Армейский офицер — майор — не заметил, что агент ФБР взял вторую пару наушников.

Оба впервые услышали это. Агенту ФБР приходилось видеть видеозапись убийства, но ни он, ни офицер армейской разведки ни разу не слышали звуков, сопровождающих его. Удар, шорох врезающегося в человеческую плоть ножа, вздох удивления и боли, что-то вроде бульканья, словно попытка заговорить, и тут же послышался другой голос.

— Что это? — спросил агент.

— Ещё отмотайте назад, — сказал офицер, глядя на стену и внимательно прислушиваясь к словам, произнесённым на японском языке. — Он сказал: «Мне очень жаль, но так уж пришлось…» — перевёл майор и добавил:

— Мне показалось, что он извиняется перед ним.

Послышалось несколько тяжёлых вздохов, и наступила тишина.

— Господи… — произнёс потрясённый агент ФБР. Меньше чем через минуту по другому голосовому каналу послышался голос другого пилота, предупреждающего центр управления полётами, что его 747-й начинает прогрев двигателей.

— Это старший пилот, Сато, — сказала аналитик из Национального департамента безопасности на транспорте. — Первый голос принадлежал, должно быть, второму пилоту.

— Больше не принадлежит. — По голосовому каналу второго пилота слышались только фоновые шумы.

— Это верно, он убил его, — согласился агент ФБР. Им придётся прокрутить эту плёнку ещё сто раз, прислушиваясь к ней самим и в присутствии других, но вывод останется тем же. Даже если официальное следствие будет длиться несколько месяцев, по сути дела оно закончилось меньше чем через девять часов после своего начала.

Улицы Вашингтона были неестественно пустыми. Обычно в такое время дня — Райан слишком хорошо знал это по собственному опыту — центр столицы представлял собой сплошную транспортную пробку из автомобилей государственных служащих, лоббистов, членов Конгресса, их помощников, пятидесяти тысяч адвокатов и их секретарей, а также бесчисленного множества работников различных частных фирм, обслуживающих всех тех, кто были упомянуты выше.

Но не сегодня. Поскольку на каждом перекрёстке стоял полицейский автомобиль с антенной на крыше или защитного цвета машина национальной гвардии, атмосфера в городе больше походила на уик-энд перед праздничными днями, и Райан обратил внимание, что от Капитолийского холма направляется даже больше автомобилей, чем к нему, — любопытных поворачивали обратно в десяти кварталах от места, к которому они стремились.

Президентский кортеж мчался по Пенсильвания-авеню. Джек расположился на заднем сиденье «шеви сабербен», впереди и сзади ехали машины морской пехоты, между которыми вклинились автомобили агентов Секретной службы. Солнце уже встало. На небе почти не было облаков, и Райану потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, почему контуры зданий на фоне горизонта выглядят непривычно.

Он заметил, что японский «Боинг-747», пролетевший вдоль Пенсильвания-авеню, прежде чем врезаться в Капитолий, даже не повредил растущих здесь деревьев. Всю свою энергию он потратил на цель. На холме работало полдюжины подъёмных кранов. Они извлекали из кратера, который ещё вчера был залом заседаний палаты представителей, крупные обломки стен и опускали их на платформы грузовиков. У развалин Капитолия стояло всего несколько пожарных машин. Трагическая часть катастрофы уже закончилась. Осталась мрачная.

Весь остальной город в 6.40 утра казался нетронутым. Райан последний раз взглянул на развалины Капитолия через боковое затемнённое стекло, и тут же его машина свернула вниз, на Конститьюшн-авеню. Хотя охране удалось убрать автомобили с пути президентского кортежа, она оказалась бессильна перед обычной массой любителей утренних пробежек. Возможно, бег по Моллу был частью их обычного ритуала, но сейчас они все стояли. Райан смотрел на лица людей. Некоторые из них поворачивались вслед машине, а потом устремляли взгляды на восток, некоторые собирались группками, беседуя между собой, кивали в сторону Капитолия, качали головами. Джек заметил, что агенты Секретной службы, сидевшие вместе с ним в «сабербене», крутили головами, наблюдая за ними. Не иначе они предполагали, что один из них сейчас вытащит из-под своего тренировочного костюма базуку.

