Закончив уборку, она присела на маленький низкий табурет у камина, где стала греть руки, ожидая, пока он присоединится к ней.

Она мельком увидела его обнаженное тело, когда он снимал рубашку, чтобы побриться, и взял другую, чистую, которую он перекинул через ширму.

А ведь он красавчик, хотя и слишком серьезный, восхищенно подумала она. И все же, как он правильно заметил, в Барнакилле было кое-что, о чем она ничего не знала. Рано или поздно ей придется принять решение.

Но не сейчас, еще нет. Она должна знать все. Ей нужно боль­ше информации, которую, к сожалению, может сообщить толь­ко он.

Но как она может ему доверять? Нет, это совершенно немыс­лимо. У нее все же еще осталась какая-то гордость. Стук в дверь возвестил о том, что принесли завтрак.

– Вы не могли бы открыть дверь, Мюйрин? Я скоро.

– Да, конечно, – ответила она, вдыхая аромат, доносивший­ся из-за двери.

Взяв поднос, она поставила его на маленький столик перед камином и пододвинула два стула.

Выложив еду и ничем не накрытые тарелки, она сказала:

– Локлейн, по поводу того, что я говорила вам раньше, от­носительно вашей угрюмости и серьезности. Извините. С моей стороны было легкомыслием так с вами разговаривать. И по­том, я ведь ничего о вас не знаю… Обычно я не веду себя так глупо. Я хочу, чтобы мы забыли о том, что произошло. Но от того, что я скажу себе, будто все это – лишь страшный сон, оно никуда не денется, ведь так?

Он взглянул на нее из-за ширмы и вышел, застегивая жилет. Он был удивлен, отметив подобную практичность при столь недавней потере.

– Естественно, вы расстроены.

– Я знаю, но все же нужно что-то предпринимать, что-то решать.

– Решать? – переспросил он.

Мюйрин на мгновение опустила взгляд, наливая кофе. Глу­боко вздохнув, она ответила:

– Две недели назад я вышла за Августина и думала, что у меня вся жизнь впереди. Теперь, спустя всего лишь полмесяца, передо мной только хаос. Я действительно не знаю, что делать.

Он не спускал с нее глаз, пока садился напротив.

– Делать с чем?

– Для начала с моей жизнью. Я молода, неопытна, гораздо более невежественна, чем должна быть, и я еще даже не думала о Барнакилле. Я никого не знаю в Ирландии, кроме вас. Одна моя половина думает, что я должна вернуться домой в Финтри к родителям. Назад к надежности, которую, я знаю, там обрету. Но другая половина слишком горда, чтобы позволить мне вер­нуться. Там я буду изнежена, оберегаема и никогда не смогу, знаете ли…

– Продолжайте. Не сможете что? – подтолкнул он.

– Получить шанс на настоящую жизнь, – быстро закон­чила она.

Локлейн внимательно посмотрел на нее.

– Еще слишком рано, Мюйрин. Вы только что овдовели. Не­ужели вы должны сейчас принимать какие-то решения?

Ее слова прозвучали слишком убедительно, чтобы быть прав­дой. Ему следует быть осмотрительным.

– Надеюсь, да. Я думаю, что легче вернуться отсюда в Шот­ландию, чем отправиться в далекую Барнакиллу только для того, чтобы все узнали, какую ошибку я совершила. Но мне понадобится ваша помощь, Локлейн. Вы должны рассказать мне, что представляет из себя Барнакилла. И нужно, чтобы вы помогли мне организовать похороны. Я знаю, что все это реги­стрируется, но если удастся сделать все тихо, так, чтобы мои родители ни о чем не узнали до похорон и мы им сами бы на­писали, я была бы вам очень признательна.

Локлейн нахмурился.

– А разве ваша семья, люди, которых вы любите, не должны быть рядом с вами в такой момент?

– Нет! – отрезала она и зарделась. Она опустила вилку и при­нялась нервно сворачивать и разворачивать салфетку.

Он видел ее смятение и слезинки, блеснувшие в глазах. Он пододвинул стул поближе и мягко сжал ее руку, покоившуюся на колене.

– Я все пытаюсь понять, но вы не доверяете мне. Расскажи­те мне, что с вами происходит. Почему вы не хотите, чтобы ваша семья была здесь, с вами?

