Сулла повернул голову. Его слух уловил удар топоров. Выполняя его приказ, воины Мурены вырубали Академию.

Начальник баллистариев Атей долго топтался у претория. Сулла приказал ему доложить о готовности баллист. Но как это сделать, если уже полдень, а консул спит. Из отверстия палатки доносился храп, свидетельствующий, что патриций такой же человек, как он, плебей.

Восприняв прекращение храпа как приглашение, Атей поднял полог консульского шатра.

Сулла полулежал на локте, держа свободной рукой фигурку юноши с лирой, и явно любовался ею. Видимо, чувство восторга так переполнило его, что он готов был поделиться с каждым, кто бы оказался по соседству.

– Какое изящество форм! – восклицал Сулла. – Какой поворот головы! Что ни говори, эти греки кое в чем достойны своей славы. Сразу видно, что это Орфей, зачаровывавший музыкой животных и сдвигавший скалы.

Он что-то запел низким голосом, размахивая статуэткой в такт мелодии.

– Впрочем, – сказал он, оборвав песню, – тебя бы Орфей не зачаровал? Ты, кажется, равнодушен к музыке?

– Так точно! – отчеканил Атей. – Музыка нам ни к чему. Ты меня поставил над баллистариями, а не над трубачами.

– Ну и как? – спросил Сулла, загадочно улыбаясь. – Что с твоими баллистами?

– Баллисты к бою готовы.

Сулла набросил на плечи плащ, взял меч в ножнах и шагнул к выходу. Солнце ослепило его, и лишь через мгновение взору консула предстали громады стен и в отдалении от них, подобно стайке лягушек, – баллисты Атея. Около них суетились воины, укладывая каменные ядра.

Увидев консула и следовавшего за ним Атея, баллистарии отступили на три шага от своих орудий и стали по шестеро в каждой команде.

Атей был собой доволен. Он мог гордиться четкостью и слаженностью построения, которое он принес из манипула в новый для него отряд камнеметчиков. Но Суллу, кажется, не заинтересовало это новшество. Не обращая внимания на бравых баллистариев, он направился к первой из баллист и, подняв меч, ударил по натянутому с левой стороны волосяному канату. Раздался протяжный звон наподобие тысячекратно усиленного гудения шмеля.

Дождавшись, пока звук замрет в воздухе, консул обошел баллисту и ударил по другому ее канату. Он издал более глухой и короткий звук.

– Недотянуто! – сказал Сулла оторопевшему Атею. – Выстрел будет неточным. Ядро пройдет левее башни.

– Дотянем! – крикнул служака, обратив багровое лицо в сторону застывших от ужаса баллистариев.

– Не торопись! – сказал Сулла, положив руку на его каменное плечо. – Обратись к Мурене. Он восполнит пробелы в твоем образовании.

Консул повернулся и зашагал к насыпи, возводимой у Дипилонских ворот. Атей остался стоять с разинутым ртом. До его слуха доносилась мелодия. Это была та самая песня, которую Сулла пел в шатре.

Явись ко мне, божественный Орфей,

И расшатай своей формингой стены.

Маленький городок на тирренском побережье Италии носил имя одного из участников похода Аргонавтов. Это было предметом давней гордости теламонцев. Они вспоминали и о том, что когда-то их город был портом Козы и чеканил свою собственную монету. Случайным посетителям они показывали каменные гробницы, где покоились их предки, и место знаменитой битвы римлян с галлами.

Все это было в далеком прошлом. А настоящее казалось серым и безрадостным. Гавань заносило песком. Редко какой корабль заглядывал сюда. Великолепные железные орудия и инструменты, изготовлявшиеся в мастерских Теламона, не пользовались славой. Перечисляя места, где надо покупать лопаты, топоры и серпы, старик Катон не упомянул Теламона.

Выбирая место для высадки своего небольшого отряда, Марий вспомнил о Теламоне. Городок устраивал его, так как дальше других этрусских портов находился от Остии, где стояли корабли верного Сулле консула Октавия, В Теламоне Марий рассчитывал набрать войско, необходимое для захвата Рима.

