Стали тихо читать:
«Смерть палачам! Фашисты уничтожают нашу гордость — учёных. Убиты академик Казимир Бартель, известный физик Владимир Стажек… Рабочие Львова! Подымайтесь на борьбу с фашистами! Патриоты».
— Написано чёрной тушью, женской рукой, — определил Фодор. — Почерк изменён…
— Значит, в городе есть и другие подпольщики.
— Разумеется, есть.
— Я переведу на венгерский язык, — предложил тут же Шипош: — Знаете, что на станции расположена венгерская часть.
Возбуждённо намечали план действия группы.
— А видите, товарищи, — заметил Дацюк, — обращение написано — к рабочим! Первое слово — к ним. Вот ты, Янош, рабочий, по тюрьмам скитался — и в Венгрии, и в Чехословакии. Иштван — тоже человек труда, и Дьёрдь…
— Повоюем! — твёрдо сказал Фодор. — Начнём пока с таких вот листовок, а потом, как только будет связь…
— Да, но к этому нам надо подготовиться уже теперь, заранее. У меня есть думка вот о них, — Дацюк кивнул на Иштвана и Дьёрдя. — А что, если им сделаться «братьями Шипошами»? Ану, хлопцы, немного похожи? Будете братьями-портными. Дьёрдю не привыкать — учился на портного, ну а тебе, Иштван, придётся быть только подмастерьем…
Кровавые расправы над жителями сопровождались грабежом народного добра. Образовав «дистрикт Галичину» на территории западных областей Украины и включив её в генерал-губернаторство, оккупанты поощряли частную коммерцию. Львов наводнили тёмные дельцы: немецкие колонисты, офицеры вермахта, ведавшие снабжением и спекулировавшие награбленным добром, бывшие владельцы. В такой обстановке «акклиматизация» «братьев Щипошей» прошла довольно быстро.
На щите у биржи появился тщательно разрисованный лист ватмана. Объявление гласило: «Заграничные портные-мастера братья Шипоши. Мужские модели по последним берлинским и парижским образцам. Перелицовка костюмов, а также другой одежды. Доставка на дом гарантируется дополнительно по особым расценкам…».
«Братья» уже имели вполне надёжные документы: Дацюка к тому времени перевели в участковое управление, он получил доступ к «кеннкартам» и снабдил ими всю свою немногочисленную группу. Это дало возможность развернуть основную — подпольную работу.
Первым делом готовили почву для разведывательной деятельности в хортистских воинских частях: Шипош с Фодором писали венгерские листовки. Украинские тексты для них доставляла сестра Дацюка — Христина. Дьёрдь вместе с женой отправлялись по квартирам клиентов — венгерских офицеров. А ещё любили посещать утренние киносеансы, «забывая» в полутёмных залах листовки для солдат. Сначала ходили в кинотеатр «Студио», после того зачастили в «Роке». Вскоре листовки оставляли даже в магазинах, расклеивали в подъездах среди бела дня.
Однажды на Пекарской Шипош заметил цветной немецкий плакат, на котором был изображён «гитлеровский рай». Надпись гласила: «Ты увидишь всю Европу! Поезжай к нам работать!» Сверху кто-то написал углём: «Поезжай, если хочешь подохнуть». Так возникла тема очередных листовок: писали об угнанных в рабство, рассказывали о трагической судьбе многих жителей, раскрывали глаза обманутым хортистами солдатам на преступные акции фашизма.
Поздней осенью к Дацюку, довольно потирая руки, зашёл Янош Фодор:
— Овощи уже не поступают и в немецкий магазин. Жена фельдкомиссара Шранка рассказывала, что около Золочева партизаны сожгли все фольварки, увезли приготовленный для отправки картофель, подожгли сено на платформах. Обо всём этом надо тоже написать в листовках — чтобы и наши люди, и простые солдаты почувствовали: антифашистская борьба развёртывается, и мы уже— реальная сила, к которой они могут присоединиться.
Трудно было писать от руки, но друзья проводили бессонные ночи, размножая тексты, чтобы снова утром отправиться в опасные рейды по глухому городу.
Постепенно нащупывались связи с другими подпольщиками. И через год группа интернационалистов стала настоящим боевым отрядом.
