В середине 20-х — 30-е годов ХХ в. становятся каноническими «боевые уложения» (у се), созданные настоятелем монастыря, представителем 30-го поколения шаолиньских бойцов Чжэньсюем (1893–1955 гг.): «Боевая мораль воспитывает прекрасных наставников, а из трудностей вырастают великие мастера. Обучаясь боевому искусству, сначала получают удары и с улыбкой на лице встречают обман со стороны других. Надо в спокойствии переносить удары противника и никогда не начинать поединок первым. Избегай дурных поступков и тогда с радостью воспримешь дух первоучителей» [378].

Понятие удэ в шаолиньской традиции может толковаться весьма расширительно. Например, оно распространяется даже на особенности ношения традиционного одеяния монахов, его покрой, цвет, характерное складывание рясы, тонкости питания, соблюдение распорядка дня и режима тренировок. Существуют и устные дисциплинарные предписания и обеты, также относящиеся к категории удэ, которые посвященный монах не должен открывать мирянам.

Одним из самых известных бойцов за всю историю Шаолиня стал Мяосин (мирское имя — Се Мэнвэнь), прозванный «Золотой архат». Он исполнял обязанности старшего наставника по ушу, а потом, в 20-х годах ХХ столетия, и настоятеля. Он был «благочестив, соблюдал все буддийские правила, был искусен в ушу и литературе». Тем не менее этот добродетельный человек, выступая вместе с отрядом монахов на стороне одного из местных лидеров-милитаристов, с успехом использовал в бою даже огнестрельное оружие, разя противников с коня. Именно Мяосину принадлежит одна из последних крупных редакций шаолиньского удэ, которые были обобщены под названием «Пять запретов и семь вредоносных факторов».

«Первое — сторонись нерадивости и лени, второе — сторонись гордыни и похвальбы, третье — сторонись вспыльчивости и суетливости, четвертое — избегай перескакивать через установленные ступени, пятое — избегай чрезмерного увлечения вином и женщинами». «Семь вредоносных факторов» заключались в следующем: «Первый — сексуальные связи вредят семени, второй — вспышки гнева вредят ци, третье — мучительные раздумья угнетают дух, четвертый — зависть вредит сердцу, пятый — излишества в питье и пище вредят крови, шестой — ленивый образ жизни вредит мышцам, седьмой — суетливость вредит костям» [306].

Правила Мяосина, как и ряд старых шаолиньских кодексов, повторяли обычные буддийские предписания. Это означает, что шаолиньская практика боевых искусств воспринималась как абсолютно естественная часть монашеской жизни.

Помимо монастырских уставов удэ существовали и кодексы, составленные известными мастерами. Некоторые из них получили широкую популярность, выйдя за рамки той школы, где были созданы. В любом случае с конца XVIII в. можно уже было говорить об определенном стандарте правил «боевой морали», поскольку все подобные уложения содержат схожие постулаты: терпение, преданность школе, уважение к мастеру, запрет перескакивать через этапы тренировок и т. д.

Формулировались эти «заповеди удэ» зачастую весьма непохожим образом. Например, в стилях «внутренней семьи» под «боевой моралью» понимались пять запретов, или качеств, недостойных истинного ученика. Они были сформулированы знаменитым мастером «внутренних стилей» Ван Чжэннанем. Ван не преподавал своего искусства пяти категориям людей: боязливым сердцем, драчливым, пристрастным к вину, болтливым, мягкотелым и глупым по природе, а также тем, кто вел аморальный образ жизни [255].

Одним из самых известных «частных» кодексов удэ стали правила мастера Тун Чжунъи (1879–1963 гг.), опубликованные им под названием «Знания, необходимые для бойца ушу» («Уши би чжи»). Тун Чжунъи, прослывший не только мастером ушу, но и весьма образованным человеком, в 1922 г. в Шанхае создал несколько союзов боевых искусств, в том числе Общество кулачного искусства Чжунъи, Общество борьбы шуайцзяо. Именно для учеников этих организаций и были написаны правила:

«Обладай постоянством: иначе изучающий ушу уподобится лодке, что скользит против течения, не продвигаясь вперед, а лишь отступая. Таков он в изучении гражданских дисциплин, таков он и в изучении боевых искусств…

Соблюдай закон: закон — это гарантия прав человека. Все люди нашего государства должны придерживаться законов и особенно это касается тех, кто занимается боевым ремеслом… В противном случае очень легко могут возникать драки, а боевое искусство, что уже поселилось в теле, может стать инструментом дурных поступков…

Не будь заносчивым.

Храни искреннюю преданность делу: искореняя преданность — это основа становления физического начала и исток морального совершенствования…» [176].

Большая часть правил удэ касается ответственности наставника за то, какие знание и кому он передает. Высшим выражением этой концепции был принцип, которого сегодня, увы, придерживаются далеко не все: не обучать тому, чего не изучал сам у носителей «истинной традиции».

Обучать может лишь человек, обладающий «благой мощью» (дэ), и человеколюбием, которые он и передает ученикам. Эта мысль настойчиво звучит во многих классических трактатах по ушу. «Способы боя с эмэйским копьем» («Эмэй цяофа») гласят: «Не знающий не способен выразить словами, не человеколюбивый не способен передать». Другой трактат, «Кулак Белого журавля вечной весны» («Юнчунь байхэцюань»), говорит о том же: «Неискренний не сумеет обучить, не придерживающийся ритуалов — не сумеет обучить» [306].

В процессе обучения учитель запечатлевает себя в ученике, а потому и ответствен за «духовную гигиену» передачи. Например, великий мастер синъицюань Го Юньшэн на многие годы прекратил преподавание после того, как его ученик тяжело ранил соперника.

Трактат «Наставления в мече Куньу» («Куньу цзянь янь») называет десять типов «испорченных» людей, которым нельзя преподавать ушу. «Тех, кто по своим человеческим качествам не прям, нельзя обучать. Не честных и не испытывающих почтения к старшим нельзя обучать. Не ровных в общении с людьми нельзя обучать. Не умеющих оценивать по достоинству нельзя обучать. Не искушенных в военных и гражданских науках нельзя обучать. Стремящихся заработать на этом богатство нельзя обучать. Тех, у кого грубость проникла в кости, нельзя обучать. Торговцев нельзя обучать. Драчливых нельзя обучать. Почему? Боюсь изъяна в возвышенном мастерстве Куньу» [306].

Доброжелательность к людям — основа, на которой строится обучение в ушу и общение бойцов между собой. Им нечего делить — ведь гунфу универсально и в то же время абсолютно сокровенно, его нельзя украсть или «выведать». По этому поводу в ушу существует немало интересных историй. Вот одна из них.

Мусульманин Май Чжуанту, мастер стилей синъицюань и шэньцюань («Священный кулак»), уже будучи седовласым старцем, приехал в 1884 г. в г. Наньян, где познакомился с известным мастером стиля хоуцюань («Кулак обезьяны»). Тан обрадовался такой встрече и пригласил знаменитого учителя к себе в гости. Во дворе дома его сын Тан Цзючжоу, считавшийся одним из лучших мастеров во всей округе, упражнялся с копьем.

Юноша решил воспользоваться случаем и завоевать похвалу самого Май Чжуанту. Мальчик-слуга бросал в Тан Цзючжоу медные монетки с отверстием посередине, а тот, подхватывая их на лету, нанизывал на наконечник копья. Отец мальчика, ожидая восхищения гостя, спросил Май Чжуанту, как тому понравилось его искусство владения копьем. Но Май ответил, что плохо разбирается в этом искусстве, к тому же сам с копьем не занимается. Тан Ваньи, зная, что любой ушуист владеет копьем, подумал, что Май Чжуанту незаслуженно пользуется славой, решил проверить, насколько он хорош в кулачном бою и вызвал учителя на поединок.

Май Чжуанту, несмотря на свой преклонный возраст, без труда уходил от атаки, но сам ни разу не нанес удара. Вдруг Тану показалось, что его противник принял неудачную позицию. Он моментально сделал «обезьяний» захват, наложив ладони на предплечья Май Чжуанту, и попытался подсечь его ноги. Но Май, уступив давящему усилию, вдруг подался немного назад — в сторону, со звуком «чу!» выполнил резкий выброс ци и поворотом предплечья вовнутрь отбросил Тана так, что тот взлетел в воздух. Тан не успел ничего понять, как Май Чжуанту оказался за его спиной и подхватил его, не дав упасть. При этом Май сокрушенно приговаривал: «Простите, обидел Вас! Очень, очень виноват!». Отец и сын Таны принесли извинения за свое поведение [342].