…Нас не так на земле качало,
нас мотало кругом во мгле –
качка в море берёт начало,
А бесчинствуют на земле.
Нас качало в казачьих сёдлах,
только стыла по жилам кровь,
мы любили девчонок подлых –
нас укачивала любовь.
Водка, что ли, ещё? И водка –
спирт горячий, зелёный, злой, –
нас качало в пирушках вот как –
с боку на бок – и с ног долой…
...
Соль тяжёлого, сбитого тела
солонее морской воды
Что мне (спрашиваю я), если
наши зубы, как пена, белы –
и качаются наши песни
от Баку до Махачкалы…
12. Николай ГЛАЗКОВ. О нём мне писали многие. Пишет oldblues: "В этом же ряду и Николай Глазков и как личность в т.ч…" Евгений Лесин добавляет: "…Николай Глазков, Олег Григорьев…" Согласен с вами. Оригинальнейший поэт, оригинальнейшая личность. Может быть, в двадцатых годах рядом с Хлебниковым и Кручёных, рядом с Хармсом и Введенским он смотрелся бы органично. Но в более поздние времена – и он сам, и его стихи выглядели необыкно- венным чудом. Как он уцелел? Не трогали как юродивого. "Народ великий и единственный Сражается на всех фронтах, А я великий и единственный, И хорошо, что это так". Футурист жизни пятидесятых годов. Дервиш, пророк, весёлый юморист русского пошиба. Его знали все в литературной жизни России, его цитировали в пьяных разговорах, у него подворовывали, но – не печатали. Об этом честно написал Борис Слуцкий: "Сколько мы у него воровали, А всего мы не утянули..." Когда "допустили" к печати, часто стал писать "под дурака". Девиз его поздней поэзии: "Трудно в мире подлунном Брать быка за рога. Надо быть очень умным, Чтоб сыграть дурака".
Я на жизнь взираю из-под столика.
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье лучше для историка,
Тем для современника печальней.
13. Сергей КЛЫЧКОВ. О его значимости писали и говорили Алексей Шепелев, мой друг, профессор Литинститута Владимир Смирнов. Поэзию Клычкова высоко ценили Блок и Мандельштам, Есенин и Белый. А для Осипа Бескина и других специалистов по раскулачиванию он был главным символом кулацкой Руси. Соединил магический реализм, то, что нынче называется фэнтези, с архаизмом Древней Руси. Был расстрелян в 1937 году.
Край родной мой (всё, как было!)
Так же ясен, дик и прост, –
Только лишние могилы
Сгорбили погост.
Лишь печальней и плачевней
Льётся древний звон в тиши
Вдоль долин родной деревни
На помин души, –
Да заря крылом разбитым,
Осыпая перья вниз,
Бьётся по могильным плитам
Да по крышам изб...
14. Дмитрий КЕДРИН. Его отсутствие в первом списке справедливо отметили наши авторы. Неплохо о нём написал и Евтушенко, в молодости попавший под его влияние. Жаль, позже это благотворное влияние сменилось иным, разрушительным. Знание русской истории не позволило ему идеализировать годы "великого перелома". В 1938 году Кедрин написал самое своё знаменитое стихотворение "Зодчие", под влиянием которого Андрей Тарковский создал фильм "Андрей Рублёв". "Страшная царская милость" – выколотые по приказу Ивана Грозного глаза творцов Василия Блаженного – перекликалась со сталинской милостью – безжалостной расправой со строителями социалистической утопии. Неслучайно Кедрин создал портрет вождя гуннов – Аттилы, жертвы своей собственной жестокости и одиночества. Поэт с болью писал о трагедии русских гениев, не признанных в собственном Отечестве: "И строил Конь. Кто виллы в Луке покрыл узорами резьбы, в Урбино чьи большие руки собора вывели столбы?" Кедрин прославлял мужество художника быть безжалостным судьёй не только своего времени, но и себя самого…
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских и прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их, тёмных,
На стылое лоно земли…
И стояла их церковь такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси гусляры.