— Не смейте, желтокожие дьяволы! Я знаю, вам подавай мое мясо, мои кости! Не выйдет!

Секретарь встал. Липпинкотт размахивал руками, словно борясь с воображаемыми насекомыми, перешедшими в атаку.

— Сэр, — заикнулся было секретарь, — не лучше бы нам...

Липпинкотт не дал ему договорить: он заехал ему по физиономии, заставив рухнуть на кресло.

— И ты туда же? Ты заодно с этими стервятниками?

Марико Какирано с омерзением покачал головой и оглядел соотечественников. Заручившись их одобрением, он направился к двери. Остальные потянулись за ним, образовав безупречную цепочку.

— Все на одного? Не выйдет! — крикнул Липпинкотт и хотел было кинуться наутек, но зацепился ногой за секретарское кресло, опрокинув Джеральда на ковер.

Тот, придя в себя, увидел, как его босс прошибает головой оконное стекло и, раскинув руки, наподобие лебединых крыльев, устремляется в полет. От тротуара его отделяло шесть этажей.

Лэм Липпинкотт погиб не просто так. Он упал на троих пожилых японцев. Все четверо умерли на месте.

Проведя тщательное расследование, токийская полиция пришла к выводу, что произошел трагический несчастный случай.

В тот же день, ближе к вечеру, в кабинете доктора Елены Гладстоун, директора лаборатории «Лайфлайн», зазвонил телефон. Это был не обыкновенный звонок, а особый сигнал. Прежде чем поднять трубку, доктор Гладстоун надавила под столом на специальную кнопку, заблокировав дверь.

— Да, — произнесла она и выслушала доклад о печальной участи Лэма Липпинкотта.

— Как неприятно! — посетовала она.

— Его смерть не входила в наши планы, — сказал голос в трубке.

— Предугадать реакцию невозможно, — ответила она. — Мы еще не вышли из стадии эксперимента.

— Подобное не должно повториться, — приказал голос.

— Не повторится, — пообещала доктор Гладстоун и повесила трубку, после чего, доверяя дверным замкам, от души расхохоталась.

В 25 милях к северу от манхэттенского кабинета доктора Гладстоун зазвенел еще один телефон. Доктор Харолд В. Смит, глава тайной организации КЮРЕ, вынул трубку из нижнего ящика стола и сел так, чтобы видеть в окно, непроницаемое для взглядов снаружи, волны залива Лонг-Айленд.

— Слушаю, сэр, — сказал он в трубку.

Смит оставался главой тайной организации при правлении пяти президентов, и каждый из них обладал неповторимым характером, что проявлялось и в телефонных разговорах. Организацию создал первый из пяти, молодой президент, чью жизнь оборвала пуля убийцы. Он задумал КЮРЕ как агентство, действующее независимо от Белого дома. Президенту не полагалось давать КЮРЕ поручения, он лишь предлагал, чем заняться агентству. Президент мог отдать Смиту единственный приказ — распустить КЮРЕ. Подбирая главу организации, первый президент принял мудрое решение, остановив выбор на Смите: получив такой приказ, Смит немедленно распустил бы организацию, невзирая на опасность этого шага для его собственной и любой другой жизни. О трудностях, пережитых Америкой в 60-70-е годы, свидетельствовало то, что каждому следующему президенту очень хотелось распустить КЮРЕ, но ни один так и не осмелился отдать соответствующий приказ.

Смит знал каждого по голосу. У первого был отрывистый говор уроженца Новой Англии, который умел даже неправильно выговариваемые слова подавать как свое достоинство; у другого была неразборчивая, эмоциональная речь техасца, близкого к почве, — этот был единственным из знакомых Смиту президентов, в котором бурлила жизнь. Голос следующего президента был по-калифорнийски резок; при разговоре с ним Смиту всегда казалось, что собеседник всю беседу спланировал заранее, обдумал 25 вариантов разговора и 24 отбросил, оставив наилучший. Этот голос принадлежал истинному профессионалу, его обладатель уважал точность, но у Смита не проходило чувство, что он напряжен, как тугая струна, и стоит этой струне лопнуть, — и ему придется туго. Потом Смиту приходилось слушать другой голос — простой выговор выходца со Среднего Запада. Президент обладал такой речью, словно не чувствовал родного языка и не отдавал себе отчета, о чем говорит. Впрочем, его не подводили инстинкты, и он отличался крепкой волей. Смит испытывал к нему симпатию: не умея говорить, он умел руководить.

