Высокий, хорошо сложенный, с мужественными чертами лица и умным взглядом карих глаз, султан устроился на удобной банкетке под расшитым золотом балдахином. На других банкетках и в низких креслах расположились его друзья, визири, чиновники высшего звена, четыре супруги и три любимых наложницы (султан был не из тех, кто держит своих женщин пленницами в гареме).

Эти избранные наслаждались пляской ста девяти танцовщиц, облаченных в многослойные прозрачные одежды. Султан не особенно чтил правила этикета: стоило эмиру, Мишелю и Дхаме войти, как Али–Асаф–шах встал с банкетки и с улыбкой на устах направился к ним. Последовал обмен дружескими приветствиями.

— Мишель со своим монахом! Добро пожаловать в мой дом! Как я рад тебя видеть, сэр Мишель!

«Сэр» — это было, пожалуй, слишком, но султан величал так каждого, кто был достоин его уважения, если, конечно, речь шла о представителе белой расы и христианине. Он взял француза за руку и повлек за собой к дивану. Они проходили сквозь круги, образованные танцовщицами, продолжавшими извиваться под резкие звуки флейт, жужжание виол и глухие удары барабанов. Дхама вместе с эмиром устроился на канапе во втором ряду придворных. Он перебирал в уме свои страхи и надежды, мысленно умоляя друга не говорить и не делать ничего, что могло бы усугубить его положение.

Али–Асаф–шах IV питал уважение к французам вообще и к Мишелю в частности. Знание мира и настойчивое желание утвердиться в Африке и Юго–Восточной Азии помогло французам наладить торговлю с султанатом и применить ряд нововведений в сельском хозяйстве. В начале текущего десятилетия Мишель Казенов был одним из первых исследователей Индийского континента. Во многом благодаря ему в живущую по средневековым законам глубинку пришли инженеры и врачи–гуманисты. Однако в своих действиях французы руководствовались и желанием насолить их извечным соперникам англичанам.

Либерализм и прогрессивность мысли султана в очередной раз удивили Мишеля. Суверен любил делить свои удовольствия с друзьями. И хотя вход в гарем оставался под запретом, живущие там женщины могли покидать его стены.

В характере султана уживались парадоксальные черты.

С интересом поглядывая в сторону танцовщиц, Али–Асаф–шах шепнул Мишелю:

— Я узнал, что раджа Кират предложил тебе стать его зятем.

Это был не вопрос, но утверждение. Мишель вздрогнул.

— Новости здесь распространяются быстро. Я вышел из дворца меньше трех часов назад.

— Так же быстро, как сплетни по базару.

— Значит, у тебя есть информаторы во дворце раджи?

— Кто знает? У меня самого шесть дочерей брачного возраста. Я мог бы сделать тебе такое же предложение при условии, что ты сменишь веру.

— Кират оскорбился бы, узнав об этом. Зачем его провоцировать, мой султан? Если между вами и индусами вспыхнет война, англичане от этого только выиграют.

— Ты прав. Из услышанного я делаю вывод, что ты женишься на Саджилис.

— Нет. Мое сердце принадлежит другой женщине.

— Если так, дела твои плохи. Кират прикажет тебя убить. Не понимаю, почему вы, западные мужчины, имеете по одной жене. В сердце хватит места для нескольких привязанностей.

— Трудно ублажить одну женщину, не говоря уже о нескольких. .. — с задумчивым видом ответил Мишель.

Султан захохотал.

— Есть средства, помогающие восполнить недостаток любви, — сказал он, хлопком в ладоши подзывая человека в черном кафтане, на плечах которого лежали, свернувшись, две красноватого цвета змеи. — Мой доктор, Юсеф Прозорливый, — назвал он подошедшего.

Аскетического вида мужчина с заостренной лоснящейся бородкой поклонился Мишелю, а потом обратился к султану:

— Что я могу для тебя сделать, высокочтимый повелитель?

— Принеси нам средства, которые делают мужчину сильнее быка и выносливее клинка.

Лекарь исчез с глаз.

Когда он вернулся, танцовщицы по одной покидали комнату, на прощанье кланяясь зрителям. Чиновники и придворные тоже потихоньку расходились. В зале остались два великана — телохранители султана, Дхама и эмир. Трели соловьев разносились по просторному, отделанному мрамором помещению, потолки которого были украшены золотой каллиграфической вязью.

