Глава 27. Кучта

— ...Я не хочу об этом говорить, — отвечает он. Он улыбается ей, засовывает руки в передние карманы грубых рабочих штанов и прислоняется к тюку соломы. — Ты извращенка, знаешь, да? Вечно хочешь об этом говорить.

Она шлёпает его по руке и толкает на одеяло, пока он не начинает хохотать.

— Я не извращенка! И это ты, с твоей-то репутацией, называешь меня так, — когда он качает головой, изображая раздражение, она снова толкает его и вынуждает посмотреть на неё. — Ты знаешь, что есть девочки, которые говорят, будто ты их околдовал, Эвальд? Что ты погрузил их в какой-то транс, чтобы они сняли свою одежду?

Он отворачивается, краснеет, и она фыркает, откусывая от своего бутерброда.

— Смотрите-ка, внезапно застеснялся. Мне придётся сказать другим девочкам, что это правда.

— Кучта, — начинает он. — Не надо.

— Я только дразню тебя, Эвальд, — говорит она, опираясь на локти. Всё ещё держа в одной руке бутерброд, она прикрывает глаза от солнца и вытягивает ноги под рабочим платьем, в которое она одета. — Я храню твой секрет. Никто не знает о наших небольших вылазках. Но нужно же мне повеселиться... особенно раз ты не станешь околдовывать меня.

— Ты мой друг.

— И что? Друзей не околдовываешь?

— Нет, — говорит он, поворачиваясь, чтобы снова посмотреть на неё. — Нет, не околдовываю.

Вновь увидев серьёзное выражение в его прозрачных глазах, она улыбается и опускает верхнюю часть туловища на солому, а под голову подкладывает одну руку. Она ещё откусывает от бутерброда, жуёт и смотрит на стропила.

— Тогда я буду считать себя везучей, — смеётся она. — Раз я избежала твоих сетей. У меня и так будет достаточно проблем с замужеством из-за того, что отец — старый пьяница.

Она улыбается ещё шире, а потом поддевает его ногой.

— Если мне придётся ещё и объяснять отсутствие целомудрия из-за чьих-то чар, будет ещё сложнее.

Он улыбается ей, отталкивая ладонью её ногу в ботинке.

— У тебя не будет проблем с замужеством, Кучта. Мужчинам нравятся женщины-командирши. И длинные тёмные волосы.

— И это говорит он... тот, кто пытается уложить в постель каждую девушку в городе, кроме меня, — увидев, как он поджимает губы, она широко улыбается ему и показывает на одеяло. — Ешь! Сначала жалуешься, что голодный, а потом не ешь.

Он берет другой бутерброд, который она принесла для него, немного хмурится и откусывает кусок. Слегка поморщившись, он заставляет себя жевать, подавляя волны в своём свете, когда он пытается есть это как еду видящих и не может.

— Тебе не нравится курица?

— Нормально.

— Только нормально? — она ложится обратно на солому и закрывает глаза. — Зачем я вообще приглашаю тебя на эти наши пикники? Ты ненавидишь то, что я готовлю, ты не околдовываешь меня, не помогаешь мне с математикой и естественными науками, и даже не говоришь, какие слухи о тебе — правда.

Ощутив её слова, по крайней мере, отчасти, он смотрит на неё.

— Тебе не стоит, Кучта, — он снова хмурится. — Тебе не стоит приглашать меня на такие вещи. Нам лучше говорить только на выездах. Когда это безопасно.

— Только на выездах? Но они тоже всего лишь раз в месяц. Я бы никогда тебя не увидела, если бы ждала до тех пор! А тебе стало бы очень одиноко, Эвальд, — она улыбается. Её тёмные волосы убраны в пучок на затылке. Она игриво дёргает его за волосы, и он позволяет ей, прислоняясь к её руке. — И вообще, — говорит она. — Почему это мне не стоит? Ты же сам только что сказал мне, что мы друзья?

— Мы друзья, — говорит он. — Именно поэтому тебе не стоит.

Она опять поддевает его ногой.

— Откуда эта внезапная забота? Беспокоишься о моих перспективах? Что у меня будет такая же плохая репутация, как у тебя?

— Нет, — он снова хмуро смотрит на бутерброд. — Но они узнают. Рано или поздно. И тогда тебе будет плохо. Ты знаешь, что бывает.

Она фыркает, откусывая ещё один кусок от своего бутерброда.

— Ты имеешь в виду Джервикса и его банду идиотов? Я не боюсь этого белого мутанта с мозгом слепня.

Он смотрит на неё, прищурившись, и его лицо внезапно делается суровым, лишённым юмора.

— Это тебе не шутки, Кучта. Они ни разу не обращали свой гнев на тебя.

— Я их сто раз видела. Я знакома с ними дольше, чем ты, Эвальд.

— Неважно, что ты видела! — говорит он, подавляя настоящую злость. — Ты его не знаешь. Может, он тебе и кажется глупым, но он не глуп. И он много чего знает, Кучта. Если он узнает, что мы друзья, то для тебя это закончится плохо. Это я тебе обещаю.

— Много чего знает, — сердито бурчит она. — Он знает, что я ему глаз вырежу, если он ещё раз попытается что-то со мной провернуть.

Когда он удивлённо смотрит на неё, он видит хмурое выражение на её лице.

Она смотрит на стропила и морщит нос. Меж её бровей пролегает складка, словно она почуяла дурной запах. В этот момент он видит выражение, скрывающееся за её улыбкой, и понимает, что она знает больше, чем показывает.

