Что ж, руль ваших отношений находился действительно в надежных руках…

А твоя Индира довольно самокритична, ты не находишь?

Она всегда была требовательна к себе.

Стало быть, пока вы там вкалывали, в поте лица готовились и сдавали экзамены на аттестат зрелости, она, так сказать, интересовалась процессом в целом и, в меру сил, вдохновляла тебя на подвиги? Понятно. Дитя природы… И Шатурский район она покинула только затем, чтобы поспеть к выпускному вечеру?

Да. Потом опять уехала.

Куда?

На юг.

Ты ничего не путаешь?

Да нет же, вот письмо.

Расскажи про выпускной вечер.

Я уже смутно помню, что мы делали в школе, но ближе к утру отправились гулять.

Скажи, Индира участвовала в церемонии «последнего звонка»?

Да, нас провожали первоклашки, дарили нам маленькие колокольчики на память, а мы им — цветы.

Ну это ты сочиняешь, приятель. Такой обычай: получил распространение позже — наверно, когда кончала школу Пигалица.

Не знаю, как в других школах, но в нашей такой обычай был. Как сейчас помню лицо той девочки с курчавыми волосами, тянувшейся изо всех сил, чтобы повесить красную ленточку с колокольчиком на мою склоненную шею. Она была ужасно серьезная, и от напряжения у нее оттопыривался мизинчик. Она так походила на маленькую Индиру! А тот мальчик с расчесанными на косой пробор волосами, что вешал колокольчик на шею Индиры, напомнил мне самого себя…

Поехали дальше. Занятия в школе кончились. Последний звонок. Пора начинать налаживать новую жизнь, натянуть поводья, взмахнуть кнутом, крикнуть: Н-ноо! Время, вперед!

Кажется, наши часы отстали.

Отстали или убежали вперед?

Что-то стрелок не видно, темно.

Вот нас и мотает в деформированном пространстве…

Сегодня какое число?

Двадцать девятое мая.

Значит, завтра вместе с Дядей Аскетом в преддверии экзаменов на аттестат зрелости ты должен отправиться в двухдневный поход по маршруту Тучково — Звенигород?

Вы встретились на вокзале. Дядя Аскет предстал перед тобой в видавшей виды линялой ковбойке и в белых брюках времен сладостной довоенной курортно-черноморской жизни. Ростом значительно ниже тебя, он был к тому же замечательно худ, что в полной мере выявилось лишь по прибытии на станцию Тучково и даже несколько позже, когда, вынужденные раздеться, вы вброд форсировали стремительную, хотя и мелкую в том месте, Москву-реку. За спиной у дяди болтался рюкзак. Вещей в нем было немного, но любой груз, казалось, заведомо превышал вес носильщика.

В соответствии с исповедуемой им философией, уходящей корнями в ранний эллинизм, Дядя Аскет одевался порой вызывающе плохо, хотя никакого вызова обществу в тех старых белых брюках, заправленных в не менее старые черные носки, заметь, быть не могло. В тот жаркий майский день Дядя Аскет отдал им предпочтение лишь по вполне рациональной причине: светлая материя меньше поглощает солнечное тепло, нежели темная. Вообще твоего дядю до такой степени не заботили условности большого света, что в одну из его самостоятельных туристических вылазок на дачу к знакомым местные мальчишки приняли его за диверсанта и наверняка задержали бы, сдав  к у д а  н у ж н о, вроде как вы с Бубнилой — того шпиона, если бы не вовремя подоспевшее вмешательство солидных, уважаемых людей, для которых подозреваемый оказался дорогим и почетным гостем.

Он уже тогда мало ел, не ездил на такси и вообще старался обходиться минимальным, хотя у него, как ни у кого, может, другого, была возможность жить иначе. Богатство Дяди Аскета — а был он действительно богат — увеличивалось непрерывно без каких-либо целенаправленных усилий с его стороны за счет непрерывного увеличения разницы между постоянными доходами рядового инженера и все сокращающимися, в силу мировоззренческих принципов, жизненными потребностями. Убежденный холостяк, он надежно, выгодно и с большой пользой для государства хранил деньги, которые ему просто не на что было тратить, в сберегательной кассе. Своим личным примером Дядя Аскет воспитывал у окружающих высокое уважение к жизненной энергии, переведенной в овеществленный общественно-полезный труд. Примерно такой в свете минувших лет видится философия Дяди Аскета. От всех видов роскоши, от всего необязательного он отказался сознательно, с истинным мужеством и, что называется, без противоборства, как Лев Толстой отказался в свое время от мяса, Рэй Брэдбери — от автомобиля, Уильям Сароян от литературных премий… Или кто там еще имел смелость, гордость и мужество от них отказаться?

— Ну что? Давай вперед! — сурово сказал Дядя Аскет вместо приветствия, едва ты приблизился, и, не дожидаясь ответа, сиганул по платформе с такой скоростью, что ты с трудом поспевал, опасаясь потерять в толпе его уже успевшую загореть по весне сверкающую тонзуру, обрамленную венчиком давно не стриженных, легких, как пух, и потому трепещущих на ветру волос.

Ты нагнал его у второго или третьего вагона от головы поезда. Вы вскочили в тамбур. Дядя Аскет дернул вбок скобу двери, но та не поддалась. Ты стал помогать, но дергали вы вразнобой, и дверь все не трогалась с места, будто припаянная намертво. Наконец вы попали в лад, половинка двери стремительно покатилась вправо, и вас понесло вместе с ней.

— Хлюпики, понимаешь, — недовольно проворчал дядюшка, потирая ушибленное место и встряхивая рюкзак за спиной, чтобы поправить лямки.

Рукава его клетчатой пионерской ковбойки казались совершенно пустыми, только жилистые венозные кисти торчали из узких манжет. Вы прошли по безлюдному вагону — дядя впереди, ты следом, — в нерешительности оглядываясь и замедляя шаги, поскольку возможности предоставлялись слишком широкие и многообразные: садись налево, садись направо — все места свободны. Вы дошли точно до середины и остановились. Какое-то время дядюшка колебался, выбирая между солнечной стороной и теневой. Ты обратил внимание на то, что один из черных его носков приспустился, собрался в гармошку, а белые брюки, которые, по идее, должны были элегантно облегать бедра, висели на нем мешком — словно там, внутри, тоже ничего путного не было. Выбрав в конце концов левую, солнечную сторону, вы устроились у окна напротив друг друга и стали ждать, когда поезд тронется. Ты с нетерпением поглядывал на свои недавно тебе подаренные часы «Победа», хотя это и не имело в данном случае практического смысла: времени отправления ты все равно не знал. Постепенно, однако, вагон наполнялся желающими, как и вы, ехать куда-то, и когда свободных мест совсем не осталось, ты вполне оценил дядюшкину предусмотрительность. Видать, пятница была или, скорее всего, суббота: люди целыми косяками отправлялись на дачи.