— Ах да, придется вас побеспокоить… — Тяжелые складки на лице старика пришли в движение. — Аккумулятор слабоват…

Он протянул молодому человеку железную ручку наподобие коловорота, повернул ключ зажигания, а сам выпрямился на водительском сиденье в преддверии ответственного момента. Выскочив из машины, Аскольд ловко вставил коловорот в жуткую оскаленную пасть автомобиля, резко крутанул, и двигатель заработал.

Хлопнула дверца. Борис Сидорович огляделся. Все основные узлы и детали как будто находились на своих местах. Он потянул на себя заскрежетавший рычаг, высунул руку из окна и согнул ее в локте, давая знать водителям и пешеходам, что собирается поворачивать в сторону Лютамшор. Рывками наклоняясь вперед, он помог машине набрать скорость.

Благополучно одолели поворот. Выехали на шоссе. Борис Сидорович включил третью передачу. Зашумел ветер в окне, и они стремительно понеслись туда, где теплый воздух поднимался над асфальтом, точно растворяющийся в воде сахар. Запах псины и старых лежалых тряпок, насквозь пропитавший машину, постепенно выветривался.

— Оригинальная модель, — нарушил молчание Аскольд. — Это что, «роллс-ройс»? Никогда не встречал таких.

— Просто вы еще очень молоды…

Борис Сидорович нажал на газ, обогнал неказистый полугрузовичок.

— Так что за документы вас послали подписывать?

— Какие-то институциональные структуры.

— Тоже мне… — скривив рот, проворчал старик. — Глупостями всякими занимаются…

По обеим сторонам асфальтированной полосы медленно проплывали поросшие редким лесом холмы, мелькал придорожный кустарник, наматывалась на колеса кромка шоссе. Не отрывая взгляда от дороги, Борис Сидорович снял одну руку с руля и извлек из кармана бесформенного пиджака какой-то изжеванный обрывок бумаги.

— Хочу спросить вас как химика…

Аскольд разгладил бумажку, прочитал вслух:

— «…Вещество, существующее в различных конформациях…»

— Вот… Это слово… Конформации… Его этимология понятна. Каков научный смысл?

Узловатые пальцы с прокуренными ногтями зашевелились, точно пытаясь изобразить какую-то фигуру или извлечь из воздуха самый неожиданный предмет: бильярдный шар, игральную карту, цветной платок.

— Конформация — это форма молекул.

— Форма, — задумчиво и мечтательно, с каким-то скрытым значением произнес старик, повторив магический жест пальцами.

— Например, формы «кресла», «ванны», «короны»…

— Такие красивые названия, а запахи — отвратительные. Странно. Вы не находите?

Борис Сидорович вернул вторую руку на рулевое колесо.

— Как-то не думал об этом.

— Или вот: в английском тексте вы читаете, что кто-то рассыпал бобы… Что вы при этом подумаете?

— Подумаю, что кто-то рассыпал бобы.

— Все не так просто. Форма обманчива и коварна, мой друг. Невинная форма бобов, как и этой вашей… короны… да… может скрывать невинную шутку и страшное государственное преступление… Скажите по-русски: «мокрое дело» — и ни один иностранец, даже знающий в отдельности перевод этих слов, не поймет, о чем речь… Любая форма — это множество смыслов, сплошные шифры, ловушки и недомолвки. Кха!.. Вы какой язык изучали?

— Английский.

— Взять тех же англичан. Кто-то из них съедает пирожное, полирует яблоки, скачет на дохлой лошади, оклеивает дом обоями, приобретает конформации ванны, кресла, короны — или какие там формы известны вам, химикам, еще? — а для истинного понимания вещей приходится долго и тщательно собирать улики, чтобы в конце концов сорвать маску с кажущейся понятности этих действий и прийти к единственно верному выводу… к единственно правильному смыслу…

Так почти незаметно за разговорами они добрались до Лютамшор. Оставив машину на стоянке, отправились каждый по своим делам.

