— Э, Ахмед, ты что, тоже решил стать крутым ичкерийцем? А о матери своей ты подумал? Убьют тебя, что она будет делать? — образумливал я своего партнера и родственника. — В этой войне чеченцам все равно не победить. Знаешь, когда взяли в плен имама Шамиля, его повезли через всю Россию в Петербург, к царю. Они ехали и ехали, а Россия все не кончалась. “Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать”, — сказал тогда Шамиль.

Ахмед не сдавался:

— По телевизору проповедник стихи из Корана читал. Я запомнил один перевод, сура 3, аят 13: “Знамением для вас было столкновение двух отрядов: один отряд сражался во имя Аллаха, а другой не веровал в Него. Верующие увидели, что неверные вдвое превышают их числом. Но ведь Аллах помогает тому, кому пожелает. Воистину, в этом назидание тем, кто видит”.

Я ухмыльнулся:

— Ты у нас теперь мулла? Или святой шейх?

Ахмед надулся:

— Не смейся над Священным Кораном! Тот проповедник сказал, что даже если врагов больше, мы все равно победим, потому что с нами Аллах! Таков смысл аята.

Я обдумал свой ответ и возразил:

— Над Священным Кораном я не смеюсь. А проповедник твой из телевизора дурак, не понял он смысл 13-го аята. Чудес в подлунном мире не бывает. Побеждает тот, кто сильнее. В аяте о чем рассказывается? Увидели мусульмане, что их врагов больше, и возмутились — почему Аллах делает наших противников сильнее, чем мы? А Коран говорит: Аллах кому хочет, тому и помогает. У вас, бородачей, спрашивать не будет. Захотел — и сделал так, что русских больше, они и победят.

Ахмед продолжал дуться на меня. Я попытался объяснить ему мягче:

— Да и за что мы пойдем воевать? С кем? Это все грязная, кровавая игра, не наша игра. Скоро все кончится, Дал мукхла (дай Бог).

— Дал мукхла… — эхом повторил Ахмед. Воевать мы не пошли.

Война сама пришла за нами.

Командированные из Пермского ОМОНа были отправлены поездом до Ростова-на-Дону. Оттуда до Ханкалы нас везли на автобусах. Из Ханкалы двинулись в сторону Грозного в сопровождении танка и БТР.

Была весна, на разбитых дорогах грязь, но в небе сладко щурилось теплое солнышко. Мы ехали в полной выкладке, в бронежилетах, с автоматами и боекомплектом. В “пазике” было жарко и душно. Бойцы снимали каски и обмахивали себя кто чем мог. Продвигались медленно. Время от времени колонна останавливалась, если саперы на головном БТР замечали что-то подозрительное. На подступах к Грозному сбоку у дороги как из-под земли возникла стайка мальчишек. Лет по пятнадцать — шестнадцать. Сельские пацаны в гражданской одежде. Только обвешанные оружием. Один из них успел выстрелить из гранатомета по БТР. Во время выстрела гранатомет, наверное, дернуло, и заряд ушел мимо, перелетел цель и взорвался на другой стороне дороги. Мальчишки открыли огонь по колонне из автоматов. Пули прорешетили борт “пазика”, мы стали выскакивать и занимать позиции за танком и БТР. После короткой перестрелки нападавшие были уничтожены.

Я сходил к обочине дороги и собрал оружие убитых. В нашем автобусе истекал кровью сержант Пилипенко, я знал его по работе в Перми. От этих бронежилетов больше вреда, чем пользы. Без него ранение могло быть сквозным и не очень опасным, но в консервной банке бронежилета пуля металась из стороны в сторону, разрывая внутренности.

Так состоялось наше боевое крещение.

В Грозный мы въезжали со стороны площади Минутка. Я бывал здесь раньше, в детстве, когда мы с Зеликом приезжали в город сходить в кино или на концерт. Теперь этих мест было не узнать.

Грозный, Грозный. Задумывайтесь, прежде чем давать имена своим детям, городам или даже собакам. Ведь давая имя — определяешь судьбу, так уж получается. Почему его не назвали Мирным, Зеленым, как-нибудь еще? Теперь город был действительно грозен, оправдывая свое название. А еще он был ужасен, он был настоящим кошмаром. Первое, что вспомнилось, — это Сталинград во время Великой Отечественной, такой, каким мы видели его в фильмах про войну. Разрушенные здания, улицы в воронках, и из каждой щели может прилететь смерть.

