Наипростейшая растительность приобретает сказочные размеры.

Птицы также имеют непривычный для нас вид, начиная с огромного попугая ара величиной с курицу и кончая пестрыми попугайчиками, своего рода птичками-мушками. Я имею в виду, разумеется, лесных птиц, которые живут на деревьях. Окраска их перьев по разнообразию напоминает палитру художника, но их оглушительный крик создает ужасную какофонию.

И наконец, казуар. Это тоже птица, но она не летает. По обе стороны плеч казуара имеются зачатки крыльев длиной шесть дюймов, но лишенные перьев. Самец охраняет дом, растит потомство, приносит пищу, в то время, как самка разгуливает.

Слово "зелень" здесь нельзя употребить в его общепринятом значении. потому что есть деревья с листьями голубоватых, розовых, серовато-белых тонов, мертвые листья и т. д. Их расцветка как бы бунт против зелени европейских деревьев.

Пишу я эти заметки у подножия дерева, не отбрасывающего тени, в адской жаре. Здесь мы устроили привал. Наша пища состоит из куска сушеного мяса и чашки чая.

Радостный крик птиц будит нас на заре. Приоткрыв глаза, мы видим, как они безумно веселятся среди позолоченных солнцем крон деревьев.

Мы складываем багаж, и караван возобновляет неизменное движение на север. Столь желанная свежесть ночи сменяется еще более удушливой жарой, чем накануне. Солнце лишь немного поднялось, а кажется, что мы находимся подле огнедышащего жерла вулкана. Ни малейшего ветерка, листья на деревьях неподвижны и выжжены до белизны, поэтому кажутся окаменевшими.

Проходит три часа, и надо подумать о передышке, в которой так нуждаются измученные жарой лошади.

Мы входим в лес, который кажется стерильно чистым и радующим глаз. Повсюду трава и цветы, и среди этого цветущего океана возвышаются гигантские деревья, чьи кроны поднялись так высоко, что их едва видно.

Ни на одном дереве нет плодов, нет нигде и ручейка, который питал бы их корни. И какое странное, необъяснимое явление, свойственное только некоторым деревьям Австралии – а именно они окружают нас, – все их листья опущены вертикально, ребром к солнцу. Вместо того чтобы развернуть поверхность своих листьев между жгучим солнцем и нашими пылающими головами, они пропускают жар его лучей, который, кажется нам, доходит до самих мозгов. Над нами нет никакого прикрытия! Только эти проклятые листья, как будто прикрепленные к деревьям рукой злого гения.

Наконец, поскольку ничто не вечно, даже страдания, идущие впереди увидели полянку, к которой тут же все устремились. Мы уже дымились, как кратеры вулканов. А посреди поляны гордо высилось единственное дерево, настоящий гигант в сравнении с другими, и какое счастье! – его большие листья, серо-зеленые сверху и серые, как олово, с обратной стороны, росли нормально и отбрасывали тень, сулящую нам дивную прохладу.

Еще минуты три пересекаем последнюю полосу жары и вот-вот устроимся на отдых, который так заслужили.

Но какой неожиданный сюрприз преподносит нам зловредное существо, фантазия которого творит все причудливые явления в Австралии!

Том, старый слуга майора, в страшном волнении. Ведя за собой измотанную лошадь – полукровку Блэк, которую он, между прочим, любит больше себя самого. Том кричит, пытаясь нас остановить. Он протягивает руки, потрясает туземным копьем с костяным наконечником. Том, который обычно говорит на достаточно понятном англо-франко-туземном жаргоне, сейчас пришел в такое волнение, что смысл выкрикиваемых им слов нам совершенно не ясен.

Что случилось? Может быть, у него солнечный удар?

Майор, который лучше его знает, считает, что Том не мог прийти в такое состояние без веской причины. Он просит всех остановиться и подходит к своему старому слуге. Отчаянная пантомима Тома, показывающего на объект нашей мечты, – дерево посреди поляны, – и несколько слов, обращенных к хозяину, производят на последнего сильное впечатление, – Что случилось, майор? – спрашиваю я. – Ради бога, пожалейте нас, пожалейте мисс Мэри! Ведь тень, майор, желанная тень!

– Мне очень жаль нашу дорогую мисс, но располагаться на отдых в этом месте нельзя. Бежим как можно скорее! Здесь нас поджидает смертельная опасность!

– Господи, почему?

– Вы знаете, что здешняя природа, нам совершенно неизвестная, не скрывает своих секретов от Тома.

– Конечно, без сомнения.

– Так вот, это дерево – вай-вайга. Теперь понимаете?

– Вай-вайга? А что это значит?

– Дерево птиц.

– Но, дорогой друг, здесь на всех деревьях полно птиц.

– Я никогда не видел такого дерева, но слышал о нем из наводящих ужас рассказов связных, вернувшихся с равнины Бюиссон. Они ничего не преувеличивают. Посмотрите лучше, что творится с Томом!

– По-моему, перед нами дерево, именуемое Уртика гигас, которое мне кажется совершенно безобидным.

– Символ смерти…

– Вы преувеличиваете.

– Ни в коем случае. Это дерево теперь известно некоторым натуралистам. Оно называется деревом птиц, потому что любая из них, прикоснувшись к его листьям, моментально погибает.

– Черт побери! Значит, это действительно серьезно?

Разве я похож на шутника? Взгляните на эти побелевшие скелетики, разбросанные по траве. Это – жертвы дерева!

– Тогда надо поскорее убираться отсюда.

С любопытством натуралиста я подошел к необычному дереву и с осторожностью осмотрел его.

– Подумаешь! – раздался голос позади меня. – Все это выдумки. Я лично хочу спать, и меня не удержит никакое дерево птиц. Вот растянусь под ним и посплю.

Это был Сириль. Известный скептик, он вознамерился подойти ближе к дереву.

– Берегись! – воскликнул я. – Может случиться несчастье!

– Да будет тебе! Боишься какого-то дерева. Вся эта паника из-за того, что черномазый хочет навредить нам. Какая там опасность? Смотри!.. – Сириль схватился за большой лист и тут же рухнул наземь.

Я вскрикнул, решив, что он погиб.

Том сделал предостерегающий жест, требуя, чтобы мы все отошли от дерева, что мы и сделали, вынеся из-под его тени несчастного молодого человека, недвижного, как труп.

Пальцы Сириля по-прежнему судорожно сжимали лист, и старый абориген обмотал руку тряпкой, чтобы избежать прикосновения кожи к смертоносному листу, а затем вытащил его с величайшей предосторожностью и отнес подальше.

Мы быстро раздели Сириля. Тщетно я пытался понять, что за чудовищное зло сразило такого здоровяка. Нигде не было видно ни следа внешних повреждений. Но мне сразу бросилось в глаза, что вся правая сторона его тела приобрела мертвенно-бледный синеватый оттенок. Она была обескровлена и нечувствительна, словно долгое время находилась под действием сильного анестезирующего средства. Однако сердце Сириля билось, правда, очень слабо. И у меня появилась ничтожная надежда. Я попробовал сделать искусственное дыхание, растер его водкой. Несмотря на тщетность всех своих усилий, я все же продолжал надеяться.

Сириль схватился за большой лист и тут же рухнул наземь..

Но куда подевался Том? Уже более двадцати минут как он умчался, подпрыгивая, словно кенгуру, и пока не возвращался.

Боже мой! Что делать? Наша наука бессильна, никакие средства, применяемые в цивилизованных странах, не помогли.

Гортанный возглас заставил меня обернуться: передо мной стоял Том, державший охапку травы, которую тут же бросил на землю. Затем, взяв небольшой пучок травы, он разжевал ее и из получившейся кашицы выдавил сок на один из участков пораженного тела Сириля, а затем стал растирать его с такой силой, что чуть не содрал кожу. Я присоединился к нему и тоже стал втирать сок с не меньшим усердием. Бедный старик жевал траву так долго, что у него устали челюсти и прекратилось выделение слюны. Зеленоватый сок разливался по телу Сириля, и его грудь стала заметно подниматься и опускаться. Я перевел дух – наконец-то наметилось явное улучшение.

Желая помочь старому аборигену, я взял горсть травы и, засунув ее в рот, стал энергично жевать. И едва сдержал крик!.. Каким же адским снадобьем Том собирается излечить моего друга! Мне казалось, что я жую кайенский перец, смешанный с раскаленным углем.