У этой Вирджинии интересная манера заниматься чужими конечностями. Впрочем, истины ради я должен отметить, что один из клиентов-шутников вставил мелом между буквами "и" и "р" ее имени букву "е", которая хоть и является гласной, но устанавливает согласие между именем девицы и ее профессией43 .

Мы делаем три легких прерывистых удара в дверь, чтобы вызвать доверие у скромницы. Нам отвечает полная тишина, я повторяю удар еще один раз, второй, третий, никто не торгуется, и я отдаю дверь по первоначальной цене своему сезаму.

Для инструмента, запатентованного БПГ44 , это пустяк.

Вот мы и в вестибюле, украшенном пикантными фотографиями.

– Есть кто-нибудь? – выясняет Берю, которого обстановка возбуждает.

Опять никого. Осмотр местности совершается быстро. Квартира состоит из кухни-ванной (раковина и фаянсовый стульчак, который при необходимости может выполнять и функции стульчика) и одной комнаты, набитой картинками. Кровать, видно, испытала много тяжестей (как юных, так и более зрелого возраста), она прогнулась в середине, как если бы Берю провел в ней три года постельного режима.

Несколько любимых книг лежат стопкой на камине (название гарантирует их психологическую глубину: «Предисловие к моему благочестивому жизнеопусканию», с цветными иллюстрациями и приложениями, выполненными из каучука, «Влюбленный сельский полицейский», «Послюнявь палец, прежде чем перелистать страницу» и др.).

Я обращаю внимание, что в комнате царит порядок и чистота как раз с таким слоем пыли, чтобы можно было рисовать сердечки на мебели.

– Настоящее любовное гнездышко! – воркует старый ворон Берю с наслаждением. – Я бы с удовольствием провел здесь викенд, слово!

Он помещает свой Тюфяк между ручками кресла, стоящего лицом к зеркальному шкафу, и рассматривает в нем свое апоплексическое лицо с видимым удовольствием, дойдя в своем нарциссизме до того, что закручивает липкий локон, украшающий лоб, придавая ему форму завитка.

– Ты не находишь, – мурлычет он, – что я похож на Наполеона?

– По крайней мере на его задницу, – соглашаюсь я. Я открываю шкаф, срывая таким образом милое отражение Берю. В этом кресле Толстый напоминает императора бездельников (самого ленивого из них). В шкафу, превращенном в гардероб, я откапываю несколько платьев, жалкое манто, а также мужской костюм и непромокаемый плащ. Легкое профессиональное движение: я шарю по карманам, отданным моей полицейской жадности. В кармане костюма нахожу платок, которым пользовался простуженный человек, мелочь, две американские сигареты и самописку. В карманах плаща нет ничего, кроме кожаной перчатки. Я внимательно всматриваюсь в нее и для очистки совести ищу сестренку, но безуспешно. Толстый, который следит за моими движениями и жестами, вмешивается:

– Ты узнаешь эту перчатку, Сан-А? Это для меня луч света.

– Черт возьми! Это близняшка той, которую мы нашли на шпалах в день убийства?

– Которую я нашел! – уточняет Берю. Я сую чехол для пальцев в карман. Вот что может стать главной уликой, чтобы обвинить Меариста в убийстве.

– Что мы будем делать дальше? – спрашивает мой коллега, грациозным жестом ковыряясь спичкой в ухе.

В ожидании моего ответа он рассматривает на свет результаты своих раскопок и аккуратно помещает их за отворот своей куртки.

Я не спускаю глаз с камина. Он нагружен семейными фотографиями. Родственники малышки Вирджинии в полном составе собрались здесь, чтобы утешить в трудную минуту ее страдающее человеческое достоинство. Здесь бабушка-дедушка, родители, военный, должно быть, ее брат, старушка в окулярах, по всей видимости, ее тетушка Евлали, и сама Вирджиния в разные периоды своей д... жизни. Она после школы. Оная рядом с немецкой овчаркой, потом в объятиях немца (хотите позировать с немецким унтер-офицером, пожалуйста!), Вирджиния в форме жандарма (фото с карнавала), Вирджиния на бульварах в Париже. Вся ее семья со счастливым видом собралась здесь, чтобы следить, как малышка шагает по жизни. И месье, сменявшие друг друга, были очень рады получить одобрение ее родителей. Что может быть лучше семейной любви! Им становилось спокойнее, когда они видели этот алтарь Вирджинии.

Они испытывали тонкое чувство приобщения к семейному коллективу. Эти мнимые зятья почтенной четы, доверчиво глядящей в объектив в ожидании птички.

– Ты, – говорит восхищенный Толстый, – ты о чем-то думаешь.

– Я да! – говорю, засовывая в карман одну из фотографий малышки Недотрог.

– Она скорее уродливая, а? – говорит Берю, подходя ближе. – Похоже, что она косит, или это отсвет в очках?

– От этого она становится еще обаятельней, – говорю я. – Это льстит тем, кто поднимается сюда, они относят ее косоглазие на счет экстаза. Ладно, пошли!

– Куда?

Я не успеваю ему ответить. С лестницы слышен характерный звук ключа, ковыряющегося в замке. Толстый собирается обратить на это мое внимание, но я останавливаю его, приложив палец к губам.

Я указываю ему закоулок между шкафом и стеной, он съеживается там. Сам я прижимаюсь к перегородке. И вовремя: в прихожей раздается стук шагов. Дверь комнаты открывается, появляется силуэт. Я узнаю Меариста, хоть и вижу его только в профиль. В руках у него чемодан, который он бросает на кровать. Эту секунду я и выбираю, чтобы вмешаться. Самое время, так как мерзавец чует присутствие чужого и поворачивается. Он принимает мой орешек number one в подбородок. Я вам рекомендую его в качестве овсяных хлопков когда-у-вас-гости. Чистая работа, без сучка и без задоринки. Ноги мсье складываются в коленях, как щипцы, голова покачивается. Толстый, у которого всегда есть что сказать в серьезной ситуации, пользуется тем, что наш приятель оказывается в пределах досягаемости, чтобы поднести ему дополнительную плюху прямо в пасть.

На этот раз Меарист отправляется на пол.

Я сгребаю его и раскладываю на кровати рядом с чемоданом. Сначала наручники! Пока он старается всплыть, я шмонаю по карманам. Вместо наплечной повязки он таскает с собой «беретту» для взрослых, от вида которой можно заболеть желтухой.