А несколько месяцев спустя, когда И.Д.К. все досконально продумал и просчитал на компьютере кое-какие варианты, его уже никакой биолог не смог бы переубедить.

Кстати, и не пытались.

До некоторого переломного момента история И.Д.К. — я имею в виду не научный поиск, а историю «пробивания» идеи — была, надо полагать, такой же, как сотни и тысячи аналогичных историй. Народных гениев у нас и сейчас хватает, и путь у них один. Наверняка, если бы на Земле (Израиль-1, по современной терминологии) сохранились полные редакционные архивы российских физических журналов, в них можно было бы найти оригиналы статей И.Д.К., озаглавленных, скажем, «Компьютерно— логическое исследование закодированного смысла в Ветхом завете». Можно себе представить, какими были отзывы рецензентов.

Полагаю, следуя за многими исследователями, что репатриация И.Д.К. в Израиль в 1997 году была вызвана вовсе не шатким экономическим положением (в таком положении вот уже несколько лет находились все россияне) или проявлениями антисемитизма (на которые И.Д.К. вряд ли обращал внимание). Единственная разумная причина — И.Д.К. закончил работу, следующий шаг исследований заключался в практической реализации, и И.Д.К. полагал, что только в Израиле, где Тора действительно почитается Книгой книг, его могут понять и принять. Тем более, что он читал или хотя бы знал понаслышке о компьютерных исследованиях текста Торы в израильских институтах.

Израиль конца ХХ века был страной, конечно, уникальной. Вавилонское смешение культур и языков даже при наличии цементирующей идеологии — сионизма, и цементирующего средства общения — иврита, не могло не привести к противопоставлению новоприбывших старожилам, восточных евреев западным, и все это в биологическом смысле было проявлением вечной болезни — ксенофобии, принявшей хотя и скрытую, но не менее опасную форму.

Легко, впрочем, судить, глядя из далекого будущего.

В квартире пахло сыростью: последний дождь вымочил внешнюю стену настолько, что изнутри все покрылось плесенью. Уходя, И.Д.К. всегда запирал на ключ свою комнату: сосед, будучи человеком непосредственным, считал вполне допустимым в отсутствие хозяина войти и прочитать рукопись, лежавшую на столе, или пошарить в ящике тумбочки в поисках куска мыла.

Вернувшись из ешивы, И.Д.К. обнаружил на своей двери прилепленную скотчем записку: «Званили из института. Еще пазвонит». Сосед ушел, выяснить подробности было не у кого. И.Д.К. бросил портфель на стул и подошел к окну. Окно выходило на склон горы, открывая в раме картину, которую можно было назвать «Тоска Вселенной». Иудейская пустыня простиралась до горизонта — унылые холмы, покрытые чахлым кустарником.

Знакомый экстрасенс, с которым И.Д.К. однажды беседовал о предназначении человека, утверждал, что именно пустыня, и непременно Иудейская, и есть то место, где человек способен соединиться с Богом. Ничего, кроме тоски, пустыня у И.Д.К. обычно не вызывала. Но иногда, в такие минуты, как сейчас, способна была если не успокоить, то хотя бы примирить с жизнью, показывая философское единство природы и человеческой сущности.

Будучи человеком, решительным только в умственных действиях, И.Д.К. никак не мог заставить себя принять мысль, которую понял после первого же разговора в министерстве абсорбции. Мысль была простая: никому ничего не нужно. Богу, если он есть, — тоже.

Зазвонил телефон.

— Слушаю вас, — сказал И.Д.К. по-русски, тут же ругнув себя за старую привычку — его могли не понять и положить трубку, а если звонок важный, то…

— Говорит рав Дари, — сказал знакомый голос на другом конце провода.

— После твоего ухода я попробовал в восьмидесятизначном интервале поискать в Книге что-нибудь о нашей сегодняшней встрече.

— Ну-ну, — пробормотал И.Д.К. в явном противоречии с торжествующими интонациями рава.

— Два слова, и понадобилось немного времени. «Купревич» и «ошибка». Слова идут подряд в книге «Дварим». В тексте «Берегитесь, чтобы не забыть вам завета Господа, Бога вашего, который Он поставил с вами…»

— Я и не сомневался, — сказал И.Д.К.

