Она поднялась и сбросила белый халат. В мареве жары я взглядом провожал ее. Она пересекла пляж, вошла в море и, когда вода стала ей по пояс, легла на спину.

Вот мы снова в тени сосен у бунгало.

Играли в карты, они научили меня правилам игры, очень простым. Это был единственный раз в моей жизни, когда я играл в карты. Наконец полуденная жара спала.

- Я отправляюсь по магазинам, - сказала она.

Он повернулся ко мне:

- Вы не составите ей компанию? Так будет более благоразумно... Она водит машину без прав... Я тогда не хотел вам этого говорить... Вы могли испугаться, что нас остановят на дороге из Сен-Рафаэля. - Он коротко усмехнулся.

- Я ничего не боюсь, - ответил я.

- Правильно. Мы тоже в вашем возрасте...

- Но мы и сейчас ничего не боимся, - сказала она, подняв указательный палец.

Во внутреннем кармане куртки у меня всегда лежали паспорт и водительские права. Я сел за руль, стронул машину и выехал со стоянки с трудом, потому что давно не водил.

- Мне кажется, - сказала она, - что вы водитель еще хуже меня.

Она показывала мне, куда ехать. Снова эта неширокая дорога, обсаженная бамбуком. Она была такой узкой, что всякий раз, когда навстречу ехала машина, надо было забираться на обочину.

- Хотите, я заменю вас? - предложила она.

- Нет-нет, я отлично справлюсь.

Я поставил машину у "Отель-де-Пари" - фасад и маленькие окна с деревянными ставнями придавали ему вид горного шале, - и мы пешком пошли в порт. Было то время, когда туристы бродят по набережной, любуясь яхтами у причала, или пытаются найти свободное местечко на террасе "Сенекье". Она купила кое-что в аптеке. Спросила, не нужно ли мне чего-нибудь, и после минутного колебания я признался, что мне нужны лезвия "Жиллет" и крем для бритья, но у меня нет при себе денег. Потом мы пошли в книжный магазин, где она выбрала детектив. А затем - в табачную лавку. Там она купила несколько пачек сигарет. Мы с трудом проталкивались в толпе.

Зато на маленьких улочках старого города, где мы бродили чуть позже, было пустынно. Спустя годы я вернулся туда, ходил вдоль порта и по тем же самым улочкам вместе с Аннет, Ветцелем и Кавано. При всем желании я не мог быть таким же беззаботным и жизнерадостным, как они. Я был в плену у прошлого, переживал отступающие все дальше дни, но с течением времени свет того лета претерпел забавные изменения: вместо того чтобы выцвести, побледнеть, как старые передержанные фотографии, мои воспоминания становились все контрастнее, и теперь я вновь все вижу в изначальной резкости.

Мы прошли улицей Понш и, миновав арку, остановились на площадке, возвышающейся над рыбачьим портом. Она показала на террасу развалившегося дома:

- Мы жили там с мужем очень-очень давно... Вас тогда еще на свете не было...

Ее светлые глаза пристально смотрели на меня с тем отсутствующим выражением, которое так меня смущало. Но тут она нахмурила брови - я уже не раз замечал эту ее манеру, и всегда мне казалось, что она слегка подсмеивается надо мной.

- Хотите, побродим немного?

В саду на склоне, у подножья крепости, мы сели на лавочку.

- У вас есть родители?

- Я больше не вижусь с ними, - сказал я.

- Почему?

Опять эти нахмуренные брови. Что ей ответить? Странные родители, которые вечно искали какой-нибудь пансионат или исправительный дом, чтобы избавиться от меня.

- Увидев вас сегодня утром на краю дороги, я задумалась, а есть ли у вас родители.

Мы снова шли в порт Крепостной улицей. Она взяла меня под руку, потому что спуск был довольно крутой. Касаясь ее руки и плеча, я испытывал чувство, до тех пор мне неведомое, - ощущал себя под чьей-то опекой. Впервые в жизни... Меня наполнила какая-то легкость. Волны нежности шли от нее, когда она просто касалась меня плечом или время от времени смотрела на меня своими светло-голубыми глазами. Я понятия не имел, что такое возможно.

Мы вернулись по пляжу к бунгало. И сидели в шезлонгах. Уже стемнело, и нас освещала только лампа с веранды.

- Сыграем в карты? - предложил он. - Но вы, похоже, не очень-то любите такие развлечения...

- А разве мы в его годы играли в карты? - Она призывала его в свидетели, и он улыбнулся:

- Нам было некогда.

Он сказал это совсем тихо, словно про себя, и мне было бы любопытно узнать, чем же они были так заняты в те времена.

- Если вам некуда пойти, можете переночевать у нас, - сказала она.

Мне стало стыдно при мысли, что они принимают меня за бродягу.

- Благодарю вас... Спасибо, если это не обременительно... - Мне было очень трудно выговорить это, и, чтобы набраться храбрости, я больно впился ногтями в свои ладони. Но надо было признаться еще в самом ужасном: Завтра я должен вернуться в Париж. Но, к несчастью, у меня украли все деньги, которые еще оставались.

Вместо того чтобы опустить голову, я смотрел прямо ей в глаза, ожидая приговора. Она снова нахмурила брови:

- И это вас так тревожит?

- Не беспокойтесь, - сказал он. - Мы раздобудем для вас место в завтрашнем поезде.

Наверху, за соснами, вилла и бассейн были ярко освещены, и я видел мелькающие на фоне голубой мозаики фигуры.

- У них веселые гулянки каждую ночь, - сказал он. - Это мешает нам спать. Поэтому мы и ищем себе другой дом.

У него как-то сразу сделался измученный и усталый вид.

- Поначалу они зазывали нас к себе на эти вечеринки, - сказала она. Тогда мы стали гасить свет в домике и делали вид, что нас нет.

- И сидели в темноте. Однажды они пришли за нами. Мы спрятались в соснах, там, поодаль...

С чего это они разговаривали со мной столь доверительно, словно хотели оправдаться?

- Вы с ними знакомы? - спросил я.

- Немного... - сказал он. - Но мы не хотим их видеть...

- Мы совсем одичали, - прибавила она.

Голоса все приближались. Метрах в пятидесяти от нас по сосновой аллее шли несколько человек.

- Вы не будете против, если мы погасим свет? - спросил он.

Он вошел в дом, свет потух, и мы с ней остались в полумраке. Она положила руку мне на запястье.

- Теперь, - сказала она, - надо разговаривать тихо. - И улыбнулась мне.

За нашими спинами он медленно закрывал раздвижные стеклянные двери, стараясь сделать это бесшумно, потом вернулся и сел в шезлонг. А те люди уже были совсем близко, в начале аллеи, которая вела к бунгало. Я слышал, как один из них хриплым голосом повторял: