Мда... Приятно вспомнить о былых победах, когда сидишь в пустом детском саду, греешь на огромной кухонной плите цейлонский чай в ковшике и пощипываешь серебряные струны хорошей ленинградской гитары.

А за окном уже темнеет... А в голове слова кружатся... И монотонная мелодия уже выплескивается на белый лист бумаги...И чувства уже складываются в строчки...

И вот оно, идет, идет, идет, словно кто-то диктует. И рука не успевает за чьей-то мыслью и рвет бумагу карандаш...

...Осатанелая тоска

Как черный червь изгложет душу

И боль слепой, упрямой сушью

Хлестнет как выстрел по вискам...

Печальных песен суета

Погаснет перед адской тенью

И вспыхнет мягкой, нежной ленью

Распятых мыслей маета

И вязкой ночи забытье

Придет нежданно, как спасенье

Два слова - жизнь и смерть - нетленны

Но кто стучит в окно мое?

В окно как в дверь иных миров

Освобожденьем от иллюзий

Не берег брошено медузой

Величье умерших богов.

Но кто диктует мне слова

Текущие из черной дали?

Сбежал сюда - и здесь достали.

Вновь развалилась голова!

Куда бежит мое перо?

Кому нужно мое томленье

Чье испытаю я терпенье

Когда поставлю на зеро?

Зачем беспечье холодов

Кружится белыми холмами?

Зачем над нашими домами

Парит тень умерших богов?

Зачем немыслимая дрожь?

Зачем бравада дальних странствий?

Зачем нельзя мне здесь остаться?

Где свет, уют, покой и ложь?

Тропа. Куда она ведет?

Какие двери открывает?

Скажите - кто все это знает?

Куда все это упадет?

Уйди! Прошу тебя уйди!

Распутных мыслей моих муза!

Какие тоненькие узы!

Какие страшные пути...

Леха изумленно перевел дух. Такого с ним еще никогда не было. Написать без единой помарки, без остановки. Он слышал об этом - когда накатывает нечто, когда стихи льются на бумагу - только успевай-записывай. Многие поэты мечтают о таком состоянии. Многие рассказывали о нем. Вот и Леха дождался. Правда, очень странное состояние... Как будто ты себя не можешь контролировать, как будто рука чужая, да и все тело тоже. И только краешек сознания твой. Самый краешек - такая точка разума, которая откуда-то со стороны и изнутри одновременно наблюдает за процессом творчества. Удивленно и слегка напугано. И ты понимаешь, что не сможешь остановиться, пока не допишешь. Стих освободит тебя от душного дискомфорта, очистит, облегчит, разгрузит. Так писали Брюсов, Сологуб, Есенин, Маяковский, Рубцов, Высоцкий.

И ведь даже самому нравится! Ни одного слова не исправишь. Как будто бы все уже приготовлено кем-то, продумывать сюжет и образ, работать над формой некогда, надо просто успеть записать ЭТО.

Правда, не понятно - о чем ЭТО. Но это ничего. Сейчас в авторской песне тенденция такая - чем мудренее, чем не понятнее, тем лучше. Времена Визбора ушли. Прямая речь закончилась. Начался постмодернизм аллегорий, метафор, смутных силуэтов. Ей Богу, Юрий Иосифович бы сейчас не смог бы пройти отборочное сито фестиваля. С его-то "Милой моей" и тремя полублатными аккордами.

Последняя мысль почему-то отрезвила Леху.

Он посмотрел на часы - было уже без пятнадцати двенадцати. До эксперимента оставалось совсем чуть-чуть, четверть часа. Быстро покурить и готовиться к медитации.

Курить, конечно, Учитель, запрещал. Эманации никотина забивают чакры. Но как тут бросишь в общаге? Где курят практически все - от вахтера до первокурсницы. А те, кто не курит, включая общаговских кошек, становятся такими пассивными курильщиками, что понимаешь - дышать синим смогом все же лучше через фильтр болгарской "Трувы" или "Опала". Или жить в противогазе.

Естественно, за час-другой до медитации Леха не курил. Чтобы карму не портить. Но сейчас исключительный случай. Какую, блин, песню написал шикарную! От гордости за себя аж мурашки бегут! А в голове, да и во всем теле опустошенность такая, что кажется, ветер гуляет внутри. Да уж... Зато для медитации самое лучшее состояние.

Открыв входную дверь, Леха вновь был ошарашен.

