Наблюдая за ним сквозь ночной мрак, я продолжал размышлять: "Почему он не уходит? Если мое предположение правильно, – а в этом я не сомневался, – почему, совершив такое, он не скрылся?.." Ответ был Прост: потому что он еще не знает, что за ним следят. Он считает, что ему незачем торопиться. Исчезнуть сразу же после нее гораздо опаснее, чем еще какое-то время побыть дома.

Казалось, ночь тянется бесконечно долго. Я ждал звонка от Бойна. Он позвонил позже, чем я рассчитывал. Я в темноте снял трубку. Как раз в это время Торвальд собрался лечь спать. Выключив лампу в кухне, он перешел в гостиную и зажег свет там. Потом принялся стаскивать с себя рубашку.

У меня в ухе раздавался голос Бойна, а глаза мои ни на секунду не отрывались от того, другого. Расположение сил по треугольнику.

– Алло, Джефф! Послушай" полная неудача. Мы обыскали квартиру, когда он выходил…

Я чуть было не сказал: "Знаю, я это видел", – но вовремя прикусил язык.

– …и ровным счетом: ничего не нашли. Но… – он остановился, как бы собираясь сообщить что-то важное. Я с нетерпением ждал, что он скажет.

– Внизу, в его почтовом ящике мы нашли открытку. Выудили ее через прорезь согнутой булавкой…

– И?

– И оказалось, что это открытка от его жены, отправленная вчера с какой-то фермы. Мы списали текст: "Доехала прекрасно. Чувствую себя немного лучше. Целую. Анна".

Я сказал едва слышно, но с прежним упрямством:

– Ты считаешь, что она написала эту открытку вчера. Чем ты это докажешь? Какай дата на штемпеле?

Он возмущенно крякнул. В мой адрес, и не по поводу открытки.

– Штемпель смазан. Намок с краю, и чернила расплылись.

– Смазан полностью?

– Только год и число, – признал он. – Час и месяц видны отчетливо. Август. И восемь тридцать вечера, когда она была отправлена.

На сей раз возмущенно крякнул я.

– Август, восемь тридцать вечера – 1937, 1939 или 1942 года. И как ты докажешь, откуда она попала в этот почтовый ящик – из сумки почтальона или из недр письменного стола?

– Кончай, Джефф, – сказал он. – Ты перебарщиваешь.

Не знаю, что бы я на это ответил, если б мои глаза не были прикованы к окнам гостиной Торвальда. Скорее всего, промямлил бы нечто невразумительное. Хоть я в этом и не признался, почтовая открытка ошеломила меня, но я смотрел на Торвальда. Как только он снял рубашку, в том окне погас свет. Но он не зажегся и спальне. Где-то внизу, как бы на уровне кресла или дивана, вспыхнула спичка. В спальне стояли две свободные кровати, а он все-таки остался в другой комнате.

– Бойн, – звонким голосом произнес я, – плевать я хотел на твои открытки с того света! Я еще раз заявляю, что этот человек прикончил свою жену! Проследи сундук, который он отправил. А когда доберешься до него – открой. Я уверен, что в нем ты найдешь ее!

И я повесил трубку, не дожидаясь, Пока он сообщит, что он намерен делать дальше. Он не стал тут же перезванивать, и я заподозрил, что, несмотря на весь свой скептицизм, он все-таки намотал мои слова на ус.

Я провел у окна всю ночь, как часовой, охраняющий приговоренного к смерти. После первой вспышки спичка загоралась еще дважды, примерно с получасовым интервалом. И все. Возможно, он заснул. А может, и нет. Мне необходимо было немного поспать самому. И в пламенеющем зареве восходящего солнца и наконец сдался. Все свои дела он провернул бы под покровом ночи, не дожидаясь дневного света.

В ближайшие несколько часов едва ли произойдет что-нибудь новое. Да и что ему следовало делать? Да ничего – только затаиться и ждать, пока само собой не пролетит спасительное время.

Когда Сэм разбудил меня, показалось, что я спал всего лишь пять минут, однако уже был полдень. Я раздраженно заворчал:

– Ты что, разве не заметил моей записки? Ведь я специально приколол ее на виду, чтобы ты дал мне выспаться.