Характерной особенностью Смита было то, что он ни разу за 18 лет не участвовал в выборах президента. Он полагал, что предпочтение, отданное одному из кандидатов, будет в дальнейшем влиять на его отношения с победителем. Не голосовал он и за теперешнего президента и ни разу не задавался вопросом, кого бы выбрал, приди он на избирательный участок. Однако порой он позволял себе роскошь признаться самому себе, что этот президент ему не по душе. Президент был южанином, и Смит ловил себя на том, что относится к нему с предубеждением на том, главным образом, основании, как звучит по телефону его голос. В этом голосе, в отличие от голосов многих южан, отсутствовала мелодичность; он звучал неровно, с паузами в неожиданных местах, словно его обладатель зачитывал случайные слова. Президент был ученым, и Смиту казалось, что он постоянно борется с научным подходом ко всем явлениям. Он обладал редкой способностью к самообману, и Смит не только упрекал себя за неприязнь к нему, но и испытывал недовольство собой за неспособность более отчетливо представить себе этого президента.

Однако, отвечая на звонок, Смит забыл про свое личное отношение к очередному американскому президенту.

— Что вам известно о деле Липпинкотта? — спросил голос с южным акцептом.

— Я получил отчеты о случившемся в Токио, — начал Смит. — Мои собственные источники подтверждают их правдивость. Первичный зондаж ничего не выявил: никаких осложнений ни дома, ни в бизнесе. Сведения о психической неуравновешенности, госпитализации или лечении на дому отсутствуют. С момента смерти Лэма Липпинкотта прошло 8 часов. Поэтому я склоняюсь к заключению, что случившееся объясняется непредсказуемым нервным срывом с трагическим исходом. Видимо, он не выдержал напряжения.

— Я тоже так подумал, — сказал президент, — но несколько минут назад мне на стол легло весьма необычное письмо.

— Письмо? От кого?

— Если бы я знал! — вздохнул президент. — Какая-то бессвязная писанина.

— Как и большая часть вашей почты, — сухо прокомментировал Смит.

— Именно. Письмо скорее всего очутилось бы в корзине, не попав ко мне, но ему повезло: мне показали его, потому что только что стало известно о Липпинкотте. Я подумал, что в этом что-то есть...

— Что там написано, сэр? — спросил Смит, скрывая нетерпение. Прижав трубку к уху плечом, он подтянул узел своего полосатого, как положено государственному служащему, галстука.

Смит был худ и долговяз, ему перевалило за 60, и он ускоренно лысел. Он врос в свой серый костюм, который он, казалось, не снимал всю жизнь. Его облик все больше превращался в символ его родной Новой Англии, а такое зрелище символизирует ушедшие в прошлое времена.

— Про Липпинкоттов, — ответил президент. — Про якобы существующий заговор убить их всех. Это как-то связано с животными.

— С животными, сэр? Каким же образом?

— Об этом в проклятом письме не сказано.

— А о том, кто стоит за заговором?

— Тоже нет.

— Что же в нем сказано?

— Что отправитель — частный детектив из Нью-Йорка.

— Фамилия, — произнес Смит, нажимая кнопку под столом.

Посредине его письменного стола отодвинулась панель, и из отверстия поднялась клавиатура компьютера. Смит приготовился набрать фамилию, чтобы гигантский компьютерный банк данных КЮРЕ, крупнейший в мире, выдал сведения о частном детективе.

— Фамилия отсутствует, — доложил президент.

— Понятно, — вздохнул Смит. — А что присутствует?

— Отправитель — детектив из Нью-Йорка. Ему известно о заговоре с целью уничтожения Липпинкоттов. Это как-то связано с животными, но он не знает, каким образом. Он собирается в этом разобраться. Когда Липпинкотты будут спасены, я пойму, что его письмо правдивое. Он свяжется со мной, чтобы получить в награду медаль.