджор, можно вас на минутку? Давление немного упало. Во сколько вы оцениваете потерю крови?

– Не должно быть более 500 миллилитров, – ответил доктор Мейджор, поднимая голову и глядя поверх ног Нэнси.

– Это чепуха, – заметил доктор Биллинг, снова прилаживая стетоскоп к ушам. Он вновь надул манжетку. Кровяное давление было 90/58. Он взглянул на монитор – пульс 60.

– Как давление? – спросил доктор Мейджор.

– Девяносто на шестьдесят, пульс шестьдесят, – ответил доктор Биллинг, снимая стетоскоп и перепроверяя газовые вентили на аппарате для анестезии.

– Ради Бога, что это за чертовщина? – раздраженно спросил доктор Мейджор, проявляя ранние признаки хирургического гнева.

– Ничего, – успокоительно сказал доктор Биллинг, – но это изменение. До этого ее состояние было очень стабильным.

– Ладно, ее цвет просто фантастический. Здесь внизу она красна просто как вишня, – доктор Мейджор засмеялся над собственной шуткой. Никто кроме него не улыбнулся.

Доктор Биллинг взглянул на часы. Было 7.48.

– О'кей, давайте дальше. Я скажу вам, если еще что-нибудь изменится, – сказал доктор Биллинг, сильно сжимая дыхательный мешок, чтобы максимально наполнить легкие Нэнси. Но что-то мешало доктору Биллингу, тревожа его шестое чувство и заставляя его собственное сердце биться быстрее. Он посмотрел на дыхательный мешок и продолжил его ритмично сжимать, мысленно оценивая степень сопротивления искусственному дыханию со стороны дыхательных путей и легких Нэнси. Они поддавалась очень легко. Он снова взглянул на мешок. Не было никакой реакции со стороны Нэнси, хотя и вторая порция сукцинилхолина уже должна была разрушиться в крови Нэнси.

Давление немного поднялось, а затем снова упало до 80/58. Монотонный звук монитора снова сбился. Глаза доктора Биллинга метнулись к экрану осциллографа. Затем ритм восстановился.

– Я заканчиваю через несколько минут, – сообщил доктор Мейджор к радости доктора Биллинга. С чувством облегчения доктор Биллинг отключил галотан и закись азота из газовой смеси, оставляя только кислород. Он хотел сделать уровень анестезии Нэнси более поверхностным. Давление поднялось до 90/60, и доктор Биллинг почувствовал себя получше. Он даже позволил себе роскошь провести по лбу тыльной стороной руки, чтобы смахнуть капельки пота, выступившие как доказательство нарастающего напряжения. Он посмотрел на поглотитель углекислоты с натронной известью. С ним, по-видимому, было все в порядке. Было 7.56 утра. Левой рукой он поднял веки Нэнси. Они были как тряпичные, и зрачок был максимально расширен. Все страхи вновь обрушились на доктора Биллинга. Что-то произошло, что-то было совсем не по плану.

Хотя Бостон и отличался непропорционально большим числом архитекторов, Бостонский Мемориальный Госпиталь не являлся шедевром архитектуры. Но его центральное здание обладало архитектурной привлекательностью. Оно было построено около ста лет назад из тщательно подогнанных друг к другу блоков коричневого камня. Само здание имело всего два этажа и было слишком маленьким, несообразным современным целям. Кроме этого, больничные палаты в нем были многоместными, большими и в настоящее время не использовались. Лишь дух самой истории медицины, казалось, насквозь пропитавший его стены и помещения, удерживал планировщиков и ремонтников от реконструкции.

Остальные многочисленные большие здания были иллюстрацией в стиле американской готики. Миллионы кирпичей, поддерживая друг друга, формировали ниши для пыльных окон и служили опорой для монотонно плоских крыш. Здания были снабжены покатыми подъездами, предназначенными для подвоза инвентаря и припасов. За исключением, может быть, нескольких исследовательских корпусов, построенных по удобным архитектурным проектам и с достаточными средствами, весь комплекс зданий был довольно уродлив.

Но немногие люди придавали значение внешнему виду корпусов. Общее впечатление от комплекса зданий было чем-то большим, чем суммой восприятия отдельных архитектурных уродств, и скрашивалось разнообразными эмоциями вызываемыми этим местом. Ведь здания не являлись просто зданиями. Они были известны как Бостонский Мемориальный госпиталь, заключающий в себе все тайны и чудеса современной медицины. Когда не сведущие в медицине люди приближались к Мемориалу, страх и возбуждение у них смешивались в двойственное чувство. Ну а для профессионалов Мемориал был Меккой современной академической медицины.

Окружение госпиталя также не прибавляло ему привлекательности. С одной стороны располагался клубок железнодорожных путей, ведущих к Северному вокзалу, и кружево скоростных эстакад, образовывающих стальные скульптурные формы. С другой стороны располагались кварталы современных застроек. Их вид наводил на мысль о прославленной коррупции Бостонского муниципалитета. Эти здания из-за скудности своего внешнего оформления напоминали жилища для бедных. Но, тем не менее, квартплата там была высока, и только обеспеченные люди могли позволить себе жить здесь. Фасад госпиталя выходил на угол Бостонской гавани, вода в которой напоминала черный кофе, перемешанный с канализационными стоками. Обособленно от госпиталя находилась цементная спортивная площадка, усыпанная порванными газетами.