С умеренной скоростью, триста километров в час, «Куин Элизабет IV» плыла по воздуху в пяти километрах над Большим Каньоном, когда Говард Фолкен заметил приближающуюся справа платформу телевидения. Он ожидал этой встречи — для всех остальных эта высота была сейчас закрыта, — однако соседство другого летательного аппарата не очень его радовало. Как ни дорого внимание общественности, а простор в небе ещё дороже. Что ни говори, ему первому из людей доверено вести корабль длиной в полкилометра…

До сих пор первый испытательный полёт проходил гладко. Нелепо, но факт: единственное затруднение было связано с древним авианосцем, который одолжили в морском музее Сан-Диего. Из четырёх реакторов авианосца действовал только один, и наибольшая скорость старой калоши составляла всего тридцать узлов. К счастью, скорость ветра на уровне моря не достигала и половины этой цифры, и добиться штиля на взлётной палубе оказалось не так уж трудно. Правда, сразу после того, как были отданы швартовы, экипаж пережил несколько тревожных секунд из-за порывов ветра, но огромный дирижабль благополучно вознёсся в небо, словно на невидимом лифте. Если всё будет хорошо, «Куин Элизабет IV» только через неделю вернётся на авианосец.

Всё было в полном порядке, испытательные приборы давали нормальные показания. Капитан Фолкен решил подняться наверх и последить за стыковкой. Передав командование помощнику, он вышел в прозрачный туннель, который пронизывал весь корабль. И, как всегда, дух захватило при виде самого большого объёма, какой человек когда-либо замыкал в одну оболочку. Десять наполненных газом шаровидных мешков, каждый тридцати метров в поперечнике, вытянулись в ряд исполинскими мыльными пузырями. Прочный пластик был настолько прозрачным, что Фолкен отчётливо видел руль высоты на другом конце корабля, за добрых полкилометра. Кругом простирался трёхмерный лабиринт каркаса: длинные балки от носа до кормы и пятнадцать кольцевых шпангоутов, рёбра небесного гиганта (их диаметр к концам убывал, придавая силуэту корабля изящество и обтекаемость). На малой скорости звуков было немного, только мягко шелестел ветер вдоль оболочки да иногда от меняющейся нагрузки поскрипывал металл. Бестеневой свет укреплённых высоко над головой Фолкена ламп придавал окружающему странное сходство с подводным миром, и вид прозрачных мешков с газом только усиливал это впечатление. Однажды на мелководье над тропическим рифом ему встретилась целая эскадрилья больших, но совсем безопасных, безотчётно плывущих куда-то медуз. Пластиковые мешки, в которых таилась подъёмная сила «Куин Элизабет», нередко напоминали ему этих пульсирующих медуз, особенно когда менялось давление и они морщились, переливаясь бликами отражённого света.

Фолкен подошёл к лифту в носовой части, между первым и вторым газовыми отсеками. Поднимаясь на прогулочную палубу, он заметил, что слишком уж жарко, и продиктовал об этом несколько слов в карманный самописец. Около четверти подъёмной силы «Куин Элизабет» обеспечивалось за счёт неограниченного количества отработанного тепла реакторов. В этом полёте загрузка была небольшая, поэтому только шесть из десяти газовых мешков содержали гелий, в остальных был воздух. А ведь двести тонн воды взято для балласта. Всё же высокие температуры для подогрева отсеков затрудняли охлаждение переходов. Тут явно есть над чем ещё поразмыслить… Выйдя на прогулочную палубу под ослепительные лучи солнца, проникающие через плексигласовую крышу, Фолкен ощутил приятное дуновение более прохладного воздуха. Пять или шесть рабочих, которым помогали столько же симпов, как называли супершимпанзе, торопливо заканчивали настилать танцевальную площадку, другие монтировали электропроводку, закрепляли кресла. Глядя на эту упорядоченную суету, Фолкен подумал, что вряд ли все приготовления будут завершены за месяц, оставшийся до первого регулярного рейса. Впрочем, это, слава богу, не его забота. Капитан не отвечает за программу круиза.

Рабочие приветствовали его жестами, симпы скалили зубы в улыбке.

Фолкен проследовал мимо них в полностью оборудованный «Небесный салон». Это был его любимый уголок на корабле. Когда начнётся эксплуатация, здесь уже не уединишься… А пока можно позволить себе отключиться на несколько минут.

