– Через эти двери напротив главного поста, – сообщила Терри, слегка смягчаясь.

Когда Сьюзен повернулась и пошла к своей группе, Терри Линквивист подозвала одну из медсестер и сказала ей:

– Вы не поверите, Нэнси, но сегодня тот еще денек. Догадайтесь, что нам досталось?.. Мы заполучили очередную группу этих "зеленых" студентов.

Чуткие уши Сьюзен уловили тяжкие вздохи, несущиеся со стороны персонала Беард-5.

Сьюзен обошла стойку регистратора. Он все еще висел на телефоне и что-то писал. Она направилась к двум простым белым дверям напротив поста. Остальные студенты потянулись за ней.

– Комитет по торжественной встрече, – прокомментировал Карпин.

– Да-а, настоящий прием с красной дорожкой, – протянул Файрвизер.

Несмотря на неуверенность, студенты все еще считали себя важными персонами.

– А... пара дней, и медсестры будут есть из наших рук, – самодовольно сказал Гольдберг.

Сьюзен повернулась и полоснула Гольдберга презрительным взглядом, но тот ничего не заметил. Гольдберг вообще упускал тонкие социальные нюансы межличностного общения. Впрочем, некоторые нюансы были не такие уж и тонкие.

Сьюзен толкнула вращающиеся створки дверей. Ординаторская хирургов была завалена старыми книгами, разными бумагами, немытыми чашками из-под кофе, разнообразными иглами и другими приспособлениями для внутривенного вливания. Вдоль всей левой стены шла стойка высотой с письменный стол, посреди которой стояла большая электрическая кофеварка. В дальнем конце комнаты виднелось окно без занавесей, с грязными от бостонского смога стеклами. Скудный февральский свет просачивался через стекло, образовывая тусклое пятно на старом линолеумном полу. Так что освещение комнаты целиком зависело от люминесцентных ламп дневного света на потолке. На правой стене была видна доска объявлений, заполненная записками, напоминаниями и извещениями. Рядом висела черная школьная доска, покрытая тонкой меловой пылью. Посреди комнаты выстроились школьные кресла с небольшими пюпитрами для письма, смонтированными на правой ручке. Одно из них было выдвинуто вперед и стояло перед доской. Беллоуз сидел в этом кресле и, когда студенты гуськом втянулись в комнату, демонстративно посмотрел на наручные часы. Этот жест явно предназначался студентам, и они его мгновенно поняли, особенно Гольдберг, который всегда трепетно относился ко всем обстоятельствам, которые могли повлиять на его средний балл.

В течение нескольких мгновений никто не произнес ни слова. Беллоуз выдерживал эффектную паузу. Ему еще не приходилось общаться со студентами, но, исходя из собственных представлений, он полагал, что должен именно так; поддерживать свой авторитет. Студенты молчали, так как им было не по себе, и мысли их путались.

– Сейчас двадцать минут десятого, – сказал Беллоуз, по очереди оглядывая каждого студента. – Встреча была назначена на девять ровно, а не на девять двадцать. – Студенты пытались стоять абсолютно неподвижно, стараясь не привлечь к себе персонального внимания Беллоуза. – Я полагаю, что вам следовало бы встать сегодня с правой ноги, – веско продолжал Беллоуз. Он тяжело поднялся и взял в руку кусочек мела. – Существует одна вещь в хирургии, особенно в хирургии Мемориала, которую вам следовало бы знать. Все должно происходить вовремя. Вам нужно зазубрить это наизусть, иначе ваше пребывание здесь будет... – Беллоуз подыскивал подходящее слово, постукивая кусочком мела о доску. Он взглянул на Сьюзен Уилер и на мгновение замялся. Затем перевел взгляд на окно и закончил: – ...малоприятным, как погода зимой.

