Меня зажали со всех сторон, притерли спереди, сзади, сбоку. Когда за мостом стало немного свободнее, я прибавил скорость. Только бы, подумал, успеть убежать, поскорее выбраться из города.

Сначала вдалеке возник нависший над шоссе яркий кружок, ограничительный знак, потом показался серый игрушечный домик, а возле него — несколько изуродованных машин с расплющенными капотами, помятыми боками, разбитыми стеклами. Из домика на асфальт решительно вышел милиционер и резко замахал черно-белым полосатым жезлом. Я притормозил, съехал на обочину, выключил зажигание.

— Ваши документы!

Инспектор вскинул руку к козырьку, оглядел сначала машину, потом меня.

— Почему выезжаете в таком виде на линию?

Я мучительно стараюсь собраться с мыслями и не могу заставить себя сосредоточиться, чтобы внятно объяснить инспектору, почему я ехал теперь, 31 августа 1967 года, на машине по этому опустевшему вдруг шоссе. В силу каких причин и обстоятельств. Куда и зачем…

— Видите ли…

Главное, чтобы получилось правдоподобно. Чтобы он ни в чем не заподозрил меня.

— Видите ли, в поселке Лукино, где я родился, вырос и оставался вплоть до окончания средней школы, до поступления в университет… Я сейчас объясню… что имею в виду… Не подумайте, я не уклоняюсь от прямого ответа. Попытаюсь ответить как можно короче. Мне тридцать лет, женат, дети есть, преподаю специальный курс, веду общественную и научно-исследовательскую работу в области, название которой вряд ли покажется вам интересным…

Вы спрашиваете… Да, вы спрашиваете, почему я выехал в таком виде на линию. Видите ли, в связи с некоторыми обстоятельствами, сильным переутомлением, а также тем, что сегодня 31 августа, дата для меня в некоторой степени очень важная… Я позволил себе этот автопобег — простите, автопробег, который, собственно…

Или он думает, что я пьян?

— Вас смущает вмятина на крыле?

— Предъявите акт.

— Я ударил машину вчера вечером в темноте. Когда ставил…

— Почем я знаю? Может, вы человека сбили.

— Товарищ инспектор!

— Не имели права выезжать на линию с неисправностью.

— Машина исправна.

— А эта вмятина?

— Вот! — мне наконец удается поймать нить. — Именно с намерением ликвидировать вмятину я выехал на линию с неисправностью, поскольку сам не имею достаточной квалификации и жестяным работам не обучался. Надеюсь, что на станции обслуживания, которая находится в нескольких километрах от вашего поста…

— Не имели права, — повторяет инспектор сухо.

Неужели снимет номера и заберет документы?

Мы направляемся к деревянному домику, оборудованному грубосколоченными столом, лавкой. Инспектор из кипы чистых бланков берет один, макает перо в чернильницу, чешет о краешек.

— Извините, товарищ инспектор…

На кончике пера застрял волосок, который необходимо снять, а потом еще раз обмакнуть перо, так как все чернила сошли.

— Мою вину… безусловно, без всяких сомнений достаточно серьезную, я осознаю до конца, и ваше справедливое замечание…

Инспектор переводит задумчивый взгляд с кончика пера на окно, из которого видно прямое шоссе с зеленой разделительной полосой. Маленькие разноцветные жучки беззвучно ползут из города и в город. Постепенно приближаясь, они превращаются в крупных медлительных животных. Скорость не более сорока километров в час.

А из-за горизонта вновь возникают маленькие блестящие панцири. Идет борьба за первые места возле правой кромки шоссе. У дорожного знака игра в перегонки на время прекращается, и машины ведут себя как приодетые образцово-показательные школьники на торжественной линейке. Только зеленая «Волга» упрямо добивается первого места.

Инспектор отрешенно смотрит на дорогу. Что сказать ему? Какие слова позволят объяснить смысл происходящего? Как передать состояние, заимствованное, должно быть, из арсенала пятнадцатилетней юности, — состояние замороженности всех чувств.

Инспектор кладет ручку на стол и выходит из домика неторопливой походкой дирижера большого оркестра. Едва заметный взмах руки — и зеленая «Волга», похожая на кузнечика-богомола, замирает в испуге, словно надеясь, что защитная окраска и неподвижность помогут ей остаться незамеченной.

— Так что, товарищ инспектор?..

Он смотрит удивленно, будто за эти несколько мгновений успел забыть, как я выгляжу, и лицо его выражает недовольство. Я почему-то все еще здесь.

— Забирай документы.

Наконец замечаю, что инспектор лет на пять моложе меня. Он искоса смотрит на зеленую «Волгу», на спешащего к нему водителя и, предвкушая удовольствие, хмурит брови.

— Уезжай, пока не передумал.

С авторемонтной станции, находящейся в нескольких километрах от поста ГАИ, я уехал, не дожидаясь, когда высохнет грунт на выправленном крыле. Я спешил. После городских улиц езда по широкому шоссе воспринималась как купание в море сразу после двухчасового перелета в Крым, случайного транспорта из аэропорта и полуторачасовой тряски в автобусе, который должен привезти наконец к морю.

Шоссе расплывалось у горизонта. Блестели лужи нагретого воздуха. Меня обогнало несколько машин, а вот и еще одна. Уже включена правая мигалка, хотя мы идем нос к носу, и, охваченный горячкой гонки, я чуть прибавляю скорость. На спидометре девяносто пять, сто, мы не уступаем друг другу, словно оба боимся упустить некий последний шанс первенства, а на повороте человек мечется по шоссе. Из-за деревьев его не было видно раньше. Самоубийца! Я затормозил. Голову зажало в тиски. Небольшой поворот винта — и она расколется с треском, как грецкий орех.

Человек на шоссе ошарашенно улыбался.

— Это вы?

На обочине стояла зеленая «Волга». Кажется, та самая «Волга»-богомол.

— Неплохой способ остановить машину. И место удачное — как раз на повороте.

— Тем не менее никто не останавливался. Вы первый.

— Попробовал бы не остановиться.

— Бензин кончился. Не выручите? Только до бензоколонки добраться.

— Берите, — сказал я, — но не больше пяти литров.

— Не беспокойтесь.

Он достал из багажника шланг и опустил один конец в бак моего «Москвича».

Бензин тоненькой струйкой полился в канистру.

— За грибками решил съездить. Вы тоже?

— Нет.

— Машина ваша?

— Моя.

— Давно купили?

— Угнал сегодня утром.

— Шутите.

— Конечно, шучу.

— Я так и понял. За обгон задержали?

— Нет, крыло было помято.

— Стукнулись?

— Убил человека.

— Вы это серьезно?

— Ну все, — сказал я, — хватит.

Стрекот убегающего кузнечика-богомола растворился в тишине и зное. Справа за деревьями начиналось скошенное поле, вдали вырисовывались темные кубики деревенских домов и белая стрелка церкви. Маленькая луковица, подобно воздушному шару, поддерживала ее над землей, отчего все сооружение казалось чрезвычайно легким. Да, это был раз и навсегда изготовленный макет, полная иллюзия покоя в окружении старых, уютных декораций.