На третьем уровне все явления могут пониматься как имеющие зависимое происхождение, потому что, когда мы их анализируем, мы обнаруживаем, что в конечном счете они не обладают независимой природой. Это можно понять благодаря способу, который мы используем при указывании на определенные явления. Например, слова «действие» и «деятель» предполагают друг друга. То же относится к словам «родитель» и «ребенок». Некто является родителем только потому, что имеет детей. Точно так же дочь или сын называются так лишь в том отношении, что у них есть родители. Такие же отношения взаимной зависимости видны в словах, которыми мы описываем занятия или профессии. Люди называются крестьянами в связи с тем, что работают на земле. Врачи называются так потому, что работают в области медицины.

Более тонкий уровень вещей и явлений может быть понят в терминах зависимого происхождения, когда мы, например, спросим: «Что именно представляет собой глиняный горшок?» Когда мы ищем нечто, что могли бы описать как его истинную сущность, мы обнаруживаем, что на самом деле существование горшка – и соответственно всех других явлений – в определенной мере условно и определено соглашением. Когда мы спрашиваем, определяется ли сущность горшка его формой, его назначением, его составными частями (то есть смесью глины, воды и так далее), мы находим, что термин «горшок» – это просто словесное обозначение. Нет ни единой характеристики, о которой можно было бы сказать, что она одна определяет горшок. Не может этого сделать и вся совокупность характеристик. Мы можем представить горшки разнообразных форм, – и они ничуть не меньше будут горшками. И поскольку на самом деле мы можем говорить о существовании горшка только в связи со сложными цепями причин и условий, рассмотренных в общей перспективе, то горшок не имеет одного определяющего качества. Другими словами, он не существует для себя и в себе, но скорее возник зависимо.

В том, что касается явлений сознания, мы снова обнаруживаем зависимость. Здесь это зависимость между воспринимающим и воспринимаемым. Возьмите, например, восприятие цветка. Во-первых, для того, чтобы возникло восприятие цветка, должен иметься орган чувства. Во-вторых, должны иметься условия, – в данном случае сам цветок. В-третьих, для того, чтобы восприятие имело место, должно быть нечто, направившее внимание воспринимающего на объект. И затем уже, благодаря причинному пересечению этих условий, происходит познавательный акт, который мы называем восприятием цветка. Теперь давайте рассмотрим, из чего в точности состоит этот акт. Есть ли это только работа воспринимающей способности? Есть ли это лишь взаимодействие между данной способностью и самим цветком? Или здесь есть что-то еще? И в итоге мы обнаруживаем, что не можем понять идею восприятия вне контекста бесчисленных сложных рядов причин и условий.

Если мы возьмем в качестве объекта исследования само сознание, то, хотя мы склонны думать о нем как о чем-то внутреннем и неизменном, мы обнаруживаем, что и оно будет понято лучше в терминах зависимого происхождения. Это потому, что трудно установить нечто, существующее отдельно от личного воспринимающего, познавательного и эмоционального опыта. Сознание куда больше похоже на конструкцию, возникающую из некоего спектра сложных событий.

Другой путь к пониманию концепции зависимого происхождения – это рассмотрение феномена времени. Обычно мы предполагаем, что имеется некое независимо существующее явление, которое мы называем временем. Мы говорим о прошедшем времени, о настоящем и будущем. Однако, когда мы присматриваемся к нему более внимательно, мы видим, что и эта концепция – всего лишь условность. Мы обнаруживаем, что понятие «настоящий момент» – это просто ярлык, обозначающий взаимосвязь между «прошедшим» и «будущим». На самом деле мы не можем указать на настоящее время. За долю секунды до предполагаемого настоящего момента уже лежит прошлое; через долю секунды после него – уже будущее. Даже если мы говорим, что настоящий момент – это «сейчас», то не успеем мы произнести это слово, как он уже в прошлом, А если бы мы стали утверждать, что должен, тем не менее, быть некий единственный бесконечно малый момент, который нельзя разделить на «прошлое» и «будущее», у нас вообще не осталось бы никаких оснований для какого-либо разграничения прошлого, настоящего и будущего. Если бы существовал хоть один такой неделимый момент, то у нас было бы только настоящее. Но без идеи настоящего становится трудно рассуждать о прошедшем и будущем, поскольку оба они с очевидностью зависят от настоящего. Более того, если из нашего анализа мы бы сделали вывод, что настоящее просто не существует, мы тем самым отвергли бы не только общепринятое соглашение, но и свой собственный опыт. В самом деле, когда мы начинаем исследовать наше ощущение времени, мы видим, что наше прошлое уже исчезло, а будущее только наступит. Мы чувствуем лишь настоящее.

