— Вы же знаете мое правило, Николай Павлович, — напомнил я.

— Да, да, да, — спохватился он. — Допросите, прежде чем дать санкцию?

— Непременно. Давайте подумаем, под каким предлогом пригласить Киреева к нам в прокуратуру.

— Повод найдем, — пообещал следователь. — Только обязательно сегодня!

— Готов хоть сейчас.

Но «сейчас» не получилось. Меня срочно вызвали в горком партии. Разговор с начальником городского ОБХСС состоялся только во второй половине дня. После этого я и дал санкцию на его арест.

На Южноморск опустился вечер. Возле ресторана «Воздушный замок» сгрудились с десяток «Жигулей» и «москвичей». Они приткнулись на обочине дороги, так как платная стоянка не функционировала. На ней лишь одиноко стоял «вольво» Карапетяна.

Сурен Ованесович вышел из своего заведения в сопровождении метрдотеля Леониди, нагруженного коробками.

— Смотри, Костя, — наставлял его директор, — не забудь завтра подъехать на базу. Поступила импортная посуда. А то уже нечем сервировать столы. С заведующим я договорился.

— Будет сделано, — кивнул Леониди. — Эх, не вовремя уезжаешь, Сурен…

— Всего на два дня. Понимаешь, совсем нервы ни к черту! Съезжу в горы, подышу свежим воздухом…

Они подошли к стоянке. Карапетян сунул ключ в замок, но тот оказался незапертым.

— Странно, — покачал головой директор, распахивая ворота. — Лично сам закрывал…

— Плохо, значит, закрывал.

Карапетян оглядел свою машину — вроде все было в порядке. Открыл дверцу со стороны водителя и бросил связку ключей Косте.

— Ящики — в багажник.

Леониди подошел к задку «вольво», потянул носом.

— Откуда вонь? — огляделся он. — Собака, что ли, дохлая где-то?.. Костя отпер багажник и в ужасе отскочил.

— Долго будешь возиться? — проворчал недовольно директор ресторана.

Сдавленный крик метрдотеля заставил его выскочить из автомобиля.

— Там… Там!.. — показывал на открытый багажник трясущейся рукой Леониди.

Карапетян заглянул в него и в страхе отпрянул: в прозрачном пластиковом мешке лежал скрюченный человек. Его мертвые глаза смотрели на Сурена Ованесовича. Из ощерившегося рта вываливался почерневший язык, к которому была прикреплена бумажка. На ней крупными печатными буквами было написано: «Так будет с каждым, у кого он длинный!»

Это был сторож Пронин.

— Костя, — охрипшим голосом заорал Карапетян, — срочно звони в милицию!

Тот бросился к ресторану.

Несмотря на поздний час, в четырехкомнатных апартаментах Киреевых везде горел свет. То и дело звонили в дверь, надрывался телефон. Хозяйка квартиры, Зося, полулежала на роскошном кожаном диване в гостиной, заходясь в истерике.

— Гады! — кричала она. — Какое имели право?!

— Зосенька, милая, успокойся, — сидела возле нее главная администраторша Дома моделей Кирсанова.

— Какой позор! — билась о мягкую стенку дивана головой Киреева. — Бросить в каталажку, как последнего блатного! Что он, бандит, убийца?!

— Ну возьми же себя в руки, — уговаривал хозяйку Хинчук, нервно меряя шагами комнату. — Я уверен, Дона выпустят. И очень скоро. Поверь моему слову.

— Выпустят? Черта с два! — кричал убитая горем жена, отпихивая от себя рюмку с успокоительными каплями, которые пытался ей влить в рот адвокат Чураев.

— Выпейте, — умоляюще просил он. — Легче станет. Главное, что Донат Максимович жив и здоров.

— Лучше бы он умер! — гневно бросила супруга. — И я вместе с ним! На черта мне жить!

При этих словах двенадцатилетняя дочь Киреевых, вжавшаяся в кресло, с испуганными глазами, громко расплакалась.

— Настенька, не плачь, золотце ты мое! — бросилась к ней Марина Юрьевна. — Пойдем-ка лучше в твою комнату. — И она увела всхлипывающую девочку, тщательно прикрыв за собой дверь.

Попугай забился под телевизор, в страхе наблюдая за происходящим.

