Солнце умирало на западе, окропив своей кровью небеса.

«Я мог бы быть поэтом, – подумал он. – Писателем. Однако это было бы пустой тратой таланта. Жизнь писателя коротка – ограничена жизнью бумаги, на которой начертаны его слова, да еще сроком памяти читателей. Бумага недолговечна, она превращается в пыль, и черви пожирают воспоминания.»

Время – враг. Время пожирает бумагу, время пожирает солнце, время пожирало и его, день за днем откусывая по кусочку.

Оно подтачивало его по ночам в этой комнате с забранными металлической сеткой окнами, которая называлась палатой, но в действительности была камерой.

Ему говорили, что он находится здесь для своего же блага, а запертая дверь защищает его от других пациентов. Но она не могла защитить его от времени. И она не могла защитить его от защитников, потому что у них был ключ.

В любое время они могли прийти и расправиться с ним – забрать то, что не успело поглотить время. Они высасывали из него кровь. Якобы на анализы. Но он узнавал их за личиной, которую они носили. Эти существа, питающиеся его кровью, носили белые халаты вместо черных плащей и добывали себе пищу с помощью медицинских игл, а не острых зубов, но они были вампирами. Даже хуже, чем вампирами, потому что они питались еще его мозгом.

ЭКТ… Электроконвульсивная терапия. Научное название шокового лечения – когда тебя привязывают к креслу и пропускают ток через твой мозг, чтобы лишить тебя разума.

Но у них ничего не вышло. Он все еще мог помнить прошлое. И он мог строить планы на будущее.

Он был совершенен, его план, настоящая поэма, надежно упрятанная в черепной коробке. На черепную коробку надета маска, которую называют лицом, а лицо делает то, что ему приказывают. И на лице есть рот, который произносит то, что хотел бы услышать доктор.

– Да, доктор, я думаю, мне значительно лучше. Я начинаю чувствовать, что это – прежний я.

Потому что никто не хочет слышать, как ты действительно себя чувствуешь. Они хотят от тебя услышать, как ты должен себя чувствовать по их мнению. Образцовый пациент: спокойный, сотрудничающий с врачом, явно идущий на поправку. Рот знает, как выразить это словами.

Доктор часто говорил во время осмотра: «Вы пользуетесь словами, как щитом. Вы говорите для того, чтобы не сказать ничего».

Интересно, чего он ждал?

Допустим, он сказал бы доктору, что думает о Джимми Саво. Артист-комик из далекого прошлого, маленького роста, играл пантомимы в стиле Чаплина. Джимми Саво со своим знаменитым номером под музыку старой песни «Миссисипи, остановись у моего порога».

А потом пришлось бы долго объяснять, почему Джимми Саво напоминает знаменитых убийц-маньяков из прошлого.

Да, вот они и сейчас знамениты. Люди вряд ли ответят вам, кто был президентом Франции пятьдесят лет назад, но все еще помнят фамилию Ландрю. Никто не помнит о том, что Жиль де Рец был сподвижником Жанны д'Арк, но кто забудет, что он был Синей Бородой? Люди все еще теряются в догадках насчет того, кто был Кливлендским Мясником. А не так давно газеты взбудоражили публику версией о том, что Джек-Потрошитель принадлежал к английской знати…

Разумеется, принадлежал. В мире преступлений убийцы являются настоящими аристократами. Настоящий герой тот, кто сеет смерть. Царь зверей – лев, а не агнец. И для тебя Джимми Саво пел эту песню иначе:

«Потрошитель, вон еще одна недотрога».

– Так вот послушайте, доктор. Послушайте, вы все – короли, президенты, генералы, главнокомандующие. Услышьте слова, не произнесенные вслух.

– Я не стану убивать только потому, что вы прикажете мне убить, потому, что вы выдадите мне военную форму, оружие и отдадите приказ. Это бред.

– Я не стану убивать из-за того, что произошло между мной и моей матерью, отцом, сестрой, братом, женой. Это Фрейд, и это тоже бред.