Али–Асаф обратился к Мишелю со словами:

— Аллах справедлив. Он дал мужчине превосходство над женщиной. И мы, друг мой, посланы на землю, чтобы утвердить это превосходство. Да закроет Аллах глаза на грехи нашей плоти! В положенное время мы вступим на путь праведников.

Лекарь положил на низкий, инкрустированный слоновой костью столик три мешочка и склянку.

— Искусство медицины, — продолжал султан, — может подарить мужчине силу, которой хватит на целую ночь. Десять женщин, посвященных в тайны Камасутры, не смогут его утомить.

Он указал на четыре предмета на столе, потом взял один мешочек, явно намереваясь опробовать его содержимое, и продолжил объяснения.

Первый мешочек содержал шар из какой–то вязкой субстанции, смешанной с высушенной и смолотой в пудру травой лабазника. Во втором была смесь иссопа, восточной камфоры и морского критмума. В состав третьего снадобья входила кора африканского дерева йохимбе. После приема этого зелья весьма пикантного вкуса в крови разгорался настоящий пожар. В склянке из опалово–белого стекла содержался экстракт гвоздики пышной и секретный настой, рецепт приготовления которого лекарю дал живущий в Хайдарабаде ученый китаец.

Каждый препарат следовало принимать в определенной дозировке за час до посещения гарема.

— Это для тебя, друг Мишель. Этим вечером я пришлю тебе пять самых известных куртизанок города, и в мужской силе ты не уступишь самому Кришне.

— Спасибо тебе, Али–Асаф, но я не стану это принимать. Сегодня вечером мы уезжаем. Я прошу дать мне сопровождающих до границы твоих земель.

— Хорошо. Еще я дам тебе двух быстрых лошадей и помолюсь за тебя. Эмир Омар, — позвал он, — собери своих лучших людей и готовьтесь выехать после вечерней молитвы, когда ночь раскинет над крепостью свои крылья.

— Да будет благословенно имя твое, Али–Асаф–шах, — сказал Мишель.

— Да пребудет с тобой Аллах Милосердный. Он любит справедливых.

Одетые в белое муэдзины, похожие на ангелов, спустившихся обрадовать души праведников, с высоты своих минаретов призывали верующих к молитве. Услышав их властные и мелодичные голоса, правоверные падали ниц, обратившись лицом к Мекке. В городе все еще звучали молитвы, когда группа людей через потайную дверь покидала дворец. Мишель, Дхама, Омар и еще двадцать всадников проследовали по узким улочкам и растворились в ночи. Молитвенные коврики были почтительно свернуты. Лавочки и мастерские снова открылись, принимая клиентов; вновь исчезло различие между индусами и мусульманами. И намека на враждебность не было в отношениях представителей разных религий. И те и другие презрительно смотрели лишь на неприкасаемых, переносивших на спинах тяжелые мешки с мусором. Под звездным небом шла по улице корова, худая и величественная. Кортеж Мишеля разделился, пропуская ее, их примеру последовали находящиеся поблизости мусульмане. Омар осмотрелся, но признаков опасности не заметил. Аллах был с ними. Он будет защищать их, по крайней мере, до границы.

Дхама не довольствовался простым наблюдением. Он обратил все свое внимание внутрь себя, где вибрировали невидимые волны Вселенной.

И прислушался…

Смерть шла за ними следом.

Четыре дня назад Три–Глаза отправилась в свой обычный месячный обход. И везде ее ждали с нетерпением. Ее территория ограничивалась на севере рекой Гомати, на юге — рекой Тоне, на западе — Аллахабадом, на востоке — Варанаси. Пеший переход из одного конца в другой отнимал много времени. «Странствуя» таким образом, Три–Глаза собирала солидные суммы — продавала лекарства, приворотные зелья и яды и гадала, взывая к душам умерших и демонам.

Амия знала, что колдунья вернется через два дня, «когда луна станет полной». Она не скучала в ее отсутствие, потому что со служанками ей было хорошо и весело. Ей казалось, что в Аунраи она жила давным–давно, словно в прошлой жизни. Витра стала воспоминанием, изредка беспокоившим ее сон.