— Он позволяет нам войти, — сказал Дирн, — старый Крей, который ударил меня в лицо ледяной рукой.

В воздухе зашипело.

Оба невольно посмотрели вверх и потеряли драгоценные секунды. Они закричали от ярости и упали на землю в огненной сети, свалившейся на них с неба.

Беспомощно катаясь и рыча, подобно лисам в западне, запутываясь еще больше, они как в тумане видели белую и черную лошадей, которые опускались на траву.

Шон перестал бороться с мерцающей сетью.

— Тихо, брат, остановись! — сказал он Дирну. — Я думаю, они доставят нас туда, куда мы и так хотели попасть.

Трое Детей Смерти были довольны. Сперва они отобрали у пойманных все, что те могли применить как оружие. Затем концы сети всадники привязали к лошадям и пустили их вскачь вверх по склону, при этом лошади местами летели, местами шли шагом. Все возможные препятствия на склоне Шон и Дирн пересчитали собственными телами. К старым синякам добавились новые. Однажды Дирн даже закричал от боли. Разбитые и полностью обессиленные, они достигли гигантской светящейся змеиной морды. Там сеть отвязали от лошадей, опустившихся на траву.

Затем трое всадников потащили сеть вместе с содержимым через полукруглый палисад из клыков и золотой коридор. Блеск золота больно бил Шону в глаза. Он закрыл их. Но вскоре открыл их вновь, услыхав шум, который становился все громче. Эти звуки так же, как и аромат, были связаны с Трясиной Крея: музыка, смех и цветущие ночью цветы.

Они прошли через шею змеи и оказались в большом помещении в форме срезанной розы. Розовые огненные шары горели на тонких серебряных колоннах или парили высоко вверху под куполом из серебряных полос и драгоценных камней. Пол походил на ручей, стены — на заледеневшие водопады, все было блестящее и слабо отражало свет. На гигантских подушках и диванах, убранных цветами, и на искристых ковриках, тоже в цветах, размещались Дети Смерти, племя Крея.

Они были не такие, как в воспоминаниях Шона.

На этот раз у них были лица. Человеческие лица. Некоторые красивые, некоторые обыкновенные, некоторые прекрасные, но все они были нормальными: лоб, два глаза, нос, губы, щеки и подбородок. У некоторых мужчин росли бороды, а у девушек были нежно-красные губы и черные тени вокруг глаз. А вот драгоценные камни были такими же, как в его воспоминаниях, так же как и богатые одеяния. И необыкновенные волосы: лавандовые, белые, зеленые.

Музыка и шум стихли. Все смотрели на сеть. Они казались заинтересованными, по крайней мере, как развлечением. Однако Шон заметил и какой-то невротический страх в некоторых глазах. На другом конце помещения было место, лежавшее в тени. Туда и тащили сеть трое всадников, хоть и очень медленно, чтобы каждый мог их видеть. У всадников тоже были лица, которых не было в лесу. Может быть, лица автоматически восстанавливаются, когда они возвращаются в Город Смерти. Шон снова поймал себя на том, что мыслит, как суеверный деревенский житель. Лица приходят и уходят не просто так, но с благословения Крея, не так ли? Тогда что же? Волшебные маски, чтобы нагонять в лесу ужас…

Тень в конце помещения обрела форму.

— Дирн, — прошипел Шон, — посмотри на это!

Но Дирн лишь стонал. У Шона не было времени, чтобы позаботиться о нем. Сеть остановилась, ее убрали и толкнули их вперед в розовый свет перед…

… Кем?

Если это был он, то он был трех метров высотой и каменный.

Это была статуя из черного мрамора — мужчина, но мужчина с вороньими крыльями, перья которых можно было разглядеть каждое в отдельности, и без рук; согнутыми когтями хищной птицы он упирался в пол. У него была зловещая голова ворона с клювом и двумя круглыми глазами, тлеющими, как угли — и они двигались.

Шон сбросил с себя сеть и встал. Он пошел навстречу чудовищу, точнее, навстречу глазу, который был ближе к нему.

Крей уставился на него и сказал глухим бестелесным голосом:

— Тяжело ждать вас, дети мои. Эти двое герои. До сих пор никто не проникал в наш город. Однако здесь двое смертных людей, которые совершили это. Чествуйте их!

Но голос насмехался над ними. Каким-то образом, несмотря на его безжизненность, слышалась насмешка. Шон повернулся и громко сказал тем троим, которые их притащили:

— Вы слышали короля Крея. Чествуйте нас!

