Глава 32. Урок

Мы начали вновь через несколько часов.

Он выбрал время. Мы столкнулись с некоторыми возражениями от специалистов, которые хотели дать Ревику ещё сутки, позволить нам обоим набраться сил, но Ревик был непреклонен.

Я заставила его сначала покушать.

Они принесли нам еду — много еды, как только осознали, что мы серьёзно настроены продолжить. Мы оба изо всех сил постарались хорошенько уменьшить количество этой еды, но нам пришлось прикладывать для этого усилия. Последний месяц или около того весьма поумерил наши аппетиты, поскольку наши желудки уменьшились просто от постоянного пребывания в Барьере.

Балидор психанул, когда я перетащила свои одеяла и постель, чтобы лежать рядом с ним, но даже он смягчился, когда увидел, как мы едим вместе.

Я не знала, будет ли в этот раз сложнее вернуться. Я не знала, будет ли это опять в стиле «три шага вперёд, два назад», или же мы окажемся где-то посреди Первой Мировой Войны, или в другом времени, которого я ещё не видела. Пока что он показывал мне очень мало самой войны, так что я предполагала, что это наверняка ждёт на очереди.

Переходного периода не было.

Мы легли вместе, моя голова покоилась на его груди, а его рука обнимала мою спину.

Мы скользнули в Барьер вместе, наши света уже сразу переплелись.

А затем, без преамбулы...

Он стоит в поле за домом своего дяди, держа пистолет.

Другие держатся вокруг забора возле задней части дома и наблюдают за ним.

Он чувствует их коллективное присутствие, похожее на кружение стаи, которая ждёт сигнала от альфы. Он чувствует дыхание Меренье у уха, почти как ласку, и вздрагивает от его вони, но не может отвести взгляда от женщины перед ним.

— Не делай этого, — шепчет Меренье. — Не делай этого, Ненз. Пожалуйста.

Мальчик вздрагивает, старается его не слышать, но ничего не может поделать.

Меренье улыбается, выдыхая ещё больше паров виски, которое он пьёт со смехом.

— Пожалуйста, не делай этого, — говорит он. — Пожалуйста, мелкий ты трусливый мудак... пожалуйста. Ты понятия не имеешь, как сильно мне хочется, чтобы ты этого не делал.

Мальчик сглатывает, стараясь удержать пистолет одной рукой, стараясь не смотреть в её глаза, а также в глаза его дяди, который стоит поблизости.

— Мы с ней так хорошо позабавимся, — смеётся человек, резко дёргая Нензи за ухо. — Так хорошо, что тебе и не снилось. Мы будем забавляться с ней несколько дней. Выбьем все её зубы. Отрежем сиськи, пальцы...

Мальчик вздрагивает, закрывает глаза.

Закусывая губу, он старается вытеснить образы из своей головы.

Единственный образ, который остаётся — это девушка, стоящая перед ним на коленях, голая и связанная. Её руки связаны за спиной, во рту кляп, втягивающийся внутрь при дыхании. Слезы катятся по её лицу, и она качает головой, умоляя его взглядом.

— Что за задержка, племянник?

Он поворачивает голову.

Поле погружается в тишину.

Высокий видящий стоит у двери в заднюю часть дома. Глубоко посаженные жёлтые глаза впиваются взглядом в его лицо, словно стараясь увидеть вплоть до самих костей. Нензи ощущает легчайший привкус отвращения в свете старшего видящего, тёмный шёпот неодобрения.

Он смотрит на мальчика, и мальчик не видит на этом лице ничего прощающего.

— Ты привязан к ней, Нензи? — спрашивает он.

— Дядя...

— Что я тебе об этом говорил, Нензи? — повторяет он. — О привязанности к этим созданиям? Разве мы не говорили об этом?

Мальчик смотрит на Меренье и видит улыбку на лице человека.

— Нензи! — приказывает видящий, заставляя мальчика посмотреть на него. — Почему тебе как никому другому это сложно понять? Разве ты не видишь? Её родственники — точно такие же создания — убили твоих родителей, — его голос делается холодным. — Ты знаешь, сколько видящих умерло от человеческих рук в прошлом году, племянник? Знаешь?

Мальчик крепче сжимает пистолет, глядя на пожилого видящего.

— Нет, — только и говорит он.

— Они убивают нас в своих лабораториях, экспериментируют на нас. Они продают нас как рабов, как шлюх. Они разлучают нас с нашими парами, безнаказанно насилуют нас.

Мальчик смотрит на девушку, чувствуя, как у него в животе что-то холодеет.

Он помнит первую девушку, которую ему дали. До Жизель была и другая.

Он не знал её имени. И всё же он потерял девственность с ней. У неё были тёмные волосы и глаза цвета молодой листвы. Она была тише Жизель, почти скромной. Он лёг с ней, а потом пришёл Меренье и трое других, и они по очереди насиловали её перед ним.

Когда он попытался остановить их, Меренье застрелил её в голову, пока его член всё ещё находился в ней.

Она умерла, не издав ни звука.

Однако он всё ещё помнит её лицо.

Временами он видит это лицо, и её глаза смотрят на него с потолка каменного подвала.

Сделав это, Меренье лишь посмотрел на него, изогнув губы в полуулыбке и изучая его выражение, пытаясь понять, дошёл ли до него посыл.

Дошёл. Он не боролся с ними, когда они захотели Жизель.