– Я стану убивать потому, что я храбрец. А храбрец следует своей природе.

– В природе человека главное – быть свободным, противостоять лицемерию и несправедливости. Я стану убивать во имя всего человечества, лицемерно и несправедливо упрятанного в психиатрические клиники, тюрьмы, больницы, приюты. Я стану убивать во имя тех, кто бросил открытый протест обществу и поплатился за свое мужество.

– Я верю в принципы демократии. Один человек – один голос. И мой голос – это голос протеста, голос, который зарегистрируют и запомнят. Массовые убийцы знамениты.

– Напыщенная речь? Но я не сказал ни слова, никому. Даже те, кто поможет мне в осуществлении моего плана, отдаленно не представляют себе моей цели или своей роли в ее исполнении.

Исполнении… Удачное слово, как в «исполнении приговора». А сейчас, с приходом ночи, оно станет делом.

Он поглядел на умирающее солнце и подумал еще о том, что скоро умрет. Очень скоро.

После ленча Карен вернулась на службу.

Контора, где она работала, размещалась в небоскребе, принадлежавшем кредитно-финансовой фирме. Вывеска на двери офиса на десятом этаже гласила: «Рекламное агентство Сатерленда, инкорпорейтед».

Карен открыла дверь и прошла через приемную, кивнув сидящей за стеклянной перегородкой Пегги. Та ответила ей официальной улыбкой и нажала на кнопку запорного устройства со звонком, охраняющего дверь без надписи в дальнем конце комнаты. Карен повернула дверную ручку и вошла в расположенный за комнатой коридор.

Теперь она оказалась в другом мире. «Сатерландия» – так называлось это в ее мысленном географическом справочнике. Длинный коридор, по которому шла Карен, был словно дорога в незнакомое и полное тайн королевство.

За большой дубовой дверью располагался тронный зал правителя, Картера Сатерленда 3-го. Непривычным было отсутствие в помещении стола: в мире бизнеса престижным считалось иметь офис, лишенный этого символа низменной рутины. Все, что нужно современному правителю, – это броско, но элегантно оформленный бар, телефонный селектор и диктофон. Правители редко подолгу бывают в тронных залах, и самый большой офис в «Рекламном агентстве Сатерленда, инк.» обычно пустовал. За четыре года работы здесь Карен видела босса всего два раза, еще до того, как шесть месяцев назад его хватил удар. С тех пор объем бизнеса агентства вырос на двадцать процентов.

Впрочем, это могло быть простым совпадением.

По пути Карен миновала дубовые одинарные двери офисов помельче. Их было пять, как и главных исполнителей, ведущих счета клиентуры. У главных исполнителей были письменные столы, на которых, однако, не было ничего, кроме телефонов. Вся бумажная работа скапливалась на менее солидных столах их личных секретарш. Как и самого высокого босса, главных исполнителей редко можно было застать в офисе.

Дальше по коридору находились владения директора художественного отдела, директора отдела средств массовой информации, шефа отдела печатных материалов. Помещения были поменьше, но использовались более определенно.

Двери постоянно хлопали, впуская и выпуская печатников, граверов, торговых агентов, посыльных и мелких служащих. Между кабинетами располагался общий холл для деловых встреч.

Карен свернула в боковой коридор, по обе стороны которого располагались кабинки-ячейки без дверей, вмещающие только шкаф с картотекой, пару стульев, маленький письменный стол или кульман. Обстановка не слишком впечатляющая, однако от художников и авторов рекламных текстов не требовалось производить на кого-либо впечатление. Они всего-навсего делали творческую работу, которая и удерживала агентство в мире бизнеса.

В конце второго коридора Карен вошла в свою ячейку, положила сумочку в ящик стола, отодвинула телефон и села вычитывать эскиз черно-белой рекламы для журналов мод. Пробежав глазами пометки и предложения, она стала рассматривать черновой набросок, стараясь представить себе, как это будет выглядеть в окончательном высокохудожественном варианте.