Гурию не спалось. То ли думы о предстоящем походе не давали покоя, то ли весна будоражила кровь… В избе душно, темно. Гурий сел, свесил ноги с кровати, сжал ладонями виски. Отовсюду, изо всех углов доносился богатырский храп, от которого, казалось, изба вздрагивала. Гурий тихонько оделся, вышел на крыльцо подышать воздухом.
Село безмолвствовало. Ни огонька, ни собачьего лая. Но во всем ощущалась какая-то тревога, смутное предчувствие чего-то, что должно было произойти в эту ночь. Эта безотчетная тревога, наверное, и не давала покоя Гурию. Он постоял на крыльце, тихо спустился по ступенькам, направился к реке.
Начинал прорезываться рассвет. Березы, посаженные возле изб, тонкими голыми ветвями тянулись к темному небу. Они словно бы ощупывали весенний воздух, влажный, густой, и хотели определить, много ли времени остается до того желанного мгновения, когда можно будет выпустить из почек клейкие листочки. Это мгновение для человека проходит незаметно, потому что бывает ночью, когда люди спят. Природа ревностно оберегает таинство рождения листьев, как женщина оберегает от постороннего взгляда таинство рождения ребенка.
Была самая водопельnote 2. На дорогах разлились лужи. Сильный ветер тянул с юга, нес плотными слоями влажное тепло, трепал полы овчинного полушубка, теребил волосы на обнаженной голове Гурия.
Он подошел к самому обрыву. Внизу пластался темный, пропитанный водой лед. Было слышно, как в промоинах-полыньях журчит и плещется вода. Дальше, у стрежня, лед еще был не тронут.
Гурий распахнул полушубок, подставил грудь ветру, дышал жадно и глубоко и улыбался своим думам. Повернулся, глянул на восток. Там, у горизонта, узкой вытянутой полосой занималась оранжевая заря. Повернулся к югу — ветер налетел, толкнул в грудь сильно, как бы пробуя парня на стойкость. Гурий устоял, и ветер стал послушно обтекать его.
Но вот воздух вздрогнул, всколыхнулся, и с реки донесся глухой ухающий звук, словно подо льдом в воде выпалили из большой пушки. Гурий поглядел дальше, за полыньи, и приметил, как лед на середине реки ожил, задвигался. Радостно улыбаясь, парень откинул назад волосы, облегченно провел ладонями по лицу, и тревога как бы сама по себе отступила.
Так вот почему не спится ему сегодня! Вот почему сердце замирает в нетерпеливом ожидании!
— Вот и началось! — прошептал Гурий, лаская взглядом оживающую реку.
— Теперь уже скоро в путь! Туда, за тридевять земель, в заветные дали. Эх, добыть бы там черного соболя!
О черных соболях, пришедших на реку Таз с Забайкалья, с баргузинских мест, Гурий слышал от деда Леонтия. Рассказывал дед, что черные соболи считаются лучшими по ценности меха и встречаются на Тазу-реке очень редко. Черный соболь выходит только на счастливого, удачливого охотника, светлой души, чистого совестью, прямого и справедливого.
С думкой о предстоящем путешествии, о неведомых краях и диковинных зверях Гурий повернул к дому.
Когда лед прошел, Аверьян спустил на воду коч — легкий, широкий, с округлым днищем, сшитый на совесть, — погрузил продукты и снаряжение и небольшой артелью отправился в путь. Сначала — в устье Двины, а оттуда — в Студеное море. Ему предстояло пройти много сотен верст: миновав горло Белого моря, повернуть на северо-восток, дойти до Канина, пересечь его где по речкам, а где волоком, выбраться в Чешскую губу. Дальше путь лежал на восток
— к устью реки Печоры, к проливу Югорский Шар и — через Байдарацкую губу
— к островам Шараповы кошки. Затем, пожалуй, самое трудное: по мелководным извилистым речушкам, где водой, а где опять волоком, пересечь полуостров Ямал и спустить коч в воды Обской губы. По ней добраться до реки Таз. А там и сибирское Мангазейское зимовье, по словам поморов-путешественников, — небольшое промысловое поселение из охотничьих избушек. Там и соболи, там и слава, и богатство.
Старые мореходы сказывали Аверьяну, что при благоприятной погоде путь этот можно пройти «в полпяты недели» — за восемнадцать суток. Это при
условии, если лед не жмется к берегам, если нет противныхnote 3 ветров. Бывало и так, что промышленники все лето в пути боролись со льдами, выжидая попутные ветры, едва достигали Печорского устья и зимовали в Пустозерске.