Ехать так быстро по улицам Вашингтона было для Райана непривычным. Автомобили летели с такой скоростью отчасти потому, что попасть в быстро мчащуюся цель труднее, а отчасти потому, что сейчас его время было намного более ценным и не следовало тратить его понапрасну. Но важнее всего для него было ощущение, что он мчится к месту назначения, которого так хотел бы избежать. Всего несколько дней назад он принял предложение Роджера Дарлинга занять пост вице-президента, но тогда он руководствовался главным образом тем, что после пребывания в этой должности его больше никогда не пригласят на государственную службу. Он закрыл глаза, и гримаса боли промелькнула по его лицу. Почему он всегда даёт согласие, когда предлагают какую-то трудную работу? Почему не отказывается от неё? Его решения, несомненно, продиктованы не мужеством, а скорее наоборот. Им так часто руководит страх, боязнь, что в случае отказа люди сочтут его трусом. А ещё он боится поступить наперекор собственной совести, и чаще всего именно совесть заставляет его принимать предложения, которые ему не нравятся или вызывают у него страх, но всякий раз он не видит разумной альтернативы для иного решения.

— Всё будет в порядке, — сказал ван Дамм, заметив выражение боли на лице Райана и зная, о чём думает новый президент.

Нет, не будет, подумал Райан, но не смог произнести этого вслух.

Зал Рузвельта был назван в честь Теодора Рузвельта. Там на восточной стене висела его Нобелевская премия мира, присуждённая ему за «успешное» посредничество в заключении мирного договора, положившего конец русско-японской войне 1904-1905 годов. Ныне историки утверждают, что эти усилия американского президента только разожгли имперские амбиции Японии и нанесли такой тяжёлый удар России, что Сталин, который вряд ли симпатизировал династии Романовых, счёл необходимым отомстить за унижение его страны. Впрочем, премия мира, учреждённая Альфредом Нобелем, всегда играла скорее политическую, чем реальную роль. Обычно зал использовался для небольших торжественных ланчей и заседаний, а его близость к Овальному кабинету способствовала этому. Пройти в зал Рузвельта оказалось труднее, чем ожидал Джек. Коридоры Белого дома слишком узкие для здания такого назначения, тем более когда в них кишат агенты Секретной службы. На этот раз они хоть не держали в руках оружие — и Райан почувствовал от этого облегчение. Он прошёл мимо десяти новых агентов, не входивших в состав его личной охраны, что вызвало вздох недовольства у «Фехтовальщика». Сейчас всё изменилось, все представлялось внове, и агенты личной охраны, которые раньше казались ему деловитыми, иногда даже до забавности, сейчас превратились в очередное напоминание о том, что его жизнь кардинально переменилась.

— Что дальше? — спросил Джек.

— Войдите сюда. — Агент открыл перед ним дверь, и Райан увидел перед собой президентскую визажистку. Обстановка была здесь едва ли не домашней, у визажистки — женщины лет за пятьдесят — всё необходимое находилось в большом чемодане из искусственной кожи. Джеку нередко доводилось и раньше выступать по телевидению — особенно после того как он стал советником по национальной безопасности, — и процедура наложения макияжа всегда претила ему. Потребовалось немалое самообладание, чтобы не двигаться, пока на лицо мягкой губкой накладывали жидкую основу для макияжа, за этим последовала пудра, лак для волос и тому подобное. Женщина делала все это молча, не произнося ни единого слова, готовая расплакаться в любую минуту.

— Мне он нравился тоже, — мягко заметил Джек. Её руки замерли, и женщина посмотрела в лицо Райана.

— Он всегда был таким добрым. Эта процедура не нравилась ему, как не нравится и вам, но он никогда не жаловался и обычно даже шутил. Иногда я гримировала детей — просто так, для забавы. Им это доставляло удовольствие, даже мальчику. Они играли перед телевизионными камерами, операторы снимали их и отдавали им видеокассеты, и…