— Я ему нравилась, знаешь. Джервиксу, — она косится на него, и то резкое выражение всё ещё стоит в её взгляде. — Он хотел, чтобы я пошла с ним на танцы. Прошлой зимой он пригласил... и даже попытался украсть поцелуй. Ему повезло, что мой брат оказался поблизости.

Мальчик несколько секунд лишь смотрит на неё, немного опешив.

Ему никогда не приходило в голову, что Джервиксу нравятся девушки, и уж тем более то, что он может подойти к его подруге.

Посмотрев на неё, он опять осознает, что она на самом деле довольно хорошенькая. У неё большие глаза цвета мёда, смеющиеся на сердцевидном лице. Её чувственные губы часто улыбаются, и в отличие от мальчика, она использует не молчание, а смех, чтобы скрыть увиденное. Её длинные волосы заплетены в косы, в которые теперь набилась солома, но он раньше видел их распущенными, и знает, что волосы у неё густые и тёмные.

Испытывая дискомфорт от собственной оценки, он отворачивается и пожимает плечами. Он делает это в манере людей.

— Тем более, — говорит он. — Он решит, будто это нечто другое. Будто мы больше, чем друзья, — он делает неопределённый жест, снова краснея. — Он подумает, что я ухаживаю за тобой.

— Ухаживаешь за мной? — она смеётся, глядя на него из-под ладони. — Он подумает, что ты околдовываешь меня, Эвальд... а не ухаживаешь. Он подумает, что ты стаскиваешь с меня одежду всякий раз, когда мы оказываемся наедине. Они все так про тебя думают. Никто не считает, что ты ищешь жену, Эвальд, или хотя бы постоянную девушку.

— Какая разница, — говорит он, подавляя прилив раздражения. — Ему это не понравится.

— Нас не застанут за совместным поеданием бутербродов, Эвальд. Твой дядя теперь не следит за тобой так пристально. Может, он больше тебе доверяет... или решил гнобить тебя другим способом.

Он напрягается, не сумев сохранить нейтральное выражение лица, и поворачивает голову.

Он смотрит ей в лицо, но она лишь улыбается, лёжа на соломе. В её глазах виднеется знание, тот ум, который как будто его нервирует — почти такое чувство, будто его читает другой видящий.

— Какое отношение мой дядя имеет к Джервиксу? — спрашивает он.

Она закатывает глаза, опять вызывая реакцию в его свете, хоть она и делает это как человек, не как видящая. С неверием покосившись на него, она ложится обратно на жёлтую солому.

— Ты же знаешь, что он им платит, да? — говорит она. — Он платит им, чтобы они так с тобой обращались. Я как-то раз слышала, как Джервикс хвастался этим после того, как купил того коня. Жеребца Грэнджера... того самого, которого хотел его старший брат, но не мог себе позволить, — она щурится от солнца, глядя на него. — Не притворяйся, будто ты не знаешь. Ты должен знать.

Он продолжает хмуро смотреть на бутерброд, ничего не отвечая.

Его грудь болит так сильно, что это действительно удивляет его.

Почему-то он никогда не думал, что испытает такое унижение от того, что Кучте известно так много. Но настоящая проблема не в этом, и он это знает.

Она прикасается к его руке, и это почти ласка. Это притягивает его так сильно, что он отодвигается от её пальцев, вытесняя эмоцию из своего света.

— Я оскорбила тебя тем, что сказала? — спрашивает она.

— Нет, — он смотрит на неё, подавляя беспокойство. — Ты знаешь слишком много, Кучта.

— Я обращаю внимание, — говорит она. — Только и всего. Я наблюдала за тобой с того самого дня в школе, — она вздыхает, подставляя лицо солнцу. — ...Ну, даже до этого, если честно. Мы все интересовались тобой. Не только из-за Джервикса и его армии крысёнышей. Ты всегда засыпал в школе. Иногда у тебя через рубашку проступала кровь. Ты ходил как-то не так.

Подавляя очередной импульс стыда, он качает головой и закрывает глаза. В этот раз это не только стыд. Он не хочет это слушать, не хочет помнить, так что возвращается к другому, с чего она начала.

— С какого дня?

— Ты знаешь, с какого дня.

Он опять качает головой, пристально глядя на неё.

— Нет.

— Со дня, когда из-за тебя уволили мисс Пирну, — говорит она.

Он моргает, еле сумев сохранить нейтральное лицо. Он обдумывает, как он может отрицать это, или притвориться, что это сделал не он. Но он понимает, что всё это неважно, если только он не принудит её забыть.

А он не хочет принуждать её.

— Ты сделал это нарочно, не так ли? — говорит она.

Он отворачивается, ощущая острую боль в груди. Он не смотрит на неё всё это время и ощущает шёпот эмоций в её свете, укол сожаления из-за того, что она это сказала. А ещё он чувствует, будто его подкараулили, будто она всё это придерживала в надежде заставить его разом сознаться во всём.

Он чувствует, как она думает об этом, понимает, что она зашла слишком далеко, гадает, что она может сказать, чтобы притвориться, будто этого не было. Он чувствует, как она всё ещё гадает на его счёт, хочет знать, почему он такой грустный.

Дойдя до этой точки, он выталкивает её свет из своего, заставляя себя сосредоточиться на лучах солнца, льющихся через дверь сеновала, на птицах, порхающих там, в ярком свете. Он наблюдает, как ласточки кружат и гоняются друг за другом в воздухе за амбаром, а затем мечутся обратно в тень.