Едва трирема причалила к молу, как к ней подошла группа людей. Ее возглавлял толстяк в расшитой тоге и позолоченных сандалиях. Судя по всему, он был главным магистратом этого городка. Осталось загадкой, как он узнал в старике, одетом в грязную тогу, не стриженном со дня изгнания, Мария. И еще удивительней было то, что у него оказалась подготовленной приветственная речь.

– Спустись на землю нашего славного города, скиталец! – произнес толстяк, вздымая пальцы, унизанные перстнями. – Здесь ты найдешь людей, умеющих ценить доблесть. Мои предки, тиррены, сами скитальцы, всегда покровительствовали беглецам. Вспомни, о великий муж, кто прислал предводителю тевкров Энею корабли? Лукумоны! С их помощью прародитель укрепился в земле латинов, а его потомки Ромул и Рем построили на берегу древней Альбуллы новую Трою. Эней к нам приплыл из Ливии знойной. Город Дидоны оставил и ты, дерзновенный потомок Энея, чтоб на латинов земле заново Рим основать. Мы, расены, готовы отдать тебе все, что имеем.

– Что ты имеешь? – перебил Марий речь, уже звучавшую как стихи.

Марий не любил славословий. А это было ему к тому же непонятным. В то время, как его сверстники зубрила вирши, воспевавшие подвиги Энея, он ходил за плугом. Когда они обучались ораторскому искусству у греков, он гонялся по всей Африке за неуловимым Югуртой. Война с кимврами и тевтонами заменила ему Академию и Ликей.

– Что ты имеешь? – повторил Марий резко.

Оратор растерялся. Его перебили на самом патетическом месте.

– Я спрашиваю: где твои доблестные этруски? Не они ли жмутся за твоей спиной? Или ты думаешь, что я могу составить легион из теней твоих луканов?

– Лукумонов, – робко поправил этруск.

– Пусть лукумонов, – продолжал Марий. – Все равно мне нужны крепкие и сильные юноши. Я обучу их сражаться. Я…

Марий услышал стук копыт. Обернувшись, он увидел всадника, скачущего во весь опор. Лица его еще нельзя было разглядеть, но черная повязка, закрывавшая правый глаз, не оставляла сомнений: это Серторий.

Спешившись, воин кинулся в объятия к Марию.

– Мог ли я надеяться! – молвил Марий растроганно. – Тут мне предлагали лукумонов. – Он бросил взгляд па толстого этруска, стоявшего в той же почтительной позе.

– А я могу предложить тебе только самого себя, – сказал воин. На его высоком лбу сбежались морщины, придавая лицу растерянное выражение.

– Ты – Серторий! – воскликнул Марий, прикасаясь к его широкому плечу. – Тебя еще в юности называли сабинским львом. Помнишь свою разведку к тевтонам?

Улыбка осветила открытое лицо Сертория. Ему было приятно, что полководец не забыл этого эпизода.

– Тогда у тебя было шесть легионов, – сказал Серторий.

– Солдаты найдутся! – воскликнул Марий. – Вот этот любезный человек готов мне помочь.

Он подозвал толстого этруска.

– К утру доставь в город три тысячи молодых рабов.

– Но… – возразил этруск.

– Выполнять! – крикнул Марий, выпрямившись. Теперь он не напоминал ворчливого старца. Это был полководец, шесть раз консул, победитель кимвров и тевтонов.

Этруск, видевший воинский строй лишь издали, не был обучен командам. Все же он прижал локти к бедрам и опустил ладони с короткими пальцами. В его круглых глазах застыл ужас.

– Иди! – приказал полководец.

Этруск обернулся и зашагал, семеня толстыми ножками.

– Вот ты и приобрел воинов! – рассмеялся Серторий. – И легче, чем другие.

– Что ты хочешь сказать?

– В Капуе Цинна сложил свои фасции и выступил перед воинами, чтобы объяснить им свое бегство из Рима. Поднялся шум. Тогда Цинна сбежал с кафедры и бросился на землю. Он лежал до тех пор, пока командиры не привели свои отряды к присяге.

– Каждый добывает воинов как умеет, – сказал Марий сухо. – Но, по мне, лучше иметь воинами рабов, чем быть рабом у своих воинов.