Старушка обидчиво рассмотрела Анну Николаевну, осторожно перевела взгляд на ощеренную челюсть, вздохнула и вынула из-под прилавка ключик от стеклянного шкафа.

– Ребята! – обернулась к нам с Витькой учительница. – Вы как, не побоитесь донести его до телеги? А то можем и мы со сторожем.

Витька дернулся назад, и я быстро понял, что знающий, умелый Витька способен отступить.

В ту же секунду меня озарило: а ведь этот скелет спасет Витьку!

Я еще не знал, как он спасет его, но уже был абсолютно уверен, что самое страшное пособие поможет Витьке остаться в нашей школе, помириться с Вовкой и забыть свою позорную кличку.

– Нет, конечно, – громче обычного проговорил я, подступая к Борецкому, крепко беря его за локоть и чувствуя, как облегченно расслабляется напряженная фигура Витьки.

Старушка отомкнула внутренний замок шкафа, Витька, зажмурясь, ухватил скелет за ноги, Анна Николаевна и старушка – обе с закаменелыми, чрезмерно волевыми лицами – за позвоночник и ребра. Борецкий двинулся, я занял удобное место и с остановившимся сердцем обнял страшилище.

Женщины отпрянули в стороны.

Я думал, упаду под тяжестью костей, но они оказались очень легкие, почти невесомые – я запросто бы выволок скелет и в одиночку, будь он хоть немного поудобнее. Пожалуй, Борецкому приходилось тяжелее, ведь ноги пособия прикреплялись к деревянной подставке.

Шаркая ботинками, пятясь, Витька двинулся к выходу, и в такт ему, озирая белый свет сквозь ребра, передвигался я.

Страх исчез. Сердце билось неровно, но оно билось так от радостного предчувствия: я это знал точно.

Я вообще знал теперь многое наперед.

Как, всхрапнув, дернется в сторону кобыла, закинув голову, взирая с ужасом на нашу чрезвычайную ношу, и Кондрат Иванович не прикрикнет на лошадь, не натянет вожжи, а будет глядеть на нас, открыв рот и пятясь бочком вслед за телегой, так что нам придется выйти чуть ли не на середину дороги и там, под взглядом толпы, грузить скелет.

А толпа! Она шарахнулась вместе с кобылой, потом отхлынула назад, мгновенно поплотнев и прибавив в росте, теперь уже не только ребятня, но и взрослые взирали на нас, народ гудел, самые маленькие взвизгивали, точно щенята, одни мы, сохраняя спокойствие, – впрочем, это казалось только одному мне! – шли, держа скелет на весу, негнущееся, жуткое, редкое пособие!

Кондрат Иванович отошел, кинулся к телеге, сдвинул остальные пособия на край, и мы уложили скелет в сено. Подумав, Анна Николаевна кивнула мне на рулон географических карт. Я отмотал верхнюю – это оказалась цветная карта мира на двух полушариях, Витька ухватил ее за один край, я за другой, мы зашли по разные стороны от телеги и укрыли скелет полушариями Земли.

Не спеша, с чувством и толком оглядывал я толпу, внимая каждому ее звуку.

И услышал долгожданное.

Не мог не услышать.

– Глядите, какие пацаны! – сказал молодой солдат, улыбаясь нам с Витькой. – Глядите, какие смелые пацаны! Я бы побоялся!

Не знаю, что там чувствовали чкаловцы и папанинцы, когда их встречали как героев. Я чувствовал спокойствие. И подъем.

Мне казалось, я как бы подрастаю – на глазах! – голова моя выше других голов, даже взрослых, и я вижу макушки мальчишек, кепки мужчин и даже одну шляпку и свободно разглядываю цветы на платке какой-то очень высокой женщины.

Я как будто ухожу в вышину, медленно отлетаю без всяких там двигателей и моторов, а чем выше, тем чище пространство, шире видно вокруг, яснее слышны звуки.

– Ой, грех-то какой! – проговорил явственно старушечий голос.

– Какой грех, старая! – не согласился мужицкий хриплый бас. – Не грех, а учебное пособие!

– Глядите, эти пацаны несли на руках скелет! – послышался мальчишеский голос.

Я увидел палец, протянутый в мою сторону.

Грязный мальчишечий палец, с заусенцами.

Толпа не расходилась, и наша телега уже стала походить на катафалк, где лежит покойник. Похожесть усилилась, когда кучер тронул лошадь: какое-то время за телегой шла вся толпа. Потом отсеялись взрослые, наконец растаяли и мальчишки. Несколько самых упорных шли за телегой до конца, и их упорство вознаградилось.