— Годами наживали, а теперь все это отберут! — причитала хозяйка дома, обводя рукой роскошную финскую мебель, ковры на стенах и полу, штучной работы дорогие охотничьи ружья, красующиеся в шкафу за стеклянной дверцей, горы хрусталя и серебряной посуды, выставленной на полках стенки, японскую радиоаппаратуру с названиями самых известных фирм.

Позвонили в дверь. Открывать пошел Хинчук и скоро возвратился.

— Геннадий Трофимович… — негромко объявил он.

И уже в комнату солидно вступал отец Зоей, встревоженный, но при этом величественный, со значительной миной на лице. Геннадий Трофимович Печерский был председатель Южноморского горисполкома.

— Наконец-то заявился! — зло бросила ему дочь. — А еще тесть называется! Весь город звонит. Волнуется. Люди посторонние переживают. Вот пришли без всякого приглашения. А ты…

— Зосенька, — начал было миролюбиво отец, но она его перебила:

— Кто вчера уверял меня, что Дона пальцем не тронут? Кто?

Геннадий Трофимович растерянно огляделся — присутствующие старались не смотреть ни на него, ни на Зосю, но ему было не по себе: выслушивать упреки при посторонних, пускай даже от родной дочери…

— Пойдем спокойно потолкуем, — предложил отец миролюбиво, направляясь к двери.

— Иди, иди, — тихонько подтолкнула подругу Марина Юрьевна.

Зося повиновалась.

Разговор с отцом состоялся в спальне. Интимный уголок Киреевых был обставлен не менее шикарно, чем гостиная. Спальный гарнитур из карельской березы, во весь пол вьетнамский ковер ручной работы, на стене — текинский. На нем разместилась великолепная коллекция старинного кавказского холодного оружия. Ножны кинжалов и шашек были отделаны серебром, узорами, эмалью и полудрагоценными камнями.

На тумбочке у двухспальной кровати стоял телефонный аппарат в стиле ретро.

— Понимаешь, мне твердо обещали замять, — понизив голос, с ходу начал Геннадий Трофимович.

— Ничего себе — замяли! — всплеснула руками дочь. — Заманили Дона в областную прокуратуру, надели наручники, бросили в «воронок» и — в тюрьму! К уголовникам!

У Зоей вновь хлынули слезы из глаз.

— Ну-ну, — положил ей руку на плечо отец. — Не заводись.

— Посмотреть бы на тебя, если бы к тебе ворвались с обыском! — зло сбросила его руку Зося. — А понятыми знаешь кто был? Сосед и соседка снизу! Мымра, которая меня ненавидит. О-о! — трагически протянула дочь. — Представляю, с каким злорадством сейчас обсуждает нас весь дом!

— Плюнь ты на соседей, — бодрячески посоветовал Геннадий Трофимович. — На чужой роток…

— И это говоришь ты! — аж задохнулась Зося. — Ты, мой отец! Как ты мог допустить до такого срама? Мало того, что обшарили везде, так еще вещи описали! Даже это. — Она распахнула дверцы платяного шкафа, плотно увешанного одеждой.

— Это уж слишком, — побледнев, охрипшим голосом проговорил отец.

Но дочь, казалось, не слышала его. На нее опять накатил приступ истерики. Сдернув с вешалки парадный мундир мужа, она пыталась порвать его. Но ничего не выходило. Тогда Зося сорвала со стены клинок и принялась остервенело кромсать гордость мужа.

— Ты с ума сошла! — бросился к ней отец.

— Не хочу видеть! Не хочу! — повторяла Зося, терзая мундир. — И пусть вся проклятая милиция провалится в тартарары! Вся!

Геннадий Трофимович остолбенело смотрел, как летели на ковер куски материи, погоны, сверкающие пуговицы. Он понял, что дочери нужно выместить на чем-нибудь свою ярость.

И действительно, когда от парадной формы остались одни лоскуты, Зося повалилась ничком на гобеленовое покрывало постели и тихо завыла. Сквозь всхлипывания пробивались лишь отдельные слова:

— Я… Я… Говорила… Дону… Заложат… Не связывайся… С-с милицией… Вот… Получил…

Отец сел рядом, сложив на коленях руки. Дотрагиваться до дочери он не решился.

— Ладно, мы еще увидим, — сурово погрозил он кому-то.

— Э-эх, молчал бы! — утирая обеими ладонями лицо, поднялась с постели Зося. — Даже этого фанатика, садиста Шмелева, и того не мог отстранить…

— Как? Не убрали? — нахмурился Геннадий Трофимович. — А ведь дали слово…