Из квартиры Дацюка одна дверь вела в подвал, а он сообщался лазом с соседним домом, где жили «братья Шипоши». Большинство встреч происходило у него, Андрея. В последний день 1942 года он пригласил друзей к себе в гости. Был в чёрном костюме, торжественно настроен:
— У нас, друзья, особый Новый год. Мы его встречаем народогвардейцами. Военный Совет «Народной Гвардии имени Ивана Франко» поручил принять от вас присягу.
И начал читать текст…
— За сожжённые города и села, за смерть наших детей, — вторил ему Юрий Мошкола, — за издевательство и насилие над нашим народом клянусь мстить врагу жестоко, беспощадно и неустанно… Кровь за кровь, смерть за смерть!
— Я клянусь, — твёрдо выговаривал каждое слово Янош Фодор, — что лучше умру в бою с врагом, чем смирюсь с тем, чтобы моих братьев и сестёр кровавый фашизм гнал в жестокое рабство…
— Я клянусь, — повторял с друзьями Иштван Шипош, — всеми средствами помогать Красной Армии уничтожать бешеных гитлеровских собак, не жалея крови и своей жизни!..
Потом будут принимать священную клятву на квартире Дацюка и другие разведчики. Будут на деле доказывать верность этой клятве…
Карабкается вверх улица Зелёная. В конце её, у самого отвеса, грузно уселся серый многоэтажный дом. Он спал в эту глубокую ночь. А в квартире, обращённой окнами к холмам, бодрствовали двое. Открыли дверцу духовки, и внутри осветилась шкала вмонтированного радиоприёмника. Один из двоих ловил нужную волну. Раздался знакомый размеренно-спокойный голос диктора. В этот час передавались материалы для областных и городских газет, выходивших на Большой земле:
— Внимание, говорит Москва… Передаём текст сводки Советского Информбюро…
Рядом с мужчиной, за машинкой — женщина. Сеанс — от 12 до 3 часов ночи.
Утром статьи и сводки были уже доставлены на другие тайные квартиры. И другие люди занялись их размножением, а затем — рассылкой со специальных распределительных пунктов.
Около полудня из дома вышел «портной» Дьёрдь. На руке висела, блестя шёлковой подкладкой, офицерская шинель. Сотруднику канцелярии губернатора майору Рашлу, ведавшему «службой порядка» в городе, и в голову не могло прийти, что его шинелью будет прикрыто несколько экземпляров партизанской газеты. Собственно, Рашлу в это время было не до обновки. Он стоял навытяжку перед разбушевавшимся комендантом Львова полковником Баухом. На щеках полковника вздулись желваки:
— Листовки на немецком языке обнаружены в трёх эшелонах, шедших на фронт. Даже в моём арсенале! Вы понимаете, Рашл, что произойдёт, если листовки окажутся и в наших казармах, если они попадут к солдатам гарнизона?..
В эти дни шеф службы СС информировал губернатора: «Пятеро рядовых 455 полка и ещё шесть рядовых 385 полка под различными предлогами уклонились от выполнения санитарных операций. При обыске служба СД указанных полков выявила прокламации… Следует заменить венгерскую охрану на посту возле Подзамче, которая, по агентурным сведениям, благожелательно относится к пропаганде большевиков…»
«Санитарными операциями» эсэсовцы называли массовые расстрелы военнопленных в песчаных карьерах, при созданных наспех пересыльных лагерях. Иштван и Янош писали листовки, в которых разоблачались действия палачей, и венгерским солдатам все более открывался смысл кровавой агрессии. Работа подпольщиков не пропала даром.
Это окрыляло, и группа Дацюка действовала увереннее. Начали подбираться к немецким частям. И вот Янош Фодор перечитал текст:
«Братья, немецкие солдаты! Гитлер и его клика — это злодеи и лгуны, каких ещё не видел свет… На их совести миллионы зверств. Гитлеровцы привели немецкий народ к смертельной катастрофе. Чтобы защитить себя, они подставляют вас под стволы пушек… Спасайте свои жизни, спасайте честь немецкого народа, переходите на сторону Красной Армии…»
Подпольщики раздобыли машинку с латинским шрифтом, переделали несколько литер, чтобы можно было печатать материалы на венгерском и немецком языках. Кроме сводок Совинформбюро они принимали по радио сообщения Национального комитета свободной Германии, да и сами сочиняли тексты, используя собственные разведданные.