Димка не остался дремучим. Варя видела, что круг его интересов очень широк и расширяется всё более. Иногда к нему приходили такие же бородатые или усатые друзья, у них немедленно загорались споры об искусстве и литературе. С завидной легкостью они пинали друг друга всякими «измами» и гвоздили именами великих художников слова и кисти. В свое время Варя читала классиков, видела некоторые картины прославленных художников, но эти молодые люди называли всё новых и новых гениев, всевозможные «измы» были ей непонятны, и она чувствовала себя ужасно отсталой и радовалась тому, что у Димы такие образованные друзья, а он ни в чём им не уступает. При этом Димка не был бездельником. Правда, Варя никогда не могла с уверенностью сказать, где именно он сейчас работает, и не потому, что Димка это скрывал, просто он часто переходил с места на место, работал в каких-то артелях, товариществах, в реставрационной группе, в мастерских Худфонда и что-то такое делал для молодежных газет. Как бы там ни было, зарабатывал он раза в полтора, а то и в два больше, чем отец.

После того как Димкина любовь, за которую тетя Зина так пылко вступилась, скоропостижно иссякла и закончилась банальным разводом, она очень осторожно высказывалась о Димке и его делах. Кое-что ей определенно нравилось. Димка не стал, подобно Борису, ни ловкачом, ни стяжателем. Он даже с презрением относился к стяжательству, был равнодушен к вещам, к собственной карьере и положению. Единственное, с чем тетя Зина не могла примириться, было полное Димкино пренебрежение к общественной работе, к которой сама тетя Зина с юных лет относилась благоговейно.

— Ну, хорошо, — говорила она, — ты не хочешь учиться, и очень жаль, но это твоё дело. Ты не хочешь приобрести юридически, так сказать, законную профессию. Но ты работаешь — стало быть, не тунеядец, а никакой труд не зазорен. Но каково твое общественное лицо?

— А какое мне ещё нужно лицо?

— Человек, живущий в обществе, не может быть антиобщественником!

— Из чего следует, что я «анти»?

— Ты не принимаешь никакого участия в общественной работе!

— А что это такое, тетя Зина? Аплодировать и голосовать на собраниях? Вы привыкли, чтобы все объясняли друг другу, что они должны делать. Все без конца и объясняют, только от этого ничего не меняется. И мы этим сыты по горло. Человек, живущий в обществе, должен работать, чтобы приносить обществу пользу. Работать! А не болтать о необходимости работы. Я работаю — вот это и есть моё общественное лицо. Большое или маленькое, красивое или некрасивое, какое уж есть. А вот если я стану паразитом, бездельником — тогда объявляйте меня тунеядцем и бросайте в меня камни…

Сбить Димку с этой позиции тете Зине не удалось, и она отступилась.

На следующий год после развода Димка сообщил, что он с группой товарищей едет в Крым. Стыдно сказать, он до сих пор не бывал ни в Крыму, ни на Кавказе. Нет, не в санаторий. Что за удовольствие торчать на одном месте? Они решили отправиться дикарями и пешком обойти весь ЮБК — Южный берег Крыма. Ребята молодые, здоровые, ничего им не сделается. Зато всё увидят. Где захотят — остановятся, надоест — пойдут дальше.

— Но что вы будете есть? — встревожилась Варя. — Там летом столько курортников…

— Не тревожьтесь, Варенька, — сказал Устюгов. — Весь Крым утыкан кафе, столовыми и забегаловками. Ваш муж может подтвердить.

Варя посмотрела на мужа, Шевелев кивнул.

— Ну вот, вы можете спать спокойно — они не похудеют. Конечно, раз вы впервые едете в Крым, вас привлечет экзотика Южного берега. Но потом, я надеюсь, вы узнаете и оцените прелесть не курортного пятачка, а суровую и печальную красоту его заброшенных углов — Чуфут- и Мангуп-кале, почти библейскую отрешенность пустынных, выжженных холмов Восточного Крыма… Ну, понимание этого придет потом, с возрастом. Если, конечно, придет…

Димка купил спальный мешок, большой рюкзак, набил его и уехал. Предложение Вари проводить его он мягко, но решительно отклонил. Варя поняла, что он не хочет перед товарищами выглядеть маленьким мальчиком, которого провожает заботливая мамочка.