Беллоуз снова посмотрел на студентов и начал свою заранее приготовленную вступительную речь. Говоря, он ощупывал взглядом их лица. Он был уверен, что определил, кто из них Файрвизер. Его привели к этому заключению очки в узкой роговой оправе янтарного цвета. И, вероятно, он узнал Гольдберга. Лица двоих других юношей ничего ему не говорили. Он рискнул еще раз посмотреть на Сьюзен и вновь испытал мгновенное смущение. Беллоуз не был подготовлен к тому, что девушка окажется такой красивой. На ней были надеты темно-синие брюки, аккуратно облегавшие ее бедра, светло-синяя рубашка в оксфордском стиле, вокруг шеи был повязан сине-красный шелковый шарф. Белый халат был расстегнут. Четко обрисованная грудь во всеуслышание заявляла об ее поле, и Беллоуз как-то не мог совместить сей факт с теми планами, которые он уже успел составить в отношении студентов. Поэтому в дальнейшем он старался избегать смотреть на Сьюзен.

– Вы будете прикреплены к Беард-5 в течение только одного месяца из трех вашего цикла по хирургии, – произнес Беллоуз, переходя на монотонный речитатив, ассоциировавшийся у него с преподаванием медицины. – В некотором смысле это преимущество, но, с другой стороны, это и не очень удобно, впрочем, как это бывает со многими вещами в жизни.

Карпин было дернулся при столь неуклюжей попытке пофилософствовать, но, заметив, что его никто не собирается поддержать, сдержался.

Беллоуз, остановив взгляд на Карпине, продолжил:

– Цикл в Беард-5 включает в себя практику в отделении интенсивной терапии. Там вы сможете быстро чему-то научиться. Это хорошая сторона. Отрицательная сторона состоит в том, что вы окажетесь в этом отделении слишком рано, не имея никакого клинического опыта. Насколько я понимаю, это ваш первый клинический цикл, не правда ли?

Карпин стрельнул глазами по сторонам, чтобы убедиться, что вопрос адресован именно ему.

– Мы... – его голос сорвался, и он откашлялся. – Совершенно верно, – наконец произнес он с некоторым усилием.

– Блок интенсивной терапии – БИТ, – продолжил Беллоуз, – это место, где вы все должны многому научиться, является самым напряженным участком процесса лечения больного. Все назначения, которые вы сделаете больным, должны быть одобрены мной или одним из двух врачей-интернов этого отделения, с которыми вы сегодня познакомитесь. Ваши назначения в БИТ должны контролироваться нами в момент их написания. Назначения пациентам в палатах могут быть одобрены по мере накопления в течение дня. Понятно?

Беллоуз оглядел каждого студента, в том числе и Сьюзен. Сьюзен возвратила ему взгляд, не меняя нейтрального выражения лица. Ее первое впечатление о Беллоузе не было особенно благоприятным. Его манеры показались ей искусственными, а мини-лекция по пунктуальности, казалось, несколько предвосхищала события. Монотонный тон его замечаний, философские потуги укладывались в представления Сьюзен о личности хирурга, которые она получила из разговоров к прочитанного, как о лабильной, самовлюбленной, чувствительной к критике и, в довершение всего, туповатой личности. Сьюзен не думала о Марке Беллоузе как о мужчине. Такая мысль даже не промелькнула у нее.

– Сейчас, – произнес Беллоуз тем же искусственным речитативом, – я вручу вам ксерокопии набросанного в общих чертах плана, которого мы будем придерживаться во время вашей практики в Беард-5. Пациенты в БИТ и в палатах будут распределены между вами, и вы приступите к изучению историй болезни под руководством интерна, ведущего больных. Что касается поступающих в отделение больных, мне бы хотелось, чтобы вы составили ваши собственные планы и распределили их между собой справедливо. Кто-то из вас будет производить полный первичный осмотр поступивших больных. Что касается ночных вызовов, то я бы хотел, чтобы, по крайней мере, один из вас оставался здесь на ночное дежурство. Это значит, что каждый из вас будет дежурить одну ночь из пяти, и это не должно вас слишком обременить. В самом деле, это в порядке вещей. Остальные в это время могут задерживаться до вечера, это похвально, но, как минимум, один должен быть здесь ночью. Найдите сегодня время, соберитесь вместе и составьте мне план, кто когда будет дежурить. Обходы в БИТ начинаются в 6.30 утра. Я бы хотел, чтобы к этому времени вы бы уже посмотрели своих пациентов, собрали всю информацию, необходимую для обхода. Это понятно?

Файрвизер с испугом уставился на Карпина. Он наклонился и прошептал ему на ухо: