Он отворил дверь и остановился, ожидая, что Орсо пойдет за ним.
— Я не могу оставить ее теперь, — сказал Орсо. — Завтра, если…
— Я еду очень рано, — сказал префект.
— По крайней мере, брат, подождите до завтрашнего утра! — воскликнула Коломба, сложив руки. — Дайте мне пересмотреть бумаги отца… Вы не можете отказать мне в этом.
— Хорошо, ты посмотришь их сегодня вечером, но по крайней мере не будешь мучить меня потом этой сумасбродной ненавистью… Простите, господин префект… Я и сам чувствую себя так дурно… Лучше завтра.
— Утро вечера мудренее, — сказал префект, уходя. — Я надеюсь, что завтра вся ваша нерешительность пройдет.
— Саверия! — закричала Коломба. — Возьми фонарь и проводи господина префекта. Он отдаст тебе письмо для моего брата.
Она прибавила несколько слов, которые услышала только Саверия.
— Коломба, — сказал Орсо, когда префект ушел, — ты очень огорчила меня. Доколе ты будешь возражать против очевидности?
— Вы дали мне срок до завтра, — ответила она. — У меня очень мало времени, но я еще не теряю надежды.
Она взяла связку ключей и побежала в одну из комнат верхнего этажа. Слышно было, как она стремительно выдвигала ящики и рылась в конторке, в которую полковник делла Реббиа запирал свои важные бумаги.
Глава четырнадцатая
Саверия долго не возвращалась, и нетерпение Орсо достигло крайнего предела, когда она явилась с письмом, ведя за собой маленькую Килину, протиравшую себе глаза, потому что ее разбудили, когда она только-только успела заснуть.
— Девочка, — сказал Орсо, — что ты так поздно?
— Барышня за мной послала, — ответила Килина.
«Зачем она ей?» — подумал Орсо, но поторопился распечатать письмо мисс Лидии. Килина поднялась к его сестре.
«Мой отец был нездоров, — писала мисс Невиль, — а кроме того, он так ленив на письма, что я должна служить ему секретарем. Вы знаете, что тогда на морском берегу он промочил себе ноги, вместо того чтобы восхищаться с нами видом, а этого на Вашем прекрасном острове совершенно достаточно, чтобы схватить лихорадку. Я отсюда вижу Вашу мину: Вы, без сомнения, ищете свой стилет, но я надеюсь, что другого у вас нет. Итак, у отца была небольшая лихорадка, а я была в большом волнении; префект — я упорно продолжаю находить его очень любезным — прислал нам тоже очень любезного доктора, который в два дня избавил нас от беспокойства: приступ не возобновился, и отец опять мечтает об охоте, но я ему еще не позволяю. Как вы нашли свой горный замок? На месте ли Ваша северная башня? Много ли там привидений? Я спрашиваю Вас обо всем этом потому, что отец помнит, что Вы обещали ему ланей, кабанов, муфлонов… так зовут это странное животное? Отправляясь в Бастию, мы рассчитываем просить Вашего гостеприимства, и я надеюсь, что замок делла Реббиа, хотя и старый и разрушенный, как Вы говорите, не рухнет на нас. Хотя префект так любезен, что, говоря с ним, никогда не чувствуешь недостатка в предметах для разговора (by the by[63], мне кажется, что я вскружила ему голову), мы говорили о Вас, господин Орсо.