– Потому что я не вынесу их жалости, их доброты. Я не за­служиваю этого, да и не хочу. Это убьет меня. Я их люблю, но дело не в этом. Дело в том, что, понимаете ли, мне двадцать один год. Я больше не ребенок. Правда, я никогда еще не орга­низовывала похороны, но если вы мне поможете, думаю, мы сможем пройти через это.

– Мы? – удивленно спросил он.

– Вам ведь это тоже не безразлично, не так ли? Я хочу ска­зать, что, надеюсь, вы не броситесь искать другую работу пря­мо сейчас, если захотите оставить Барнакиллу теперь, когда Августин мертв.

– Нет, я вовсе не думал покидать Барнакиллу, – честно от­ветил он. – Видите ли, я вырос там. Я не был там три с полови­ной года. Я только что вернулся из Австралии. По правде говоря, я скорее отрежу себе руку, чем снова уеду из Ирландии.

– У вас в Барнакилле большая семья? – удивленно спроси­ла Мюйрин. – Или жена? – добавила она, и это прозвучало не слишком естественно.

– Нет, ни жены, ни любимой девушки, – сказал он, и его приятное лицо потемнело. – Но Барнакилла всегда была моим домом, и я, например, считаю ее самым красивым местом на Земле.

Брови Мюйрин удивленно поползли вверх.

– Думаю, это естественно, ведь вы там выросли. Я уверена, что смогу ярко описать вам свой собственный дом в Финтри.

Локлейн налил ей еще кофе, размышляя над ответом. Она плотнее укуталась в шаль, ожидая, что он скажет. Но он молчал, погруженный в раздумья, избегая ее взгляда и продолжая есть.

Мюйрин ковыряла вилкой в тарелке еще несколько минут.

– А вы не хотите рассказать мне об этом? – спросила она, когда пауза слишком затянулась.

– О чем? – резко спросил он, и его глаза блеснули.

Такая реакция ее заинтриговала.

– О Барнакилле в Эннискиллене. Знаете ли, я должна быть в курсе всего, что знаете вы, если тоже собираюсь туда.

Тогда он расслабился и улыбнулся.

– Что бы я ни сказал вам, это будет субъективно, ведь я слиш­ком люблю это место. Могу вам сказать, что некогда это было самое процветающее поместье северо-запада. Роскошный дом – земля, окрестности. Неограниченная охота и рыбалка.

– А там есть горы, деревья? – оживилась она.

– Ну конечно. И Лох-Эрн. Она слегка нахмурилась:

– Лок-Эрн?

– Озеро. Озеро Лох-Эрн. Мы произносим «Лох», а не «Лок», как у вас в Шотландии. С ним граничит восточная часть имения, а в западной растут деревья и возвышаются горы.

Мюйрин медленно обдумывала услышанное. Похоже, это место было даже лучше, чем Финтри.

– А чем там люди зарабатывают на жизнь? Я хочу сказать, от­куда взялось богатство моего мужа? – невинно спросила она.

Локлейн поставил свою чашку так резко, что блюдце едва не разбилось.

Она вздрогнула, испуганная его неожиданной реакцией.

– Что-то не так?

– Простите, я только что посмотрел на часы. Я хотел бы встретиться с отцом Бреннаном, пока он не уехал из прихода. Надеюсь, вы извините меня, – взволнованно сказал Локлейн, надевая куртку. Он повернулся к двери, а она осталась, прово­жая его ошеломленным взглядом.

– А вы не хотите, чтобы я поехала с вами? Он отрицательно покачал головой.

– Я бы согласился, но, думаю, вам и так довольно испыта­ний. Вам будет нелегко справиться с сугробами, которые на­мело за окном.

– Мы можем взять извозчика.

– Учитывая обстоятельства, я, по правде сказать, скорее доберусь пешком. Оставайтесь здесь, почитайте или займитесь чем-нибудь еще. Когда я вернусь, нас ждет долгая беседа, – по­обещал он, мысленно ругая себя за ложь.

– Если погода не улучшится, как скоро могут состояться похороны?

– Не знаю, Мюйрин. По дороге к отцу Бреннану я зайду к доктору, посмотрим, что он скажет.

– Спасибо за деликатность. В общем, спасибо за все.

– Не стоит меня благодарить, – сказал он с легкой сдержан­ной улыбкой, избегая ее взгляда, пока она укутывала его шею теплым шарфом.

Локлейн нырнул в кружащую метель, чтобы собраться с мыс­лями. Трус, громко выругал он себя, с трудом пробираясь сквозь пургу. Рано или поздно ты все равно ей все расскажешь, не так ли?