— Все есть в Книге, все. Шалом увраха.

— А ты попробуй поискать там слова «новый человек» и «генетический код», — сказал И.Д.К., хотя рав уже положил трубку, — или, например, «рав-дурак». Найдешь и это, идиот ты старый, — добавил он по-русски.

А если он еще слушает? — мелькнула мысль. А, плевать. Нужно все сделать сейчас, пока не прошла злость.

И.Д.К. включил компьютер, единственное серьезное приобретение на новой родине, и инсталлировал программу «Тора», которую хранил отдельно от всех других программ поиска и анализа текста. Программа была большой: шесть дискет, и пока И.Д.К. переводил ее на жесткий диск, было время подумать, отменить решение, в общем — посидеть перед дорогой на чемоданах.

На экране высветились три ивритские строчки — сплошной текст без пропусков между словами. Прочитать это было невозможно, и осталось сделать последний шаг перед тем, как броситься в омут, из которого уже не выбраться. Во всяком случае, не выбраться в прежнем статусе — в этом И.Д.К. был уверен, хотя никаких доказательств тому не имел. Пока не имел. Пока.

Пока, — повторил он еще раз и набрал код расшифровки: он знал сочетание цифр наизусть, никогда и нигде его не записывал и чувствовал себя сейчас тем самым творцом, который много (двадцать миллиардов или пять с половиной тысяч?) лет назад сотворил этот мир и дал ему шанс.

Текст, который высветился на экране, был разделен уже на отдельные блоки, которые можно было бы назвать и словами, хотя и не имевшими видимого смысла.

Медленно, вслух, четко проговаривая каждый знак, И.Д.К. прочитал написанное. Повторять не было нужды, И.Д.К. и не знал, к чему приведет повторение. Набрав на клавиатуре новый код, он возвратил текст в прежнее состояние криптограммы, записал ее на дискет, и, выйдя в «Нортон», стер программу с жесткого диска.

Выключил компьютер. Встал и потянулся. Сказал:

— Ну, и что теперь?

Он действительно не знал этого.

Приятели называли Илью Кремера приспособленцем и были правы. Сам он считал себя правоверным евреем, и тоже был прав, поскольку в тонких материях отношений между человеком и чем— то, стоящим выше, правда совпадает с мнением, а не с истиной, известной лишь Ему и скрытой от всех прочих смертных.

Во всяком случае, Илью Давидовича не очень беспокоило, что жене его Дине приходилось убирать в чужих квартирах и в ближайшем отделении банка «Апоалим», чтобы в доме (дом? трехкомнатная съемная квартира в непрестижном иерусалимском районе Ир-ганим!) были не только хлеб и маца, но и шоколадное масло для сына Хаима.

В доме соблюдали кашрут, Дина время от времени посещала микву, но в душе оставалась неверующей и убеждена была, что и Илья не верит на в какого Бога, но — нужно жить, а жить нужно правильно, и тогда жить будет хорошо. И еще Дина знала, что человека может погубить гордыня. Поэтому после того, как за ужином ее Илюша едва не объявил себя Мессией, она долго не могла уснуть, тем более, что мужу непременно хотелось исполнить свой долг, а она устала от уборки и была совершенно разбита.

Дина никогда не спорила с мужем, потому что еще во время первой брачной ночи убедилась — или подчинение, или развод. Не хотелось ни того, ни другого, но из двух зол она все же выбрала меньшее. Спорить она не собиралась, но линию поведения нужно было продумать, поскольку Дина давно убедилась в справедливости еще одной истины: Илья вполне поддается влиянию и не отличается в этом от актера Табакова в роли Шелленберга.

— Что-то случилось сегодня в ешиве? — спросила она, когда Илья, расслабленный после исполнения супружеской обязанности, готов был уже захрапеть.

— О… — протянул он, — приходил один… Большой человек, только ничего не понимает в жизни… Хорошо, что я у него телефон спросил, догадался…

Он неожиданно приподнялся на локте.