Он вызвал мостик, убедился, что по-прежнему всё в порядке, и удобно расположился во вращающемся кресле. Внизу, лаская глаз плавным изгибом, серебрилась оболочка корабля. Сидя в верхней точке дирижабля, Фолкен обозревал громаду самого большого транспортного средства, какое когда-либо создавалось руками людей. Насытившись этим зрелищем, он перевёл взгляд вдаль — до самого горизонта простирался фантастический дикий ландшафт, изваянный за полмиллиарда лет рекой Колорадо. Если не считать платформу телевидения (она сейчас опустилась пониже и снимала среднюю часть корабля), дирижабль был один в небе, до самого горизонта — голубая пустота. Во времена его деда, подумал Фолкен, голубизна была бы расписана дорожками конденсационных следов и запятнана дымом. Теперь — ни того, ни другого; загрязнение воздуха исчезло вместе с примитивной технологией, а дальние перевозки вынесли за пределы стратосферы, с Земли не видно и не слышно. В нижней атмосфере опять парили только птицы и облака. Впрочем, теперь к ним прибавилась «Куин Элизабет IV»…

Верно говорили в начале двадцатого века пионеры воздухоплавания: только так и надо путешествовать — в тишине, со всеми удобствами, дыша окружающим воздухом, а не замыкаясь от него в скорлупу, и достаточно близко к Земле, чтобы любоваться переменчивыми красотами суши и моря. На дозвуковых реактивных самолётах 1980-х годов, где пассажиры сидели по десять в ряд, о таких удобствах, о таком просторе можно было только мечтать.

Конечно, «Куин» никогда себя не окупит, и, даже если появятся, как задумано, другие корабли того же типа, лишь малая часть миллиардного населения Земли сможет насладиться этим беззвучным парением в небе, но обеспеченное, процветающее всемирное общество вполне могло позволить себе такие причуды, более того, оно нуждалось в новых зрелищах и впечатлениях. На свете найдётся не меньше миллиона людей с достаточно высоким доходом, так что «Куин» не останется без пассажиров.

Тихо пискнул карманный коммуникатор. С мостика вызывал второй пилот.

— Капитан, разрешите стыковку? Все данные по испытанию получены, а телевизионщики наседают.

Фолкен посмотрел на платформу, которая парила на одном с ним уровне примерно в полутораста метрах.

— Давайте, — сказал он. — Действуйте, как договорились. Я послежу отсюда.

Обходя хлопочущих рабочих, он направился в конец прогулочной палубы, чтобы лучше видеть среднюю часть корабля. На ходу ощутил ступнями, как меняется вибрация, и, когда миновал салон, корабль остановился. Пользуясь своим универсальным ключом, Фолкен вышел на маленькую наружную площадку, рассчитанную на пять-шесть человек. Лишь низкие поручни отделяли здесь человека от обширной выпуклости оболочки — и от Земли далеко внизу. Волнующее место. И вполне безопасное, даже на полном ходу, потому что площадку надёжно заслонял огромный задний обтекатель прогулочной палубы. Тем не менее пассажирам сюда доступа не будет — очень уж вид головокружительный.

Крышки переднего грузового люка открылись, будто двери огромной западни, и телевизионная платформа парила над ними, готовясь спуститься. В будущем этим путём на корабль попадут тысячи пассажиров и тонны груза. Лишь изредка «Куин» будет снижаться до уровня моря и швартоваться к своей плавучей базе.

Неожиданный порыв бокового ветра хлестнул по лицу Фолкена, и он крепче ухватился за поручень. Большой Каньон славится воздушными вихрями, но на этой высоте они не очень опасны. И Фолкен без особой тревоги следил за снижающейся платформой, которую теперь отделяло от корабля около полусотни метров. Управляющий ею на расстоянии искусный оператор уже раз десять выполнял этот нехитрый манёвр — какие тут могут быть затруднения! Но что-то сегодня у него реакция замедленная… Ветер отнёс платформу чуть ли не к самому краю люка. Мог бы и раньше притормозить… Отказала система управления? Вряд ли. Каждое звено многократно резервировано, системы дублированы, страховка полная. Аварий почти не бывает. Опять понесло, теперь влево… Уж не пьян ли оператор? Немыслимо, конечно, и всё же Фолкен задал себе такой вопрос. Потом взялся за микрофон.