Он смотрел, как она терпит это от них. Он смотрел, как иногда она этим наслаждалась, выгибала спину, когда в неё проникали более взрослые члены, заставляя чувствовать.

Боль стискивает его сердце, вызывает боль в груди.

— Я думал, что обучил тебя лучше, — говорит его дядя с явным разочарованием в голосе. — Я думал, ты понял, Нензи, почему тебе жизненно важно не привязываться к таким вещам. Они не могут чувствовать так, как мы, племянник. Они не такие, как видящие. У них нет осознанности в их aleimi. Для них секс — это чисто животный акт, лишённый чувств. Во время соития они используют лишь их тела, Нензи... ничего больше.

Пожилой видящий издаёт серию презрительных щелчков.

— ...С таким же успехом ты можешь воспользоваться рукой.

Мальчик смотрит на него, и боль узлом скручивается в груди. Он старается думать вопреки словам дяди, найти другие, лучшие слова, почему он не может этого сделать. Он пытается дать голос тому ужасу, что поднимается в его груди, той боли, что живёт там, но он не может.

Голос его дяди ударяет по любой логике, что живёт в его сознании.

— Думаешь, эта женщина заботится о тебе, племянник? — спрашивает он, и его голос холодным осколком пронзает воздух. — После всего того времени, что ты провёл с ней, с её телом, думаешь, она вообще о тебе думает? Что она не предаст тебя без секундного колебания при первой же возможности? Думаешь, она хочет от тебя, племянник, хоть чего-нибудь, кроме собственного выживания?

— И я не могу ей это дать?

Он выпаливает это почти с мольбой.

Его дядя прищуривается, сверля его взглядом.

— Это одна вещь, дядя, — говорит Нензи, усмиряя свой голос. — Обыденная вещь... как ты и говорил.

— Ты готов поставить под угрозу всю нашу миссию? Рискнуть нашей целью, позволив ей жить? Ты бы оставил в живых свидетельницу того, кто ты есть? Того, что мы делаем? — он предостерегающе щелкает языком. — Нензи. Неужели мы каждый раз обязаны возвращаться к этому? К всеобщему благу?

— Она может пойти с нами, — говорит он. — Она может пойти с нами, дядя. Я оставлю её...

Пожилой видящий качает головой с узким лицом, показывая отрицательный жест.

— Пожалуйста, дядя. Я не позволю ей сбежать.

— Ты уже слишком взрослый, чтобы держать человеческих питомцев, Нензи.

— Я сделал всё, о чем ты меня просил. Всё.

— Это не наказание, племянник. Ты должен её отпустить. Ты теперь становишься мужчиной. Пришло время избавиться от детских вещей. Пришло время проложить свой собственный путь в мире, включая и это.

Мальчик не может думать. Он держит пистолет, и оружие дрожит в его руке.

Единственное слово в его сознании — «нет».

Он смотрит на девушку. Слезы встают у него в горле, когда он смотрит на её лицо с промокшим кляпом, на спутанную гриву светло-каштановых волос. Он слышит правду в словах пожилого видящего. Он знает, что ей никогда не было до него дела. Он знает, что она всегда пыталась только выжить, делала с ним всё, что угодно, лишь бы сделать себя ценной. Он знает, что она смотрела на других людей с таким же желанием, как на него — может, даже с более сильным. Она знала, что у них есть власть над жизнью и смертью, а у него это есть только на словах, в его мольбе к ним.

— Я позволю ему, Нензи, — предостерегает Менлим. — Я позволю Меренье избавиться от неё так, как он пожелает. Я позволю ему и его друзьям растянуть этот процесс так долго, как им захочется.

Он медлит, показывая жест одной длинной белой рукой.

— А если это случится, тебе придётся смотреть, Нензи. Ты будешь смотреть, а когда он закончит, мы приведём другую девушку, и мы проделаем это снова... с самого начала. И снова, если тебе понадобится ещё один урок. И снова. Это будет продолжаться до тех пор, пока ты не научишься, племянник. Как и с любым другом уроком, который тебе преподали.

Мальчик смотрит на Меренье.

Высокий тощий человек был подростком, когда они впервые встретились. Теперь ему за тридцать. Меренье смотрит на мальчика в ответ, и в его тёмных глазах, в уверенной и комфортной жестокости таится тусклая искра интеллекта.

Мальчик знает, что он будет этим наслаждаться.

Плечи человека широкие, почти как у бойца. Его ладони крупные, но они могут быть ловкими и поразительно проворными, если он захочет. Его руки сильные, жилистые и мускулистые. Он смотрит мальчику в лицу, словно читает его в своей оценке, и улыбается. В его глазах мелькает искра удовольствия.

— Не делай этого, мальчик, — он насмешливо хихикает. — Будь мелкой девчонкой, какой ты и есть на самом деле. Скажи дяде-папочке нет, ты не можешь сделать больно курве, которая сосёт твой член. Скажи ему, что ты хочешь, чтобы я сделал это за тебя...

Мальчик закусывает щеку изнутри, так сильно, что ощущает вкус крови.

Он отводит взгляд от лица человека и сосредотачивается на пистолете в своих руках.

— Давай, — громче прикрикивает Меренье. — Позволь мне позабавиться с ней, маленький засранец. Ты знаешь, что тебе этого хочется. Я смотрел за тобой. Ты возбуждаешься, наблюдая, как я это делаю. Ты можешь сколько угодно притворяться, мелкий мудак, но я знаю, какой ты...