Пока он взахлеб писал песню, тихий весенний вечер превратился в мокрую буйную черную ночь. Шел такой ливень, что брызгами от козырька над входом тут же промочило сигарету и умыло лицо. Пришлось курить в тамбуре, немало подивившись погоде.

Ну ничего, в астрале всегда тепло. И сухо.

Устроился он в маленьком методическом кабинетике, на такой же маленькой детской раскладушке. С его ростом - без двадцати два - приходилось подкладывать тоже детскую табуреточку. Но это мелочи. К этому он уже привык.

Самая правильная поза для медитации - Шавасана. В просторечии - поза трупа. То есть лежать надо на спине, вытянув руки и ноги. Разные там позы лотоса с завязыванием ног в узлы - это экзотика для туристов и непосвященных. Только состояние трупа помогает отключать сознание для выхода в астральный мир.

Руки уже автоматически сложились в мудру Отрешенности - большой и средний палец замыкают энергетическое кольцо. Кстати, кукиш - это тоже мудра, эзотерическое сложение пальцев. В данном случае, мудра Отречения. Используется для нанесения энергетического удара или, что чаще, отражения сглаза и порчи.

Три глубоких вздоха, очищение ума, появление белой точки перед глазами, знакомая вибрация по мышцам...

И только где-то глубоко-глубоко и осатанело...

...Осатанелая тоска

Как черный червь изгложет душу

И боль слепой, упрямой сушью

Хлестнет как выстрел по вискам...

...Он летел в синей холодной глубине, а вокруг переливался яркий мир. Темными пятнами стояли дома, и в них яркими прожилками блестели чьи-то сны. На дорогах остывали дневные следы чьих-то мыслей и чувств. Деревья окутывала тонкая аура нежных весенних чувств.

Сегодня ему было не до красот, к этому он уже привык, хотя каждый раз он восторгался этим миром. И все меньше ему хотелось возвращаться назад. В серые будни учебы, работы, общаги, песен... Но сегодня его ждала встреча. Он искал их. Они должны встретиться!

И вот оно! Кажется, он почувствовал что-то. "Отключай разум, доверяй чувствам!": вспомнилось вдруг любимое выражение Учителя. Словно чье-то присутствие задело легким крылом спину. Он лихорадочно закружился, ища - ну где же ребята?

Их не было, но на близком-близком небосклоне вдруг появился глаз. Отстраненный, холодный, он равнодушно смотрел на Алексея. Лехе стало не по себе, и когда круглый бесстрастный зрачок вдруг удлинился, вытянулся и мигнул третьим, змеиным веком, студент попятился.

И огромная сила вдруг ударила его так, что он почувствовал свое тело. Не астральное, а настоящее. Он обнаружил себя на раскладушке лицом вниз, и кто-то навалился сверху так, что вздохнуть нельзя.

"Я ПРИШЕЛ!" - прогрохотало в голове. Леха посмотрел вниз и обомлел от страха: прямо под ним тяжело колыхалось море, где вместо воды - кровь, слизь и разорванные куски человеческих тел. Огромное смрадное море - от горизонта до горизонта. Леха вцепился в раскладушку, как в единственный кусочек реальности. Но море неотвратимо приближалось, некто давил и давил сверху. И самое страшное - это ледяное равнодушие, физически ощутимое даже сейчас. Леха понимал, что если он коснется гнилой крови внизу - то все. Нет, не смерть, нечто, что еще хуже, чем смерть. И ведь он знал, да знал, что тело его лежит на раскладушке в детском саду, и рядом гитара, и телефон, и остывший стакан чая... А еще он понимал, что нужно увидеть дежурный свет, маленькую лампочку в коридоре детского сада, и тогда он останется жив, жив! Но сил не было даже вдохнуть, не то, что открыть глаза.

И уже можно дотронуться рукой до чьего-то оторванного, полуразложившегося плеча, вот уже все...

"Отче наш, иже еси на небеси...": вдруг всплыли древние, никогда не знаемые студентом слова. Хватка тут же ослабла и...

И Леха с диким криком подскочил на раскладушке, изогнувшись неистовой дугой. Безумным взглядом он провел по комнате: "Все, все! Я здесь! Все!" - билась отчаянная мысль, но дикий страх все усиливался. Словно в кино сознание выхватывало отдельные куски реальности - порванная тетрадь, сдвинутый кем-то стол, разбитый стакан. А вот и лампочка, горит родимая! "Надо бежать! Надо бежать! Бежать! Да! Бежать!" - лихорадочно заскакала новая мысль.