Бастийские юристы прислали ему показание какого-то плута, которого они держат под замком; это показание такового свойства, что может уничтожить ваши последние подозрения; Ваша вражда, которая иногда меня беспокоила, должна теперь кончиться. Вы не можете представить себе, какое это доставило бы мне удовольствие. Когда Вы отправились с прекрасной voceratrice, с ружьем в руках и с мрачным взглядом, Вы показались мне больше корсиканцем, чем всегда… даже слишком корсиканцем. Basta[64], я пишу Вам об этом так подробно, потому что скучаю. Префект, увы, уезжает. Мы пошлем к Вам нарочного, когда поедем в Ваши горы, и я осмелюсь написать синьоре Коломбе и попросить ее приготовить нам bruccio, ma solenne[65]. Покуда передайте ей от меня душевный привет. Я нашла отличное применение ее стилету: я разрезаю им привезенный с собой роман; но это ужасное оружие негодует на такое употребление и самым безжалостным образом рвет мою книгу. Прощайте; отец посылает вам his best love[66]. Послушайтесь префекта; он даст Вам добрый совет и, мне кажется, свернет с дороги ради Вас; он едет на закладку в Корте; я думаю, что это должно быть очень внушительное зрелище, и мне очень жаль, что я не могу присутствовать при нем. Господин префект в вышитом мундире, в шелковых чулках, в белом шарфе, с лопаткой каменщика в руках!.. И речь!..
Церемония кончится тысячу раз повторенными криками: „Да здравствует король!“
Вы будете очень тщеславиться тем, что заставили меня заполнить четыре страницы, но я, милостивый государь, еще раз повторяю: мне скучно, и потому я позволяю Вам писать мне весьма пространно. Кстати, я очень удивлена, что Вы до сих пор не сообщили мне о своем благополучном прибытии в Пьетранера-Кэстл.
P. S. Прошу Вас, слушайтесь префекта и делайте то, что он Вам скажет. Мы вместе решили, что Вы должны так действовать, — доставьте мне удовольствие».
Орсо перечитал это письмо три или четыре раза, всякий раз сопровождая его бесчисленными комментариями, потом написал длинный ответ и приказал Саверии отнести его к одному из жителей деревни, который в ту же ночь ехал в Аяччо. Он уже совсем не думал разбирать с сестрой действительные или воображаемые обиды Барричини: письмо мисс Лидии окрасило для него все в розовый цвет, в его сердце не было больше места ни для подозрений, ни для ненависти.
Подождав несколько времени, не сойдет ли вниз сестра, и так и не дождавшись, он ушел спать с таким облегчением, какого давно не испытывал.
Коломба, отпустив Килину с тайными приказаниями, провела большую часть ночи в чтении старых бумаг. Незадолго до рассвета кто-то бросил несколько маленьких камешков в ее окно; по этому сигналу она сошла в сад, отворила потайную калитку и ввела в дом двух человек очень подозрительной наружности; прежде всего она позаботилась отвести их на кухню и дать им поесть. Кто были эти люди — сейчас узнаем.
Глава пятнадцатая
Утром около шести часов слуга префекта постучался у дома Орсо. Принятый Коломбою, он сказал, что префект сейчас едет и ждет ее брата. Коломба, не колеблясь, ответила, что ее брат только что упал с лестницы и вывихнул себе ногу, что, не будучи в состоянии ступить шагу, он умоляет г-на префекта извинить его и будет очень признателен ему, если он будет так добр, что потрудится прийти. Вскоре после этого Орсо спустился вниз и спросил у сестры, не присылал ли за ним префект.
— Он просил вас подождать здесь, — ответила она самым уверенным тоном.
Прошло полчаса, но в доме Барричини не было заметно ни малейшего движения; тем временем Орсо спросил у сестры, не сделала ли она какого-нибудь открытия; она ответила, что все расскажет префекту. Она была очень спокойна, но цвет лица и глаза выдавали лихорадочное волнение.
Наконец отворилась дверь в доме Барричини; префект в дорожном платье вышел первым; за ним шел мэр со своими двумя сыновьями. Велико было изумление пьетранерских обывателей, карауливших с восхода солнца отъезд первого чиновника в департаменте, когда они увидели, как он в сопровождении троих Барричини пересек площадь и вошел в дом делла Реббиа.
— Они мирятся! — закричали деревенские политики.
— Я говорил вам, — прибавил один старик. — Орсо Антонио слишком долго жил на континенте, чтобы поступить решительно.
— Однако, — возразил один реббианист, — заметьте, что ведь Барричини идут к нему. Они просят прощения.
— Это префект одурачил их всех, — отвечал старик, — теперь уже нет мужества в людях, и юноши так же мало заботятся об отцовской крови, как если бы все они были незаконными детьми.