- А, это ты! - сказал он. - Добрался благополучно? Суизин разозлился.

- Что значит благополучно? Джемс ответил:

- Я думал, что ты не захочешь бросить своих друзей! - Потом добавил подозрительно: - А ты не привез их с собой?

- Каких друзей? - прорычал Суизин. Джемс переменил тему.

- Ты скверно выглядишь, - сказал он.

- В самом деле? - пробормотал Суизин. - А тебе-то что до этого?

В тот вечер он спустился к ужину, но заснул за кофе. Ни Тракер, ни Джемс не досаждали ему вопросами. Они даже не вспоминали о Зальцбурге. Все четыре дня, что они провели в Венеции, Суизин ходил с высоко поднятой головой, но с отсутствующим взглядом, словно чем-то ошеломленный. И только в Генуе, когда они сели на пароход, он наконец снова обрел здоровый интерес к жизни. Узнав, что на борту есть любитель побренчать на пианино, Суизин запер инструмент, а ключ выкинул в море.

Следующую зиму в Лондоне он провел как обычно, но порой бывал до того брюзглив, что общение с ним становилось малоприятным.

Однажды вечером, когда он прогуливался с приятелем по Пикадилли, к нему обратилась по-немецки какая-то девушка. Молча взглянув на нее, Суизин, к великому удивлению приятеля, вручил ей пятифунтовую бумажку. Он и сам не мог себе объяснить, что значила эта неожиданная щедрость.

О Рози он никогда больше не слышал...

Вот о чем вспоминал больной Суизин, лежа в постели. Протянув руку, он позвонил. Вошел камердинер-швед и неслышно, как кошка, приблизился к кровати; этот маленький нервный человек со сморщенным личиком и торчащими усами давно уже служил у Суизина и был удивительно привязан к своему хозяину. Суизин слегка шевельнул рукой.

- Адольф, я совсем плох, - сказал он.

- Да, сэр.

- Что же ты стоишь, как осел? - сказал Суизин. - Или не видишь, что я совсем плох?

- Да, сэр! - Лицо камердинера дрогнуло; видно было, что он пытается скрыть свои чувства.

- Мне станет легче после обеда. Который час?

- Пять часов.

- А я думал, сейчас больше. Как долго тянутся дни!

- Да, сэр!

Суизин вздохнул, как будто хотел, чтобы ему возразили, надеясь найти в этом какое-то утешение.

- Я вздремну. В половине седьмого принеси горячей воды и побрей меня к обеду.

Камердинер пошел к двери. Суизин приподнялся.

- Что сказал мистер Джемс?

- Он сказал, что вам следует пригласить другого доктора. Два доктора, сказал он, лучше одного. А еще сказал, что заедет опять по дороге домой.

Суизин проворчал:

- Гм! Что он еще сказал?

- Он сказал, что вы не следите за своим здоровьем. Суизин сердито посмотрел на него.

- Еще кто-нибудь заходил? Камердинер отвел взгляд.

- Две недели тому назад, в понедельник, заходила миссис Томас Форсайт.

-- Сколько же времени я болен?

- В субботу будет пять недель.

- Ты думаешь, я очень плох?

Лицо Адольфа сморщилось еще больше.

- Не спрашивайте меня об этом! Мне платят не за то, чтобы я отвечал на такие вопросы, сэр!

С легким вздохом Суизин сказал:

- Ты наглый дурак! Открой бутылку шампанского!

Адольф вынул бутылку из буфета, взял щипцы, чтобы открутить проволоку, потом пристально поглядел на Суизина.

- Доктор сказал...

- Открой бутылку!

- Но это...

- Открой бутылку... или я уволю тебя.

Адольф откупорил бутылку. Тщательно вытерев бокал, он наполнил его вином и осторожно подал Суизину, потом, дернув себя за усы, стиснул руки и воскликнул:

- Ведь это же яд! Суизин слабо улыбнулся.

- Дурак... Убирайся вон! Камердинер исчез

"Адольф забывается", - подумал Суизин. Он медленно поднял бокал, медленно поставил его и, задыхаясь, откинулея на подушки. Через минуту он уже спал.

Ему снилось, что он сидит после обеда в клубе, в переполненной курительной комнате; свечи в тройных подсвечниках освещают ее светлые стены. Каждый день, важный и торжественный, он одиноко приходил сюда и терпеливо просиживал весь вечер. Иногда он засыпал, и его квадратное лицо, бледное и постаревшее, клонилось на грудь. А ему снилось, будто он смотрит на ту картину, что висела там, над камином. Это был портрет старого государственного деятеля с утонченным лицом и нахмуренными бровями таинственный портрет человека ограниченного и привыкшего изрекать непреложные истины. Вокруг Суизина болтали завсегдатаи клуба, и только он, старый и больной, всегда молчал. Если бы они только знали, каково сидеть одному и чувствовать свой недуг! То, о чем они говорили, Суизин слышал уже сотни раз. Они говорили о том, куда вложить деньги, о сигарах и машинах, о лошадях и актрисах. Что такое? Заграничный патент на машину для очистки котлов? Чепуха! Котлы невозможно чистить, каждый дурак это знает! Если уж англичанин не может очистить котел, то иностранцу это тем более не под силу.

Суизин поглядел на портрет старого джентльмена, но на этот раз глаза того, казалось, впервые выразили сомнение, затуманились, расплылись и исчезли. На их месте появились маленькие, глубокие глаза Рози, загадочные, устремленные куда-то вдаль. И пока он всматривался в эти глаза, они начали оживать, заблестели, как сталь, и, казалось, заговорили с ним. Постепенно на темном фоне портрета всплыло все ее лицо в обрамлении пушистых волос розовое, далекое, загадочное, манящее, с трепетными губами, совсем такое, каким он видел его в последний раз. Рози как будто спрашивала:

"Ты что-то потерял? Я помогу тебе".

"Теперь все хорошо", - ответил Суизин и застонал во сне.

Он почувствовал на лбу прикосновение пальцев и подумал во сне: "Это мне снится".

Рози исчезла, и издалека, из-за картины, послышался звук ее шагов.

Не просыпаясь, Суизин внятно произнес: "Я потерял..." И снова он услышал легкие шаги и совсем близко, около уха, звук, похожий на рыдание. Он проснулся. Это всхлипнул он сам. На лбу у Суизина выступили крупные капли пота. "Что это? - подумал он. - Что же я потерял?" Медленно перебирая в уме свои денежные вложения, он не нашел никаких потерь. "Но что же это такое? Что же я потерял?" С трудом приподнявшись на подушках, Суизин схватил бокал и отхлебнул вина. "Разве это настоящий Хидсек", - сердито подумал он, и его грубое неудовольствие рассеяло туманное видение. Он нагнул голову, чтобы выпить еще, но вдруг что-то словно оборвалось в нем, и, глубоко вздохнув, Суизин Форсайт умер, склонившись над пенистым бокалом.