- Пойдемте за город. Знаете, Верочка, веселиться - так веселиться. Сегодня у меня незабываемый день!

Довольно новая, окрашенная в два цвета - коричневый и бежевый - "Волга" стояла недалеко от Выставки, и они поехали. Вера села рядом с Озеровым. Впереди за рулем сидел молодой человек, должно быть шофер Евгения Борисовича. Мысли ее теперь занимал и тревожил один вопрос: куда и зачем они едут? Она насторожилась. Евгений Борисович попытался было взять ее руку и поднести к своим губам, она резко выдернула, забилась в угол, ощетинилась, метнув на него уничтожающий взгляд, в котором были и презрение, и ужас, и недоумение. На Дмитровском шоссе, куда они выехали, она, увидав идущий навстречу городской автобус, настойчиво и внезапно крикнула:

- Остановите машину!

Это было сказано вдруг и голосом, полным тревоги. Водитель инстинктивно затормозил машину, Вера стремительно открыла дверь, не дав опомниться своим спутникам, выскочила на дорогу и быстро-быстро побежала обратно, к автобусной остановке.

Уже дома она пробовала спокойно проанализировать все, что произошло, и понять, правильно ли она поступила. Первое время она нисколько не сомневалась в своей правоте, но уже на другой день ей подумалось: "А может, он ничего дурного не замышлял? Может, это только мое воображение?" Так или иначе, ей было не по себе. Она ждала его звонка. Но Евгений Борисович не звонил и не заходил. "Наверно, я его очень обидела. Хотя бы узнал, как я добралась".

И вот итог всему: ее не приняли в институт.

Уходя все дальше от "Золотого колоса", Вера вошла в зону отдыха Выставки - тенистую дубраву - и, не противясь нахлынувшим воспоминаниям, опустилась на траву. Она слышала, как сердце выстукивает один и тот же вопрос: "Что делать? Что делать? Что делать?" Надо же что-то решать. Вот тебе и "наша Тарасова"… А в самом деле, что если пойти к Алле Константиновне Тарасовой и все рассказать - все-все, начистоту? Или к Марецкой? Они ведь тоже женщины и были когда-то молодыми. Неужто не поймут и не помогут? А другой голос, ехидный, скептический, уже шептал: "Так вот и помогут. Пожалуйста, скажут, Вера Ивановна, мы вас давно ждем, давно знаем, что вы - самородок. А на самом деле таких, как ты, Верочка, тысячи, сотни тысяч в нашей огромной стране". Но она противилась неприятному шепоту: какое мне дело до тысяч. Я, Вера Титова, хочу стать киноактрисой. Хочу - и точка. А шепоток снова с ехидцей: "А талант, талант, Верочка, прежде всего. А потом уже хочу". Талант… А вдруг у нее его вовсе и нет и никогда не было. Кто сказал, что она талантлива? Кинорежиссер? Он лгал. Наконец, он мог искренне ошибиться. Но почему же на студии все находили, что она отлично справилась со своей ролью? Не могли же все ошибиться. А если не кино, то что же? Как ей начинать жизнь свою? Об этом не хотелось думать.

Уже у выхода неожиданно лицом к лицу столкнулась с Эллой Квасницкой; она была не одна, с молодым пареньком, бледнолицым, чернявым, щегольски, по последней моде одетым: черные узенькие остроносые ботинки, темный костюм, белая рубашка. Звали парня Радий Грош - скрипач, студент консерватории. Эллочка представила его. Она будто обрадовалась встрече и сказала даже:

- Мы о тебе только что говорили. Что с тобой, Веруньчик?.. Да на тебе лица нет! Заинька ты наш, что стряслось?

- Ничего, просто я устала, пока обошла все павильоны. - Вера не хотела говорить о своей беде. Ей поверили. А Эллочка щебетала:

- Ой, как я рада, - и многозначительно посматривала на своего спутника. - Мне надо с тобой, Веруньчик, поговорить. Я даже сегодня заехать к тебе хотела. Давай встретимся вечером, ты свободна вечером?.. Чудненько!

Условились встретиться в семь часов на площади Маяковского, у входа в Кукольный театр.

Вера пришла к театру ровно в семь. Элла уже ждала ее, встретила с преувеличенной радостью, цветущая, предупредительная:

- Я боялась, что ты опоздаешь. Молодец, Веруньчик. Боже мой, мне не нравится твое настроение. Наверно, с отчимом поругались. Да? Ну, скажи!

- Да нет, просто так, - через силу улыбнулась Вера. - Что-то нашло на меня. - Глаза Веры блеснули влагой.