Борис Сидорович имел теперь возможность осуществить давнюю свою мечту. Он обошел окрестные магазины и накупил уйму всевозможных вещей, среди которых были яблоки, колбаса, гуталин, садовые ножницы, веник, французско-русский радиотехнический словарь, руководство по акушерству и гинекологии, французские булочки, чугунная сковородка, термометр, валидол, слабительное… Он скупал все, что попадалось под руку, вдохновляя себя мыслью о том, что без машины ему бы ни за что не увезти с собой столько. Воспоминание об унизительных путешествиях на рейсовом битком набитом автобусе с полными сумками в руках сделало его безумцем.

Аскольд тем временем успел подписать все необходимые документы и вернуться к стоянке. Подождав там Бориса Сидоровича минут двадцать, он вдруг увидел сказочного Гулливера, переходящего лютамшорскую площадь, точно море, которое было ему по колено. Обеими руками прижимая к пухлому животу разворачивающиеся, рассыпающиеся свертки, Гулливер медленно приближался к машине.

— Достаньте ключи, — попросил он Аскольда, кивнув на правую сторону расстегнутого пиджака.

Пришлось запустить руку в чужой карман. Дыра в подкладке вела в таинственные дебри, где посеяло свои семена самое многолетнее из растений — время.

— Да нет, — с явным удовольствием от того, что может позволить себе это, капризничал Борис Сидорович. — Не здесь. В маленьком, боковом.

Очередные покупки уложили на заднем сиденье, поскольку багажник был уже забит до отказа. Водитель и пассажир заняли свои места. Некоторое время сидели неподвижно, точно астронавты, надолго покидающие родную планету. Такие были у них отрешенные лица.

На обратном пути они без труда обгоняли грузовые и легковые машины, макро- и микроавтобусы — вообще весь наземный попутный транспорт, двигавшийся в сторону Лунина.

— Вот это мотор! — восхищался Аскольд.

— Раньше на совесть делали, — вторил ему раскрасневшийся и как-то вдруг заметно помолодевший Борис Сидорович. — Это теперь только видимость одна…

Казалось, они были впереди всех, когда далеко на горизонте возник маленький, поблескивающий на солнце, будто изготовленный из отполированного кусочка черного агата, жучок, по мере их стремительного сближения превращавшийся в приземистый автомобиль с серыми морщинистыми занавесками на заднем стекле. Борис Сидорович сразу узнал директорскую «волгу».

Машина директора Института химии словно бы неслась теперь им навстречу, но только почему-то задним ходом. Скорость была неимоверная. Мелькнули в боковом стекле полные удивления и ужаса глаза водителя. Черный жучок промелькнул и исчез, точно его невзначай смахнули со скатерти.

— Будем теперь иногда вместе ездить, — то ли попросил, то ли пообещал Борис Сидорович, сглотнув накативший комок. — Согласны?

Наступала пора уезжать, прощаться. Конференция кончилась. Силы доцента Казбулатова были на исходе, нервы — на пределе. Триэс находился в том как бы парализованном, неопределенно-подвешенном состоянии, когда нужно на что-то решиться, встряхнуться, переменить обстановку. Андрей Аркадьевич спешил к своей Диане, оставленной на попечение соседей. Инна тоже рвалась домой, к дочери, подальше от злых языков. Для всех троих дальнейшее пребывание в Приэльбрусье потеряло всякий смысл. Солнце, горы, любовь, карусель, доклады, дискуссии — все себя исчерпало. Даже Охотничьи апартаменты, столь поразившие поначалу профессорское воображение, померкли, уменьшились, превратились в обычный одноместный номер провинциальной гостиницы за два пятьдесят в сутки.

Перед самым отъездом явилась какая-то ведьма.

— Все в порядке? — ворчливо спросила она, откинув одеяло. — Мы, главное, вот на что смотрим…

В аэропорту они застряли. Вылет самолета задерживался. Чтобы скоротать время, Андрей Аркадьевич предложил каждому рассказать что-нибудь — в духе тех забавных историй, которые часто и издавна рассказывают друг другу мужчины и женщины, отрезанные от внешнего мира наводнениями, землетрясениями, эпидемиями или другой общей бедой. Триэс и Инна, оба усталые и подавленные, никак не откликнулись.

— Знаете историю о слепом, которому пытались растолковать значение слова «белый»?