— А вы далеко чучалили[6] — поддерживая разговор, спросил Мятлик.

— Подле Вазойболота. Угорочек там есть березовый, любят черныши на нем присаживаться. — Графыч с каким-то удовольствием отвечал на Клавины вопросы.

— Эх, вот бы мне в шалаше поохотиться! — мечтательно произнес Мятлик.

— Да студено больно, — возразил старик. — Мы, вон, с Волохой и то сидим попеременке. Сперва один, потом другой.

— А куда же другой девается? — оторопел Мятлик.

— Как куда, ходит, греется. Насмотрит тетерей и подшумнет к чучалкам. И сугрев и польза напарнику.

— Ну, тогда и я бы мог, — уверенно заметил Клава.

— Я «отстрелялся», спасибо, — отодвигая кружку, сказал приезжий. — Займусь-ка я, дядя Павел, добычей.

Он встал из-за стола и, пристроившись у плиты, принялся ощипывать тетеревов. Одного оставил на скамье, того, что предназначался Клаве.

— Это ко мне гость вчерась с подарком заявился, — сказал Графыч, обращаясь к ребятам, и морщины снова разгладились на лице старика. — Ить надо ж так поднесет!

— Ну что вы, дядя Павел, всем-то хоть бы не рассказывали, — проговорил Владимир.

— Где ж тут все-то? — встрепенулся Графыч. — Всех-то раз-два и обчелся. Да и потом парнишки-то свои, совхозные.

— Какой подарок, дедушка Павел? — спросил Мятлик.

— Да вот ехал Волоха из города на попутной, а перед ними грузовик шел. Ну и свалился с грузовика рулон проволочной сетки. Володимер подобрал его и явился с подарком. А в рулоне-то, почитай, килограммов пятьдесят будет. Пока до моей избы донес, словно в бане попарился. А говорят, что с возу упало, то пропало. Выходит, нет… И пришлось мне Володимеру заместо директора благодарность объявить. Вот ведь как.

Старик хлопнул ладонями по своим коленям. Видать, с удовольствием вспомнил эту историю.

В это время Клава звонко стукнул донышком кружки по столу и громко сказал:

— Спасибо! Я тоже «отстрелялся!»

— Значит, порядок, — отозвался Владимир. — Вот твоя добыча, забирай, а то у меня пальцы разошлись, не остановить. Ощиплю и пятого.

Мятлик положил «своего» тетерева в сетку, и мы, распрощавшись с хозяином и гостем, направились домой. Но уже на полдороге Клава отдал мне сетку и понес тетерева за лапы, чтобы все видели. Но прохожих в эти минуты почему-то на улице не оказалось и похвастать такой нежданной добычей было некому.

Хоть и не очень-то приятно на один день в школу идти, но в субботу я все-таки пришел в свой класс.

— Смотрите, симулянт явился! — закричал Витька Козырев. — Каникул ему было мало. Во устроился человек!

— Я, может, еще не совсем здоров, — ответил я Витьке, — а то бы двинул тебе как следует.

— За чем же дело стало? — сказал Костя Загура. — Это и я могу сделать. — И, схватив Витьку за рукав, занес над тощей козыревской шеей руку.

— Да ты что, спятил? — запетушился Витька. — Уже и пошутить нельзя. Вы что, все больные, что ли?..

Костя отпустил Козырева и подсел ко мне, за мою парту.

— Мы тут новое уравнение по алгебре прошли, хочешь, объясню. Галя, поможем Славке с уравнением?

— А как же! — с готовностью отозвалась Шемахина.

Все-таки хорошо в школе. И ребята у нас что надо. Даже Галка Шемахина. Без нее тоже скучно. А всего-то я пять дней пропустил.

На переменке забежал Клава. Удостовериться, что я пришел.

— Ты уже совсем здоровый? — спросил он.

— Конечно, — ответил я и для большей убедительности постучал в грудь кулаком.

— Значит, завтра едем? — прошептал Мятлик мне на ухо.

— Только не брякни про это у нас дома, — наказал я ему. — Я утром лучше сам за тобой зайду.

После уроков я часок позанимался с Галкой и Костей алгеброй. Решил несколько примеров с новым уравнением. Потом я как бы невзначай спросил:

— Костя, дай мне твоих лыж на выходной.

— Так у тебя же свои есть…

— Да, понимаешь, — замялся я, — сломались мои…

— Бери, пожалуйста, жалко, что ли, — ответил Загура. — У нас завтра все равно тренировка по хоккею.