- Ну-ну, не надо. Это пройдет. Я постараюсь. Тебе будет хорошо. Я познакомлю тебя с нашей компанией - чудесный народ. Ребята - класс. Девчонки - прелесть. У нас очень весело и просто.

Вера хотела спросить, где это "у нас", что это за компания, но Эллочка не давала ей и рта раскрыть, без пауз и остановок тараторила:

- Тебе мой Радик понравился?.. Ты удивлена?! А да, я сказала "мой". Это правда - мы скоро поженимся. Через год он окончит консерваторию. И тогда… ему обещали… У него папа известный писатель. Но это неважно. Он сам очень талантлив. В музыкальном мире он считается вторым Игорем Безродным. Знаешь, с кем я тебя познакомлю? Прелесть мальчик. Молодой драматург, очень-очень талантливый. Он написал шесть пьес. Четыре из них приняты и уже репетируются в двадцати театрах. В Москве идет одна его пьеса. Может, смотрела, называется "Дважды два - единица".

- Что-то слышала, - отозвалась Вера. - А как его фамилия?

- Фамилия? Вот забыла, вылетела из головы. Зовут его Макс - он приятель Ильюши, хозяина квартиры, куда мы едем. Молодой художник. Талантливый необыкновенно. Он, знаешь, из тех, которые ищут. Его картины печатали в "Юности". А вчера у него был знаменательный день. Так что Ильюшка теперь именинник. Нет, ты себе не можешь представить: вчера к Илье приехал один американский меценат - какой-то знаменитый коллекционер и купил картин на семьдесят тысяч. Ты представляешь? Илья теперь не знает, куда девать деньги.

- Ты сказала, "мы едем", - перебила Вера. - Я не понимаю, почему, зачем и куда мы должны ехать? Ты со мной о чем-то собиралась поговорить.

- Мы сегодня решили поздравить Илью с успехом, отметить, как положено.

- Но я же ничего не знаю, при чем я тут?

- Хорошо, открою тайну. Макс просил меня познакомить с тобой. Он помнит тебя по кинофильму, он видел тебя со мной на Красной площади в выпускной вечер. Ты ему очень понравилась. Он не может забыть тебя. Макс! - Эллочка мечтательно сощурила глазки, прикрыв их темными длинными ресницами. - Необыкновенный Макс! В него все девушки влюбляются. Я уверена - он тебе понравится. Идем, идем.

Они подошли к голубому "Москвичу", за рулем которого приветливо улыбался Радик Грош. Эллочка открыла заднюю дверцу и почти насильно втолкнула Веру. У Зубовской площади Радик остановил машину, посадил рядом с собой белобрысого с грубоватым лицом парня и тут же представил его:

- Знакомьтесь, девчонки: мой друг Роман Архипов. Бывший моряк и будущий великий ученый-изобретатель.

Роман смутился - Вера видела, как зарделись его уши, - пробурчал негромко:

- Да будет тебе: бывший, будущий. Как будто настоящее не в счет.

- Ну, дорогой мой, у нас с тобой еще нет настоящего, - возразил с апломбом Радик. - Мы все в будущем. И вообще, весь экипаж нашей машины - это люди будущего.

В мастерской "молодого", как его называли, несмотря на 34-летний возраст, художника-новатора все уже были в сборе. Мастерская размещалась в полуподвале большого нового дома на Ломоносовском проспекте, состояла из трех небольших комнат с низкими потолками и длинного коридора с какими-то отсеками и закоулками. В комнатах стояли низкие старые диваны, приобретенные за бесценок в комиссионном магазине, и в одной - длинный, тоже ветхий стол, накрытый холодными закусками, бутылками коньяка и шампанского. На стенах были развешены рисунки и акварели, похожие на те, которые Вера видела в журнале "Польша" и которые ей не нравились. В комнате висел дым густым неподвижным облаком.

Радик Грош представил сначала Веру, а потом Романа, из чего Вера заключила, что бывший моряк, как и она, здесь впервые и знаком лишь со своим другом. Живописец был худой, с пышной черной шевелюрой и тонкой ниточкой усов, которая как-то очень резко и четко подчеркивала яркий и сочный алый цвет его губ, постоянно держащих трубку. Одет он был в пеструю рубашку "навыпуск" и узенькие шорты. Впрочем, на вид это был довольно скромный и сдержанный малый. Его товарищ, широкоплечий круглолицый шатен в кирпичного цвета пиджаке и светлых брюках, обращал на себя внимание не столько туалетом и представительной внешностью, сколько манерой держать себя. В его характере, в жесте, движениях чувствовалась мертвая хватка человека, который слишком высоко себя ценит, прочно и уверенно стоит на земле. Это был Макс.