— Одобрить! — выкрикнул с места начальник отдела Сирота.

Сидящие за длинным столом напротив друг друга члены Президиума и приглашенные задвигались, зашумели, будто разом вдруг ощутив неловкость изначально принятых поз и как бы подтверждая справедливость вывода, очевидного для всех и каждого.

— Вот наглядный пример, — откликнулся на живой голос заместитель директора. — Кетеновая тематика, ведущаяся в отделе Сироты… Сергей Сергеевич!.. Где Степанов?

— В командировке.

— Я ведь предупреждал: все командировки отложить.

Сирота угрюмо кивнул. Замечание было по существу и в то же время совершенно бессмысленно: не отменять же конференцию в Приэльбрусье.

Владимир Васильевич завершил прерванную мысль. Ее суть заключалась в том, что популярная ныне кетеновая тематика зародилась как раз в недрах отдела информации. Кетены привлекли внимание исследователей лишь благодаря дискретному переводу с немецкого, квалифицированно выполненному в отделе товарища Кирикиаса.

Слушая все это, Виген Германович продолжал то ковырять, то разглаживать ладонь, будто все еще не отваживаясь на более решительные меры для удаления не дающей покоя припухлости.

Засим следовали сообщения по основным направлениям работ, чтобы дать возможность Президиуму принять решение о ходе дальнейшего развития так называемой Лунинской системы переводов, уже получившей заслуженное признание.

Докладчиков было трое. Выступивший первым старший лингвист ЛПИМТ Борис Сидорович Княгинин, тяжеловесный кудлатый старик, сделал мучительную попытку встать, но едва заметный жест товарища Крупнова позволил ему говорить сидя. Борис Сидорович только кхекнул на это, пожевал губами, подергал пористым в малиновых прожилках носом и поправил очки.

— В своем сообщении, — на весь кабинет загремел его бас, заставивший кое-кого даже вздрогнуть, — я не стану касаться задач машинного перевода, выходящих за пределы собственно лингвистики…

Старик поперхнулся, кашлянул раз-другой, задохнулся, засипел и тотчас зашелся в стонах, всхлипывании, клокотании. Божья кара, очередной раз посланная небом злостному курильщику, отняла значительную часть отведенного для доклада времени. Когда же Бориса Сидоровича наконец отпустило и можно было продолжать, члены Президиума чувствовали себя не менее изнуренными, чем сам Борис Сидорович.

— Круг деятельности, охватывающий понятие «перевод», велик и обширен…

С тревогой приглядываясь к Борису Сидоровичу, присутствующие боялись повторения приступа.

— Мы вынуждены, как вы знаете, переводить стрелки часов, перемещаясь с востока на запад и с запада на восток, или железнодорожные стрелки при переводе поезда с одних путей на другие. Переводим мысли, поступки, намерения и события на язык слов, взаимоотношений, действий. Переводим деньги по почте или на сберкнижку…

Вдруг в широко раскрытый рот Бориса Сидоровича вновь со свистом устремился воздух, и где-то там, в груди, начал надуваться ужасный пузырь. Все замерли. Однако обошлось, приступ не повторился.

— Задумаемся же о том пределе, той мере приближения перевода к подлиннику…

Старший лингвист ЛПИМТ сделал многозначительную паузу, исподлобья и не без сарказма взглянул на сидящего визави Андрея Аркадьевича Сумма, сморщил лицо, все в старческих угрях, громко отпил несколько глотков воды из пододвинутого кем-то стакана и продолжал:

— Было бы крайне неразумно при разработке новой системы возвращаться ко временам так называемого склонения на наши нравы, когда переводчики сатир Буало, например, превращали Париж в Москву, другие переносили действие из одного времени в другое, а третьи так и вовсе переименовывали небезызвестную «Ленору» Бюргера то в Людмилу, то в Ольгу…

Нина Павловна, тощая, маленькая женщина с желчным лицом, представлявшая на заседании интересы технического отдела, заерзала на своем стуле и недобро взглянула на Бориса Сидоровича, всем своим видом давая понять, что вводная часть затянулась и пора переходить к существу вопроса. Поговаривали, что она приходится дальней родственницей покойному академику Скипетрову.