К чему приводят нас эти наблюдения? Конечно, все становится несколько сложнее, когда мы рассуждаем подобным образом. И более удовлетворительным выводом будет, разумеется, тот, что настоящее на самом деле существует. Но мы не можем постичь его, рассматривая как внутренне самосущее или объективно независимое. Настоящее возникает, завися от прошлого и будущего.

Какую пользу мы можем извлечь из этого? В чем ценность подобных наблюдений? Из них следует ряд важных выводов. Прежде всего, когда мы начинаем понимать, что все, что мы воспринимаем и ощущаем, возникает в результате бесчисленных связей причин и условий, наш взгляд на мир меняется. Мы видим, что Вселенная, в которой мы живем, может рассматриваться как единый живой организм, где каждая клетка действует в уравновешенном взаимодействии со всеми другими клетками, составляя целое. Если всего лишь одна из клеток повреждена, как случается при болезни, – равновесие нарушается, и это опасно для всего целого. Из этого, в свою очередь, следует, что наше личное благополучие тесно связано и с благополучием других, и с окружающей средой, в которой мы живем. Отсюда ясно также, что каждое наше действие, каждый наш поступок, слово и мысль, вне зависимости от того, насколько незначительными или незаметными они могут показаться, имеют значение не только для нас самих, но и для всех других.

Далее, когда мы рассматриваем реальность в терминах зависимого происхождения, это уводит нас от привычной склонности видеть предметы и события как устойчивые, независимые, отдельные сущности. Это полезно, поскольку именно эта склонность заставляет нас преувеличивать одну-две стороны нашего опыта и воспринимать текущую ситуацию как целое лишь через них, игнорируя ее подлинную сложность.

Такое понимание реальности, предлагаемое концепцией зависимого происхождения, также сталкивает нас со сложной задачей видеть предметы и события не столько черно-белыми, сколько во всей сложности пересечений их взаимосвязей, которые трудно уловить. Это препятствует рассуждению в терминах абсолютного. Более того, если все явления зависят от других и если ни одно из явлений не может существовать независимо, то даже наше наиболее любимое «я» должно быть признано существующим не так, как мы обычно это понимаем. Ведь, действительно, мы обнаруживаем, что, если мы аналитически ищем подлинное «я», его кажущаяся цельность рассыпается ещё быстрее, чем цельность глиняного горшка или настоящего момента. Потому что, в то время как горшок есть нечто реальное, на что мы можем указать, «я» куда более неуловимо: его сущность как конструкции быстро становится очевидной. Мы начинаем понимать, что привычное четко проводимое нами разделение между «я» и «другие» – преувеличение.

Этим вовсе не отрицается, что каждое человеческое существо естественно и по праву обладает сильным чувством «я». Даже если мы не можем объяснить, почему это так, ощущение «я» в нас присутствует. Но давайте исследуем, что же представляет собой тот действительный объект, который мы называем своим «я». Возможно, это ум? Но иногда случается, что ум человека становится чрезмерно активен, а может впасть в депрессию. И в том, и в другом случае врач может прописать лекарство, чтобы улучшить самочувствие человека. Это показывает, что мы думаем об уме как о том, чем обладает личность. И, действительно, когда мы задумаемся над этим, то поймем, что все выражения типа «мое тело», мой язык», «мой ум» включают идею обладания. Поэтому трудно представить, чтобы мое «я» составлял ум, хотя верно и то, что были буддийские философы, пытавшиеся отождествить «я» с сознанием. Будь «я» и сознание одним и тем же, отсюда следовал бы нелепый вывод о том, что действующий субъект и действие, то есть осознающий и деятельность осознания, – одно и то же. Нам бы пришлось признать, что познающий, «я», которое познаёт, и процесс познания – тождественны. Но и при таком подходе также трудно понять, как «я» может существовать в качестве независимого явления вне совокупности «ум-тело». И это снова заставляет предположить, что наше привычное представление о «я» в каком-то смысле только ярлык для сложного переплетения взаимозависимых феноменов.