Вопреки предсказаниям Устюгова, вернулся Димка похудевший, но такой загорелый, веселый и счастливый, что даже Варя не придала этому значения. Захлебываясь, перескакивая с одного на другое, он вывалил на близких распиравший его восторг, причем самыми радостными оказывались воспоминания не о красотах, а о переделках, в какие они попадали, — о том, как к вечеру взобрались на Ай-Петри, остались там ночевать и всю ночь дрожали от ледяного ветра, когда внизу, у подножия горы, стояла удушливая жара, как за скалой Парус сверзились вместе с рюкзаками в воду и несколько часов ходили в чем мать родила, пока сохли разложенные на камнях шмотки… Историй оказалось множество, все они были если не смешны, то забавны, и Варя любовалась сыном, который, несмотря на свою долговязость и уже окладистую бороду, выглядел напроказившим мальчишкой.

Отшумев, Димка сказал, что хотел бы познакомить их с одной девушкой: не будут ли они возражать, если в воскресенье он приведет её к обеду.

— Она тебе нравится? — спросила Варя.

— Да, конечно. Иначе зачем бы я её сюда вел? Возражений нет? Только, тетя Зина, приходите обязательно тоже. И вы, дядя Матвей.

— Так это что, смотрины? Может, тогда позвать и Бориса с Алиной? — спросила Варя.

Димка на секунду задумался:

— Обойдемся без них. Очень нужно, чтобы они тут выпендривались… Я хочу, чтобы всё было просто, по-свойски.

Несмотря на декларацию сделать всё просто, Димка с утра объездил несколько магазинов кулинарии и приволок торбу со всякими закусками, пирожными и двумя бутылками шампанского. В целлофановом пакете был ворох цветов.

— Почему ты не предупредил, что хочешь устроить парадный обед? — сказала Варя. — Мы бы с тетей Зиной всё приготовили.

— Хватит казенных харчей, — сказал Димка. — Очень нужно, чтобы ты с больным сердцем целый день стояла над плитой и падала от усталости.

Потом Димка уехал. В назначенное время он втолкнул в комнату девушку, встал за нею и положил ей руки на плечи.

— Вот знакомьтесь. Это — Лена.

Маленькая, худенькая Лена не доставала Димке до плеча и рядом с ним казалась девочкой-подростком. На висках и под глазами у неё от волнения проступили бисеринки пота. Она хотела сделать не то общий поклон, не то книксен, но не умела этого, и ни то, ни другое не получилось. Даже сквозь густой загар стало видно, как она покраснела.

— Как не стыдно! — сказала Варя. — Что ты в самом деле выставку устраиваешь!

Она оттолкнула Димкины руки, обняла Лену за плечи.

— Идите сюда, Леночка, садитесь. Я — мама, это — Михаил Иванович, папа, тетя Зина и наш друг…

— Матвей Григорьевич, — сказала уже слегка оправившаяся Лена. — Я знаю, мне Дима про всех рассказывал.

— Вот и прекрасно! Перестаньте смущаться и робеть. Никто вас здесь не обидит.

Лена перестала смущаться и оказалась милой и скромной девушкой. Она была такой маленькой, что всем хотелось называть её девочкой. Она была девочкой — большеглазой, немножко большеротой и толстогубой, но, несмотря на это, миловидной. Держалась она очень просто, не старалась произвести хорошее впечатление и, может быть, благодаря этому такое впечатление произвела. Димка сообщил, что Лена журналистка, работает в молодежной газете, но Лена сказала, что, хотя она и закончила журналистский факультет, но журналисткой не стала, в газету ничего не пишет, а работает в отделе писем, И ей очень нравится. Писем много, несколько десятков в день. Конечно, бывает, пишут всякую ерунду, особенно много стихов, но на них отвечает отдел литературы. Вообще большинство писем расходится по отделам, а она занимается письмами, в которых всякие жалобы, просьбы дать советы по разным делам…

— И вы всем даёте советы? — спросил Устюгов, и Димка опасливо посмотрел на него.

— Ой, что вы! Разве я могу? Я запрашиваю специалистов, всякие учреждения. Наверно, не всегда, но кому-то это помогает — потом некоторые пишут, благодарят. И я очень рада. Не тому, что благодарят, хотя это тоже приятно, а что не зря корпела и кому-то помогла.