Взявшись за скелет возле школы, чтобы переместить его в класс, мы были уже не одиноки. Нам помогали посторонние мальчишки.

Наконец сутолока утихла, смолкли голоса в пустынной гулкой школе, а мы втроем с Анной Николаевной стоим в классе на втором этаже, где временно будет находиться скелет. Тишина кажется густой и осязаемой, она обволакивает нас, затягивает в глубокий омут, надо вырваться из нее, иначе страх снова одолеет.

Я разрываю тишину.

– Анна Николаевна, – спрашиваю я, – а как делают скелеты?

– Их не делают! – бойко отвечает Анна Николаевна и сама же обмирает.

– Не делают? Значит…

– Это настоящий скелет, – говорит она приглушенным голосом: видно, в ней борются женщина и учительница. Потом решительно кивает головой. – Да, настоящий.

– Выходит, был человек! – потрясенно вскрикивает Витька. – Кто он?

Анна Николаевна начинает расхаживать между нами и пособием. Наверное, движение помогает ей излагать вещи, о которых нечасто говорят.

– Дело в том, видите ли, что некоторые люди еще при жизни продают свой скелет науке или жертвуют бесплатно. Но какое это имеет значение?

Тишина, мы молчим, но шарики в наших шарабанах вертятся со страшным скрипом: ха, не имеет значения! А кто именно этот? И как он – бесплатно или за деньги? Почем, интересно, скелетик? И где их покупают? Если прижало, можно и загнать! Ничего себе шуточка – загнать самого себя!

Есть вещи, думать о которых ужасно, но не думать просто нельзя, так уж устроено все человечество, особенно в детстве. Думать о скелете было немыслимо и интересно.

Вопросы, которые вертелись в голове и которые я тут же, без передыха, задавал Анне Николаевне, остались безответными. Впервые я видел, что наша учительница не знает подряд так много.

Неожиданно меня озарило:

– Зря старушка из магазина расстраивалась!

– А что такое? – спросила Анна Николаевна.

– Теперь у нас скелетов навалом будет!

– Почему? – удивился Витька.

– Фашистов мы сколько набили, – брякнул я, – теперь вот скелетов наделаем!

– Коля! Коля! Коля! – крикнула Анна Николаевна, каждый раз громко хлопая ладонью по парте. Она выглядела какой-то ошарашенной. – Запомни, запомни навсегда: этого не будет! Не может быть! Это невозможно. И наконец, кощунственно, мы не фашисты, чтобы… чтобы…

Голос Анна Николаевны заело, точно старую пластинку в патефоне.

– Дурак! – вдохновенно воскликнул Витька. – Какой же ты дурачина!

Но я не сдавался.

– Пусть хоть какая-нибудь будет от них польза!

– Не-надо-нам-от-них, – проговорила, четко произнося все звуки, учительница, – никакой-пользы-ты-понял? Не-надо-нам-от-них-ничего-ничего-ничего!

Анне Николаевне делалось нехорошо, не по себе, я это почуял и быстро закивал головой, соглашаясь закончить щекотливый и, выходит, зряшный разговор.

– Можно, – попросил я, выходя из класса и прислушиваясь к утихающему дыханию учительницы, – мы зайдем еще раз? Я хочу сфотографировать… это… его…

Анна Николаевна колебалась. Похоже, она не хотела, чтобы я фотографировал скелет, но мы ведь таскали его, а значит, имели право на уступку, да и просьба при всей ее странности не выглядела ужасной.

– Придете вместе, – сказала она, не столько спрашивая, сколько утверждая.

А план уже давно отчеканился в моей голове. Десять минут ходьбы до Дворца, десять на зарядку кассет, десять обратно.

Через полчаса я устанавливаю треножник «Фотокора» напротив скелета.

Витька всюду следовал за мной послушной тенью. Он был оживлен, хохотал надо мной. Впрочем, я хохотал с ним за компанию, вспоминал, какие лица были в толпе, когда мы возникли на пороге магазина со своей ношей, как Витька сперва хотел сигануть, отказаться нести скелет – кто обязан таскать мертвецов? – он как я ухватил его за локоть, вцепился, точно краб, – это уж сравнение из Витькиных морских мыслей. Словом, Борецкий хохотал, и я хохотал с ним, опять и опять переваривая приключение, по достоинству увенчанное славой, но у меня-то в голове было еще одно дельце, до которого Витьке, ясное дело, невдомек, это уж мой личный замысел.