Нашей боевой задачей было удерживать блокпост у здания драмтеатра. Что мы и делали, отстреливаясь от боевиков. Патрулировали улицы, нередко вступали в бой. Однажды, выбивая боевиков из дома, мы попали в окружение и жались к стене на первом этаже, боясь выйти в атаку. Нас выручил подоспевший на подмогу отряд десантников.

— Какой вы ОМОН, обздон вы, вот кто. Обделались со страху, — презрительно ухмылялись наши спасители.

Враг был везде и всюду. Снайперы, гранатометчики стреляли из развалин домов. Линия фронта, даже если она и была, пусть самая условная, проходила не в пространстве, а во времени — по границе дня и ночи. Если в светлое время суток мы еще пытались хоть что-то в городе контролировать, то ночью нам оставалось лишь прятаться за циклопическими бетонными стенами блокпоста.

Командировка продлялась. Видимо, федеральных сил в Чечне было недостаточно, чтобы вовремя отпускать нас домой. Но я и не стремился. Мне нравилось воевать.

Оттого я люблю затеи

Грозовых военных забав,

Что людская кровь не святее

Изумрудного сока трав.

Так писал Николай Гумилев, любимый поэт Зелика.

Где был Зелик в это время? Я не знал. Все же это не курорт, и просто так поехать в Шали я не мог.

На грозненском блокпосту нас сменил свежекомандированный ОМОН из Петербурга. А мы были отправлены к райцентру Урус-Мартан.

Я и Ахмед, по обыкновению, возились с железками во дворе, собирая под руководством дяди самодвижущуюся повозку в корпусе старого ГАЗ-2410. К воротам подъехали несколько “уазиков”, из них высыпали вооруженные люди в камуфляже.

— Кто здесь главный? — спросил боевик с едва пробивающейся сквозь кожу на подбородке белесой щетиной. В руках полевого командира был листок с нашей фирменной рекламой и гарантией качества: “Завод Форда. Шали, ул. Набережная, 24”. “Разрекламировали на свою голову”, — подумал я, выходя навстречу боевику.

— Ассалам алейкум!

— Ва-алейкум салам! Так ты, стало быть, и есть тот самый Форд? — спросил боевик. Его команда дружно загоготала.

— А ты приехал, наверное, из Америки по поводу защиты прав на торговую марку? — сказал я. — Или хочешь купить у меня машину?

— Покупать я ничего не буду. Решением командования Южного фронта Вооруженных сил республики Ичкерия ваше предприятие в полном составе мобилизуется для обороны от русских захватчиков. Вы придаетесь Шалинскому танковому полку, как ремонтное подразделение. Ну, где твой завод?

— Вот он, мой завод, все что видишь, — ответил я.

Боевики опять захохотали.

— А что, без нас никак не обойтись? — продолжал я.

— Мы вообще-то специализируемся по карбюраторным двигателям. А танки — это же дизель… — поддержал меня дядя, с трудом ворочающий языком после вчерашней алкогольной медитации.

— Дизель-шмизель, разберетесь, раз вы такие мастера. А приказы не обсуждаются. В случае отказа мы будем вынуждены рассматривать вас как дезертиров и поступить с вами по законам военного времени!

“Ссылочку на пункт, статью, пожалуйста” — хотел было я сострить, но удержался. Боевики, хоть и громко смеялись, шутить были не намерены. Командир продолжил:

— Завтра утром у исполкома — с необходимым для ремонта танков инструментом и стрелковым оружием.

Тут Ахмед взвился, будто его оса ужалила:

— Как, а разве оружие нам не выдадут?

— Нет, придете со своим. Все так делают. Если нету — купите, — такой был ответ.

Ахмед огорчился:

— Что же ваш Дудаев на букву “м” даже оружием не запасся? Это так он готовился к войне? Куда он деньги за нефть подевал?

Я одернул его:

— Замолчи, Ахмед! — И обратился к боевикам: — Хорошо. Мы с щичем (двоюродный брат) будем утром у исполкома. Только дядю оставьте в покое. Он уже в возрасте. Да и не самый лучший боец он, вечером у него пьянка, утром похмелье.