— Да сейчас я не возьму, лучше завтра с утра приду. — Я уже прикинул, что тащить домой Костины лыжи мне не стоит. Ясно, что мама не отпустит, тем более в лес. А утром скажу, что к Косте заниматься пошел.

…Все получилось так, как я и задумал. Утром забрал у Кости лыжи, забежал к Мятлику и к десяти часам мы с Клавой были в каморке старика.

— Ну что, охотничек, ноги-то держат после болезни? — вопросом встретил меня Графыч.

Я пожал плечами, мол, все в порядке.

— А дойдешь ли? Да ладно, там видно будет, коли не дойдешь, так и назад вернуться не поздно. Поехали…

И мы отправились по санной дороге на Видаламбу. Солнце уже показалось над вершинами деревьев. Заискрился снег. А долина Шумихи была покрыта полосой тумана. Он поднимался с перекатов и промоин, где журчала не поддавшаяся морозу вода.

Потом мы свернули на Видаручей, но совсем не там, где мы с ребятами прокладывали свою лыжню, отправляясь на поиски Дымки. Лыжня Павла Евграфовича шла по другому берегу Видаручья. Она огибала каждый выворотень, и идти по ней было очень удобно. Снег приятно хрумкал под лыжами, поскрипывали крепления.

— А где у вас первый капкан? — спросил Клава старика.

— Скоро увидишь, — ответил тот на ходу.

Широкие лыжи Графыча приминали выпавший вчера снежок. По его следу наши с Клавой лыжи катились легко.

— Ну, приглядывайтесь, — сказал наконец старик и воткнул в снег свои палки. — Вот он и есть первый капкан. Да никак и добыча в нем застряла. Вон он в этом плавнике[7].

Мы во все глаза глядели на кучу заснеженных палок и бревнышек, которую нагромоздил ручей в пору весеннего половодья. Но так ничего и не увидели.

— А говорят, молодые-то глаза вострые, — усмехнулся Графыч и, сделал всего один шаг, склонился у огромной валежины.

— Вижу, вижу! — заликовал Клава.

Теперь увидел и я. В капкане был белый зверек с черной кисточкой на хвосте.

— Что ж ты, голубь, тоже рыбки захотел? — запричитал Графыч, разжимая стальные челюсти капкана. — Извини, брат, не знал, что наши путики сойдутся.

Мы с Клавой подержали в руках застывшую тушку горностая. Жалко, что такой красивый зверек погиб. Охотясь в буреломе и валежнике за мышами, горностай отыскал выложенную для приманки рыбу и попался в капкан.

— Ну что, начало есть, — удовлетворенно проговорил Графыч. — Не зря, выходит, вы со мной направились. Вот вам и охотницкая премудрость.

После первой добычи мы заторопились дальше, уж очень хотелось посмотреть, что же в других капканах.

— А норка будет? — спросил в нетерпении Мятлик и тут же осекся. Ведь в капкан могла попасть и наша Дымка.

— Откуда ж мне наперед знать? — ответил Графыч. — Тут все зависит от того, сыта ли, голодна ли норка, не гоняет ли ее какой другой зверь, посильнее да попроворнее. Идем дале, поглядим.

Осмотрели еще пять капканов по Видаручью, но все они оказались пусты. Стальные пружины поседели от инея, а привада, которую разложил Графыч, так и осталась нетронутой. И никаких следов не было видно.

— Может быть, надо было больше рыбы положить на приманку? — спросил Клава.

— Больше-то оно ни к чему, — ответил старик. — Гляди-ко, капкан надо схоронить под валежину, к воде поближе, рыбешку тоже. А много ее будет, вороны в миг отыщут. Зачем же ворон-то кормить?

— Верно, — согласился Клава. Рассудительное объяснение Павла Евграфовича убедило его.

Наконец ручей кончился, и мы спустились к берегу Шумихи. Сейчас не то что в первый день нового года, когда мы искали Дымку. Тогда река, закрытая снегом, была похожа на длинную извилистую поляну. И заснеженный лес по ее берегам стоял стеной, словно построенной сказочным великаном. А теперь кругом — промоины и перекаты. Деревья уже стряхнули с себя комья снега. Солнечные лучи высветили их вершины, отчего лес казался каким-то праздничным и помолодевшим, как это бывает весной.