Аверьян рассчитывал добраться до Таза-реки за месяц, если ничего не случится непредвиденного; идти присловьем: «И да поможет нам бог и святой Николай Угодник, покровитель всех мореплавателей».
Черный Соболь осторожно высунул из-за корневища сваленной буреломом ели остроносую головку с мягко очерченными, поставленными торчком ушами и, щурясь на солнце, принюхался и прислушался к лесным запахам и шорохам. Солнечный свет теплыми бликами падал на старый морщинистый корень и молодые, ярко-зеленые листья брусничника. Пахло прелыми мхами, смолкой с юных, невысоких лиственниц, редкого кедрового стланика. Ветер шумел в хвое, раскачивал мягкие нежные побеги сосенок.
Что-то прошуршало рядом в траве. Соболь коричнево-бурым сильным телом мелькнул в воздухе и, сделав большой прыжок, поднял голову настороженно и медленно. В зубах у него, пискнув, навсегда умолкла мышь-полевка. Зверь быстро разделался с маленькой мышью, почти ничего от нее не оставив. Розоватым язычком облизнулся и застыл на крошечной лужайке, на солнце, настороженно подняв правую лапу.
Большеголовый, с тонкой шеей и длинным туловищем на мощных лапах, сейчас, в летнем наряде, он был малопривлекателен. Зимнюю пушистую шкурку на летнюю он сменил недавно. Зимой Черный Соболь был необыкновенно красив — пушист, мягок, подушечки лапок у него обросли густой шерстью, чтобы легче было передвигаться по глубокому снегу.
Потеплело в этих местах совсем недавно. Порядком отощав к весне. Черный Соболь охотился за мышами-полевками, ящерицами, выползающими на пригретые камни и сучья валежника. Несколько раз ему удалось, напав на беличьи гнезда, полакомиться бельчатиной.
Мелькая темным пятном среди кустарников, голых замшелых проплешин, корневищ старых деревьев, Черный Соболь обегал свои владения, участок, где он жил и охотился. Подобно людям, промышляющим в тайге с ружьем, ловушками на своих промысловых угодьях, соболи делили окрестные леса на участки.
Инстинкт борьбы за существование подсказывал соболям, что за своим участком надо следить, чтобы все норы были старательно скрыты от врагов, а барсучьи, беличьи, бурундучьи гнезда, их зимние продовольственные склады были учтены на черный день, как свои собственные соболиные кладовки.
Соболь всеяден. Его пища — млекопитающие, птицы, кедровые орешки и ягоды: рябина, черника, клюква, морошка, голубика. Кротов и мышей он скрадывал, словно кошка. Зимой, учуяв под снегом мышь-полевку, он нырял в сугроб с молниеносной быстротой. Иногда добычей соболя становились и зайцы, он подкарауливал их на тропках. Горностаи, колонки, белки — все годилось в пищу ловкому и сильному зверьку.
Любил соболь полакомиться и рыбой. Случалось, на отмелых местах он кидался в воду, заметив большую рыбину, идущую на нерест, впивался ей в голову и, упираясь задними лапами так, что из-под них брызгами разлеталась галька, тащил рыбу к берегу. Не брезговал и снулой рыбой, обессилевшей после нереста и лежавшей на берегах. Он подбирал в птичьих гнездах яйца, ловкость и сноровка позволяли ему даже нападать на тетеревов и белых куропаток. В голодное время года он ловил жуков и ящериц.
Тобольские соболи, обитавшие в этих местах, носили светло-коричневую шкурку. Черный Соболь тут был редкостью. Его родословная велась от забайкальских соболей, много лет назад случайно перекочевавших на север. Охотникам на сотню соболей тобольских попадался один черный, да и то не каждому.
С западной стороны участок Черного Соболя примыкал к реке Таз. Берега ее тут были лесисты. С севера — моховая тундра со стлаником, на востоке широкой полосой с севера на юг тянулась гарь — след давнего пожара. Меж гарью и прибрежным лесом — сырое болото с ржавыми тощими елками и кочкарником, с кукушкиным льном и клюквой. В юго-восточном углу местность слегка всхолмлена. Там, у грядок камней, — густые заросли малинника. В нем меж камнями, в расщелине, у Черного Соболя было убежище на случай преследования врагами. Второе убежище он устроил в горелом лесу среди вывороченных с корнями елей — отсюда сегодня он начал обход владений. И третье пристанище располагалось в прибрежном ельнике.