Вы, конечно, скажете, что я законченный извращенец, но я люблю женщин в очках. Мое заветное и самое непорочное желание – заполучить одну такую, смазливую и молодую, для личного наружного применения.

Познать блаженство с лапочкой, укомплектованной Братьями Лиссак, согласитесь, в этом есть свое очарование. Представьте только, очкастая мышка млеет под вами, как контрабас под смычком, а вы следите за ее глазами, как за китаезными рыбками в аквариуме (так говорит Берю). Это завораживает, просто замораживает (благо, не отмораживает) с головы до пят, включая сюда мембрану медиан, подбрюшную артерию и шалуна Христофора (первооткрывателя дам).

В такие мгновения впадаешь в раж и начинаешь пыхтеть, как драндулет в четыре лошадки с двойным карбюратором, от чего линзы малышки покрываются туманом.

Так я слежу – незаметно, сами понимаете – за одной любезной моему сердцу особой в окулярах, а мой игривый ум между тем вспахивает целину воображения.

В списке награжденных мною целая коллекция шикарных бабенок. Если бы пришлось составлять опись всех дамочек, которых я своим темпераментом превратил в огненную Этну, получился бы настоящий перечень моего сердца или перечник моего перца (как хотите), рядом с которым каталог Маню де Сент-Этьен имел бы вид сборничка лирических поэм. Перечислю вам кого помню: одиннадцать сотен парижанок, ровно восемнадцать крестьянок, сто две продавщицы галантереи, двенадцать испанок, три англичанки, одна прихрамывала, а одна была из Камбоджи, двадцать пять негритянок и одна шестидесятилетняя старушка (она была в маске во время карнавала в Сент-Ном-ля-Бретеш). И до сих пор, вы только подумайте, ни одной, ну ни одной очкастенькой! Это бесит, не правда ли?

Так вот, малышка, которую я балую своим вниманием, вполне обладает требуемыми достоинствами, чтобы торжественно открыть серию моих диоптрических любовных похождений. Она темно-шатенка-коротко-стрижка. У нее масса разнородных прелестей: корзинка с грушами спереди, валторна сзади и водопад «Девичьи слезы» в месте стока внутренних соков. Ее очки по форме напоминают глаза рыси, чувствуете, как эта кошка впивается в шею. Линзы пузырят ее взгляд, и он становится настолько загадочным, волнующим, что мой указанный выше Христофор командует:

«Отдать швартовы!»

Мы в зале ожидания first class вокзала Монпарнас. Она купила билет в Ренн, и я сделал то же, предвкушая возможность завязать разговор с моей застекленной красавицей, как только случай представится. В данную минуту я нахожусь одновременно на кожаном диванчике и начеку, потому что засекаю появление сира Берюрье, который должен меня тактично эскортировать, стараясь при этом остаться человеком-невидимкой.

Пока у него ничего не выходит, я замечаю эту красноватую массу за сальными стеклами зала. Я леплю сигарету на губу, переругиваюсь с типом, у которого нет огонька, и направляюсь к выходу. Табачный киоск справа. Я иду к нему, не глядя на Толстого. Как человек в высшей степени одаренный дедуктивными способностями, он заволакивает свои двести двенадцать фунтов живого веса за киоск.

– Ты, наверное, ждал моего прихода, как верующий крестного хода? – бормочет он. – Представь себе, что я никак не мог поставить шарабан, облазил весь квартал у вокзала, рыскал по этим проклятым улицам, черт бы их подрал! Невозможно никак припарковаться сегодня в Панаме1 и ее перипетии, как будто они здесь все выставились...

Я запруживаю (как говорят нидерландцы, живущие в Голландии) этот поток слов.

– Мы едем в Ренн, иди купи себе билет, поезд отваливает через десять минут...

– Первым классом?

– Да, моя Толстушка, поедешь как майлорд! Он давит косяк на свои чудовищного размера бимбарды, доставшиеся ему по наследству, которые бы и корове мешали ходить.

– У меня еще вагон времени. Девочка красивая?

– В моем вкусе.

– Счастливчик!

– Еще бы! Волшебница Маржолен подсунула мне в колыбель столько счастья, что пришлось часть положить в нафталин.

Я только собираюсь вернуться к своему чемодану, как Берю обрушивает слоновью десницу (если так можно сказать) на мою руку.

– Ты слышал новость?

– Про Красную Шапочку?

– Нет Мой племянник... Он снова занялся боксом.

– Он прав, – соглашаюсь я, – у него ведь расквашены только одно ухо и одна челюсть, я тоже за симметрию!

– Не остри! Один солидный «импресса» только что подписал с ним выгодный контракт по всей униформе, который возобновляется, если парень каждый раз будет быстро вставать на ноги и держать язык за зубами.

– Это клево! – объявляю я.

– Нет, это Филипи.

– Давай быстро за билетом, а то прозеваешь наш паровозик.

– Ладно! Ладно! Ты не можешь не дергать меня. Он хватает свой раздутый чувал, ручка которого тут же остается у него в кулаке.

– Хорош ты будешь в первом классе с этим мусорным ведром, – возмущаюсь я.

– Не дергайся У меня все будет ча-ча-ча, как в чарльстоне.

Он удаляется аллюром запаленной лошади. Ваш покорный слуга, который более известен под апробированным наименованием Сан-Антонио, снова заваливает в зал ожидания. Куколка со стеклянными глазами все еще там, смирно сидит в нескольких кабельтовых от моего сундука. Наконец, избавившись от Бугая, я могу ее атаковать.

Я отстегиваю ей взгляд, равный заряду динамита, который заставляет ее опустить шторы. Она мне чертовски нравится, эта разбитная девчонка. В свои девятнадцать лет она разбивает все, включая и мое сердце.

Я у нее на хвосте с самого утра Как мне достался этот вожделенный приз? Тут целая история, и я расскажу ее вам, чтобы доставить удовольствие Два дня назад наши службы по сортировке Интерпола арестовали некоего Зекзака, югослава по национальности, но не стопроцентного, хотя все-таки славянина, который был замешан в истории с хищением в Штатах. Хищением достаточно необычным, потому что оно было совершено в лаборатории ядерных исследований. Зекзака плохо обшарили, и когда за ним пришли, чтобы забрать на допрос, то нашли лишь остекленевшие глаза в застывшем теле.