Я покидаю КП12 Старого, а в голове у меня одна мысль срочно созвать Пино и Берюрье для трехстороннего совещания в верхах Видите ли, порой я бываю груб с моими дорогими друзьями13 и потчую их многочисленными именами опущенными в словаре литературного языка, но это всего лишь внешняя манера С вашим покорным слугой нужно быть немного садовником чтобы уметь смотреть в корень На самом деле я отношусь к ним с большой нежностью и часто говорю себе, что без них сыщицкое дело не стало бы таким, какое оно есть В трудных случаях я всегда советуюсь с ними Под ледяным щитом мозгового шара у них два червивых орешка, но, несмотря на то, что они мыслят на коротких волнах, их умением не следует пренебрегать Хорошо при случае упростить дискуссию.

Я нахожу моих шельмецов в кабинете, предоставленном в их распоряжение благосклонной администрацией. Обычно кабинеты предназначаются для труда более или менее интеллектуального. Однако обитель указанного дуэта дает приют далеко не умственным занятиям. Так, когда я переступаю порог, Толстый занимается тем, что подбивает подметку одного из своих мокасин, а Пино укладывает на соль корнишоны таким образом, чтобы они «пустили сок» перед тем, как их отправить в уксус.

Он любит корнишоны, считает, что они придают жизни пикантность. Я разделяю эту точку зрения. Роль тыквенных растений в современном обществе до сих пор не получила достаточного освещения.

– Ты чем-то расстроен? – замечает преподобный Пинюш и рассеянно кладет мятый бычок на рассыпанную соль.

– Есть причины, мы крупно поговорили со Стариком. Берю перестает терзать дырявую подошву. Он обливается потом. Чтобы предупредить обезвоживание организма, достает из стола кило красненького и принимается исполнять номер «Спускайтесь, вас ждут».

Я сажусь верхом на последний целый стул, стоящий в середине комнаты, специально для задержанных. В самом деле, обратите внимание, на этом стуле надо быть очень сдержанным, так как у него не хватает спинки и можно кувыркнуться на пол, хотя это личное дело каждого.

– Все это надо обсудить, – говорю я... – Если вы, мсье, соблаговолите прервать на минуту ваши занятия...

Берю соглашается. Он бросает свой башмак на землю и кладет на письменный стол разутую ногу, от которой поднимается пар, как от свежевспаханной земли. Пино тоже проникся серьезностью и торжественностью момента. Он пытается закурить корнишон, но когда это ему не удается, обнаруживает свою ошибку и в темпе заменяет огурчик табачным изделием.

– Тебя слушают! – уведомляет он.

– Вы видели утренние газеты?

Они признают это.

– Читали о взрывах бомб?

– Иес, – говорит Берю, который восхищается Уинстоном Черчиллем.

– А то, – бросает Пино, будто экономит каждую букву.

– Мсье с горы считает, что удар нанесен бандой Греты. А так как до сих пор ничего не известно о них, он валит ответственность на нас. Соображаете?

Берю надвинул обросшую мхом шляпу на свой бычий лоб.

Он как будто загипнотизирован ногтем цвета южной ночи, который торчит из носка.

– Может, он и прав, – мрачно формулирует он, вытаскивает из кармана омерзительный платок, которым трубочист не решился бы заткнуть щель дымохода, аккуратно разворачивает его и извлекает маленькую сардельку, которую и принимается жевать, держа большим и указательным пальцами, как это принято при дворе английской королевы.

– Почему ты говоришь, что он прав? – спрашиваю я.

– Минуточку! – поправляет это жеманное существо. – Он напрасно валит ответственность на нас, но он прав, что связывает эти взрывы с теми, которые не заржавели за Гретой.

– Это интересно, объясни!

– Эта Грета занималась штатниками в Европе. Она собиралась поддерживать режим камеры внутреннего сгорания, так? Ну и вот, это продолжает...

– Ты забываешь, ее шлепнули на наших глазах...

– Ну и что?

Этот довод, как бы примитивен он ни был, меня озадачивает.

– Как ну и что, – ворчу я, – когда с кем-то разделываются таким образом, это значит, по крайней мере, что на него имеют зуб.

– Ну и что? – настаивает Берю, выплевывая на три метра веревочку от сардельки.

– Я предполагаю, что Грету убили, чтобы прикрыть всю эту лавочку. Если бы Старому не звонили каждое утро из посольства, чтобы узнать, как идет расследование, я бы подумал, что эти люди из ФБР пустили Грету под откос!

– Постой, – бросает Толстый, – постой, я должен покумекать. – Все, я готов. Слушай сюда, маленькая головенка: штатники, может, и телефонят боссу для того, чтобы замести собственное дерьмо. Делая вид, что тормошат из-за расследования, они сбивают нас с толку!

– Ты думаешь, они бы взяли на себя такой труд?

– Нет, конечно, – соглашается Берю. Он выдергивает вставную челюсть, чистит ее и, снова расставив стулья в своей столовой, продолжает:

– Почему ты вообразил себе, будто эту секс-бомбу разрядили, чтобы она больше нигде не взрывала? А может, как раз наоборот, ее лишили праздника жизни, потому что ОНА решила выйти из игры? Тогда это меняет всю историю, помнишь, как в той египетской басне, когда Клио14 патриоту показывает свой беспечный нос.

Я ликую.

– Берюрье, милый мой, если бы хоть раз ты в этом году умылся, я бы тебя расцеловал за эти слова!

Действительно, это меняет всю историю. В зависимости от мотива убийства, дело можно рассматривать с двух противоположных точек зрения.

Пино покашливает Он завидует поздравлениям, которые заслужил его напарник. Он тоже любит лавры победителя.

– Нечему особенно радоваться, – брюзжит он. – Нет, это потрясающе, предприняв такие поиски, мы не нашли ни типа с поезда, ни «Мерседеса»

Он противно, по козлиному, смеется.

– Я, послушайте меня, я когда-то знавал одну Мерседес. Она танцевала в «Сфинксе» Это была не женщина – ураган: когда я в первый раз поднялся к ней, она мне устроила такой скандал...

– Короче, – испускает звук Берю, который хочет вернуть себе инициативу, – если мы желаем подвести итог, то надо сказать следующее, или это службы штатников шлепнули Грету, и тогда, естественно, расследование будет безрезультатным, или удар нанесен бандой Греты – и все мы шляпы, как это утверждает Старик!