Клей подозрительно взглянул на него.

— Что ты мелешь?

— Эта кошка была немецкая шпионка. И ты должен был снять ее выстрелом в упор. Это была лилипутка, очень коварная, а для маскировки нацепила манто из кошачьего меха. Так что вовсе тут не было никакого зверства, или жестокости, или там пакости, или даже…

— Черт подери! — сказал Клей, поджимая губы. — Ты хоть когда-нибудь что-нибудь говоришь на полном серьезе?

Икс вдруг почувствовал, что его сейчас стошнит; он быстро повернулся на стуле и схватил мусорную корзинку — как раз вовремя.

Когда он выпрямился и снова взглянул на своего гостя, тот стоял со смущенным видом на полпути между кроватью и дверью. Икс хотел было извиниться, но передумал и потянулся за своими сигаретами.

— Эй, пошли вниз, послушаем Хоупа по радио, — сказал Клей, держась на прежней дистанции, но стараясь проявлять оттуда максимум дружелюбия. — Тебе это будет полезно. Правда.

— Ты иди, Клей… а я посмотрю свою коллекцию марок.

— Вон что! У тебя, значит, коллекция есть? А я и не знал, что ты…

— Да я шучу.

Клей медленно сделал несколько шагов к двери.

— А потом, может, в Эштадт махну, — сказал он. — Там у них танцы. Часов до двух, наверно. Поехали, а?

— Нет, спасибо… Я, может, немножко попрактикуюсь тут, в комнате.

— Ну ладно. Пока! Ты того, не расстраивайся, пес с ним. Эй, письмо к Лоретте я положу тебе под дверь, ладно? Я там втиснул кое-чего по-немецки. Так ты уж подправь, а?

— Ладно, а сейчас оставь меня в покое, черт подери!

— Идет, — сказал Клей. — Знаешь, что мне мать пишет? Рада, говорит, что мы с тобой вместе всю войну, и вообще. В одном джипе, и все такое. Говорит, письма у меня стали куда интеллигентнее с тех пор, как мы с тобой вместе.

Икс поднял голову, поглядел на него и сказал, с трудом выговаривая слова:

— Спасибо. Поблагодари ее от меня.

— Идет. Ну, будь.

Дверь с треском захлопнулась, теперь уже насовсем.

Икс долго сидел, глядя на дверь, потом повернулся вместе со стулом к письменному столу и поднял с пола портативную пишущую машинку. Расчищая для нее место на заваленном всяким хламом столе, он толкнул сразу же развалившуюся стопку нераспечатанных посылок и писем. Ему казалось, что если он напишет одному своему старому нью-йоркскому приятелю, то, может быть, ему тут же полегчает, хотя бы немного. Но он никак не мог правильно вставить бумагу за валик — с такой силой тряслись у него пальцы. Он отдохнул немного, потом сделал еще одну попытку, но в конце концов скомкал бумагу в руке.

Икс понимал, что надо вынести мусорную корзинку из комнаты, но вместо этого опустил руки на пишущую машинку и, уронив на них голову, снова закрыл глаза.

Прошло несколько минут, наполненных пульсирующей болью, и когда он приподнял веки, перед его сощуренными глазами оказалась нераспечатанная посылочка в зеленой бумаге. Должно быть, она соскользнула с груды пакетов, когда он расчищал на столе пространство для пишущей машинки. Он увидел, что посылку много раз пересылали с места на место. Только на одном ее боку он разобрал, по крайней мере, три старых номера своей полевой почты.

Он вскрыл посылку без всякого интереса, даже не взглянув на обратный адрес. Просто пережег веревку спичкой. Ему куда интереснее было следить за тем, как бежал по веревке огонек, чем открывать посылку; но в конце концов он все-таки вскрыл ее.

В ящичке, под исписанными чернилами листком, лежал небольшой предмет, завернутый в папиросную бумагу. Он взял листок и прочел:

«7 июня 1944 г.

Девон,… ская улица, 17.

Дорогой сержант Икс!

Надеюсь Вы мне простите что, к переписке с Вами я приступаю лишь тридцать восемь дней спустя но, дело в том что, я была чрезвычайно загружена так как, моя тетя подверглась стрептококковой ангине и едва не погибла и я соответственно была обременена множеством обязанностей которые сваливались на меня беспрерывно. Однако я часто вспоминаю Вас и тот чрезвычайно приятный отрезок времени который мы провели в обществе друг друга 30 апреля 1944 года между 3.45 и 4.15 пополудни напоминаю на тот случай если событие это ускользнуло из Вашей памяти.

Высадка союзников сильнейшим образом всех нас волновала и повергала в самый благоговейный трепет. Мы возлагаем все надежды на то, что она приведет к скорейшей ликвидации войны и того способа существования который мягко выражаясь можно назвать нелепым. Мы с Чарлзом оба основательно за Вас беспокоимся. Хотелось бы надеяться что, Вы не были в числе тех кто, совершил исходную первоначальную высадку на полуостров Котантен. А может были? Пожалуйста ответьте как можно скорее. Шлю сердечный привет Вашей жене.

Искренне Ваша Эсме.

P. S. Я беру на себя смелость послать Вам вместе с этим письмом свои часы и пусть они остаются в Вашем владении пока длится военный конфликт. Во время нашего непродолжительного общения с Вами я не заметила были ли у Вас на руке часы но, эти чрезвычайно удобны они абсолютно водонепроницаемы и абсолютно противоударны а, также обладают рядом других достоинств в том числе по ним можно при желании определить быстроту передвижения при ходьбе. Я вполне уверена что, в эти трудные дни они принесут Вам больше пользы чем мне и что, Вы согласитесь взять их на счастье как талисман.

Чарлз, которого я учу читать и писать и который показал себя чрезвычайно незаурядным для начинающего, хочет прибавить от себя несколько слов.

ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ

ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ПРИВЕТ ЦИЛУЮ ЧАРЛЗ

Пожалуйста напишите как только у Вас будет время и желание».

Прошло много времени, прежде чем Икс нашел в себе силы отложить письмо, а тем более — вынуть из ящичка часы, принадлежавшие отцу Эсме. Когда же он наконец их вынул, то обнаружил, что стекло при пересылке треснуло. Он с тревогой подумал о том, нет ли там еще каких-нибудь повреждений, но завести их и проверить у него не хватало духу. И опять он долго сидел без движения, просто держа часы в руке. Потом внезапно, как ощущение счастья, пришла блаженная сонливость.

Перед тобою, Эсме, сонный-сонный человек, и у такого безусловно есть надежда вновь обрести способность функ — ф-у-н-к-ц-и-о-н-и-р-о-в-а-т-ь нормально.