– Заметить-то заметил, но тут пришел ваш старый приятель инспектор Бойн. И я подумал, что вам…

На этот раз Бойн явился собственной персоной. Он вошел в комнату вслед за Сэмом без приглашения и приветствовал меня не слишком-то сердечно.

Чтобы избавиться от Сэма, я сказал:

– Ступай разбей там на сковородку два-три Яйца.

– Джефф, куда ты гнешь, вешая на меня такое дело? – возбужденным металлическим голосом начал Бойн. – Я оказался по твоей милости в дурацком положении, рассылая во все стороны своих людей в погоне за какой-то химерой. Спасибо, что я не завяз в этом еще больше – не арестовал того парня и не учинил ему допрос.

– Выходит, ты не видишь в этом нужды? – сухо спросил я.

Взгляд, которым он смерил меня, был достаточно красноречив.

– Тебе хороню известно, что в отделе я не один. Там есть люди повыше меня, перед которыми я отчитываюсь в своих действиях. Как, по-твоему, красиво эго выглядит, когда я за счет отдела на полдня посылаю одного из своих ребят прокатиться на поезде на какой-то богом забытый полустанок…

– Значит, вы нашли сундук?

– Мы выследили его через транспортную контору, – твердым, как скала, голосом ответил он.

– И открыли?

– Мы сделали больше. Мы связались с несколькими расположенными поблизости фермами, и с одной из этих ферм миссис Торвальд приехала на станцию и открыла сундук сама, своим собственным ключом!

Мало кто удостаивался от, своего старого друга такого взгляда, какой выпал сейчас на мою долю. Уже у двери, прямой, как винтовочный ствол, он произнес:

– Забудем об этом, хорошо? Так будет лучше для нас обоих. Ты не в себе, а я подрастратил свои карманные деньги, время и терпение. Если когда-нибудь захочешь мне позвонить, с удовольствием дам тебе мой домашний телефон.

И – тррах! За ним захлопнулась дверь.

После его столь стремительного ухода мой онемевший рассудок минут десять пребывал как бы в тисках смирительной рубашки. Потом он стал судорожно высвобождаться. Провались она пропадом, эта полиция! Пусть я не могу доказать это им, зато я как-нибудь сумею доказать это самому себе. Или я прав, или ошибаюсь. Оружие Торвальд припас против них. А я нападу на него с тыла.

Я позвал Сэма.

– Куда девалась подзорная труба, которой мы пользовались в этом сезоне, когда бездельничали на яхте?

Он нашел трубу и принес мне, предварительно подышав на нее и протерев рукавом. До поры до времени я положил ее себе на колени. Взяв листок бумаги и карандаш, я написал пять слов: "Что вы с нею сделали?"

Потом запечатал листок в конверт, но не надписал его.

– А теперь ты должен кое-что сделать, да побыстрее, – сказал я Сэму. – Возьми это письмо, отправляйся в тот дом, поднимись на четвертый этаж и просунь его под дверь квартиры, что выходит окнами во двор. Ты парень проворный, во всяком случае, был таким раньше. Посмотрим, достаточно ли ты ловок, чтобы на этом не попасться. Когда потом спустишься вниз, легонько ткни пальцем в наружный звонок, чтобы привлечь внимание.

Он приоткрыл было рот.

– И не задавай никаких вопросов, понятно? Я не шучу.

Он ушел, а я стал настраивать подзорную трубу.

Через минуту я поймал его в фокус. Лицо рванулось мне навстречу, и я впервые по-настоящему увидел его.

Темноволосый, но, несомненно, скандинавского происхождения.

На вид он был сильным мужчиной, хоть и не очень плотным.

Прошло минут пять. Его голова резко повернулась в профиль. Наверное, только что звякнул звонок. Должно быть, записка уже там.

Повернувшись ко мне затылком, он пошел к входной двери.

Труба помогла мне проследовать за ним, когда он удалился в глубину комнаты, что было раньше недоступно моему не вооруженному глазу.

Не заметив вначале конверта, он открыл дверь и выглянул на площадку. Потом закрыл ее. Нагнулся, выпрямился.

Конверт уже у него. Мне было видно, как он вертит его в руках.

Отойдя от двери, он приблизился к окну. Ему казалось, что угроза таится за дверью – чем от нее дальше, тем безопаснее. Ему и в голову не приходило, что опасность подстерегает его с другой стороны.