Трое молодых людей (мертвых) отвесили Шону придворные поклоны, которые они явно прежде отрепетировали. Да, его и Дирна здесь ожидали. Звездные шары в лесу, которые светились, подражали голосу и могли вызывать племя Крея, были, наверное, разбросаны для того, чтобы передать весть, что в лесу двое, которые уже были здесь прежде. И Крей послал троих своих людей, чтобы нагнать на обоих страху и заставить их сбежать оттуда. Но вместо этого двое отобрали у троих летучую лошадь. Потом, возможно, Трясины Крея достигла вторая весть: приближаются непрошенные гости. Да, их ждали.

Шон выбросил вперед руки. Он схватил две склоненные головы и резко стукнул их друг о друга. Когда оба с воем упали, он нанес удар в третий подбородок, который затрещал под его кулаком — придворный также очутился на полу, где и остался лежать. Шон мог даже посмеяться над произведенной паникой. Оказалось, мертвым, вопреки здравому смыслу, действительно можно было сделать больно.

Ни звука не было слышно в розовом зале, пока статуя снова не заговорила.

— Легче, — пробормотала она Шону, — легче!

По хребту Шона пробежала холодная дрожь.

— Я прошу прощения, король Крей, — сказал он, — но грубость заразительна.

И Крей, король Смерти, не нашел что на это ответить.

Трое барахтались на полу и стонали. Дирн, наоборот, пришел в себя, хотя был еще бледен; с отсутствующим лицом он тер кривую ногу.

Шон подошел к нему и встал возле него. Он был готов к любой битве, которая могла разразиться. Он казался таким же непроницаемым и неподвижным, как статуя Крея. Холодной, застывшей голубизной своих глаз, похожих на драгоценные камни, встречал он взгляды таких разных глаз в розовом зале.

Племя Крея подходило все ближе. Их улыбки были чуть ли не примирительными, а руки касались игриво и почти дружески.

— Пойдем, тебе с нами будет хорошо, герой!

— Мы должны чествовать тебя. Так велел наш король.

— Мы будем заботиться о тебе. Ты будешь счастливее, чем мог бы быть в своих снах.

И, наконец, то, что все время сковывало его, сломалось. Он думал, что находится среди мертвых, что сам умер, наверное, и забыл об этом. Шон перестал дрожать лишь тогда, когда Дирн с большим трудом поднялся и положил ему руку на плечо, чтобы опереться.

Шон проснулся и решил, что он в лесу. Утро капало на него сверху, капля за каплей, сквозь зеленые метелки папоротников. Однако пахло не так, как в лесу, или в степи, или в холмах над Еловой Рощей. Вскоре он по кусочкам восстановил в памяти башню во дворце Смерти. Крыша была единственным окном со стеклянными ставнями, которые были открыты. В последнюю ночь он видел звезды. Теперь внутрь лился дневной свет. А метелки папоротника? Это были сверкающие зеленые ленты, переброшенные от одной стены к другой, и в них были вплетены живые цветы.

Это были вечные волшебные цветы. Придворные Крея рассказывали ему об этом. Странный парадокс: бессмертные цветы в Королевстве Смерти. Но, конечно, смысла в этом не было. Странно было тут искать в чем-либо смысл.

Вспомнить хотя бы вчерашний вечер, прежде чем он провалился в сон на этой гигантской качающейся софе.

Сперва племя Крея угощало его, усадив за хрустальный стол. Мощные хрустальные колонны шли от стола к полу, и, стоило постучать по столешнице, в колоннах начиналось движение. В то время, как Шона и Дирна потчевали разными незнакомыми винами, столешница разделилась на части и раскрылась.

В деревне пища была простой. Более того, ясно было, откуда она берется, если ты сам убиваешь дичь или смотришь на женщин, когда они пекут хлеб или варят овсяную кашу. Но здесь еда была необычной, она появлялась по волшебству и сама казалась волшебством. Мясные блюда были приготовлены совершенно не известным им способом и выглядели они не как мясо, поскольку были приправлены соусами и незнакомыми вещами. Хлеб был не хлеб; он имел… сладкий вкус, но не как мед. Здесь были замысловатые дворцы из… ? И фрукты, которые были не фрукты, а… ? И засахаренные розы? Пикантности и пряности, и кушанья, вкус которых был так тонок, что казалось, его и вовсе нет.