— Иные же переводчики, — отложил в сторону дрожащей рукой один из шуршащих листков доклада Борис Сидорович, — я имею в виду, разумеется, только тех, кто не прибегает к сознательным искажениям, а добросовестно пытается перенести читателя в обстановку других эпох… так вот, некоторые переводчики, к сожалению, сами перебираются туда с большим трудом. И потому под беретом, осененным перьями, мы нередко узнаем голову, причесанную в современной парикмахерской, иные романтические героини получают воспитание в нынешней школе с продленным днем, а государственные люди шестнадцатого столетия мыслят столь же неинтересно, как какие-нибудь современные обозреватели «Литературной газеты»…

Последние слова лингвиста вызвали заметное оживление. При этом кто-то вспомнил недавно опубликованную в районной газете заметку, посвященную Лунинской системе переводов, кто-то усмотрел двусмысленный намек в выражении «государственные люди», а докладчик уже углубился в анализ страданий писателей, уязвленных жалкими переводами. Целый его пассаж был посвящен Пушкину, впадавшему в бессильный гнев от упреков в неблагодарности по поводу исправлений и улучшений его текстов переводчиком, взявшим на себя труд «сократить длинноты и облагородить некоторые слишком уж обыкновенные украшения». Дальнейшее сводилось к отстаиванию необходимости использовать для новой машинной идеологии единственно правильный принцип перевода — «слово в слово».

Борис Сидорович прихлопнул ладонью последний лежавший перед ним листок и на вопрос председателя: «вы кончили?» — только упрямо тряхнул головой.

— Кто следующий? — обратился к собравшимся Владимир Васильевич.

Его взгляд, пробежав по лицам, точно луч прожектора, остановился на товарище Кирикиасе. Но тут донеслось совсем с другой стороны:

— Разрешите мне.

— Прошу внимания! Слово Андрею Аркадьевичу Сумму.

В отличие от апологета «дословного перевода» Бориса Сидоровича, Андрей Аркадьевич принадлежал к артистическому типу переводчиков-импровизаторов и потому начал свое выступление в полемическом тоне, противопоставив буквализму предшественника свободные правила свободных ассоциаций, которые, по его утверждению, только и могли сообщить гибкость машинной идеологии в современных условиях дискретного перевода.

— Как сказано у Вергилия: «Quadrupedante putrem sonitu quatit ungula campum»…

С первой же фразы богатый модуляциями, выразительный голос Андрея Аркадьевича, его капризно-чувственные губы на бледном худом лице, свидетельствующие о необычном сочетании жизнелюбия и аскетизма, покорили присутствующих.

— Переводится это так: «Топотом звонких копыт сотрясается рыхлое поле». Стихи Вергилия тотчас пришли мне на память, когда в уже упоминавшейся сегодня научной статье я столкнулся с термином «ядерный квадрупольный», созвучным вергилиевскому quadrupedante…

Тут Андрей Аркадьевич вынужден был откровенно признаться, что до сих пор не понимает, да и не стремится, по совести говоря, понять значение сложного физического термина. Лишь интуитивно ощущаемое сродство энергий побудило его использовать строку из «Энеиды» в качестве  и н т е р а п т о р а  — искусственной вставки, ритмической паузы, если угодно.

— О плодотворности принципа спонтанности применительно к дискретному переводу свидетельствуют хотя бы успешно начатые работы в области…

На мгновение Андрей Аркадьевич замешкался.

— Кетенов, — подсказал кто-то из соседей.

— Да, кетенов, благодарю вас…

Виген Германович сожалел, что докладчики выступают сидя. Это невольно снижало общее впечатление. Никто не мог увидеть и оценить его сотрудников в полный, так сказать, рост.

— Несомненно, — продолжал Андрей Аркадьевич, — дословный перевод лишает восприятие оригинала должной активности, делая его тем самым и не совсем точным. Что касается переводов пушкинских стихов на французский, на которых останавливался уважаемый Борис Сидорович, то они страдают прежде всего от неспособности вместить в себя должный энергетический заряд…