– Научи меня! – попросила Лена.

– Хорошо! – согласилась Алла. – Например, женщине регулярно снится сон, что она с аппетитом поглощает спагетти. Что это значит?

– Значит, надо купить макарон, сварить и наесться, – словно на уроке ответила Лена.

– Боже! – всплеснула руками Алла. – Каменный век! Это эротический сон! Она мечтает о любовнике-итальянце! Спагетти – сексуальный символ, маскирующий фантазии о мужских фаллосах, длинных и гибких.

– Каких-каких? – опешила Лена. – Фу, гадость! У тебя везде эротика и секс! Даже в макаронах!

– Не у меня, – поправила Алла; – а в жизни! И у твоего Володи! Его основной инстинкт, задавленный пуританским воспитанием, моральным долгом перед женой и детьми, прятался долгие годы в сублимировании. Володя ведь любит по дереву выжигать, правильно? Сублимирует! Рано или поздно сексуальная буря начинает рваться наружу. В противном случае – невроз, психоз и санитары в белых халатах.

– Хочешь сказать, – обиделась Лена, – что я мужа до психушки довела? Тебя послушать, страшней меня злодейки нет!

– Ты все время скатываешься на землю!

– Я на ней живу!

– Хорошо! – вздохнула Алла. – Начнем все сначала. Володя ушел. Так? Можно сказать, умчался, даже голову не помыл. Верно? О чем это говорит? О том, что мысль о побеге давно сидела в его подсознании. Требовался толчок, он нарисовался в виде Ивановой. Теперь с другой стороны. Володя – кто угодно, но не идиот. Не верит же он, в самом деле, что ты можешь ему изменить?

– Не могу! – подтвердила Лена.

– Если это знаешь ты, я, все наши знакомые, то почему Володя исключение? Раньше за ним не водилось ревнивых мавританских страстей. Твой муж – не Отелло по складу характера. Правильно? Теперь сама видишь? Он ушел по потребности, а не по способности!

– Ужас! – пробормотала Лена. – Я совершенно иначе все представляла. Алка, какая ты умная! Но что мне-то сейчас делать?

– Прежде всего, подковаться теоретически!

И вручила книгу «Сексуальная жизнь мужчины и женщины», велела внимательно изучить. Алла заявила, что революцию нужно начинать в данной области, остальное приложится. Так диктуют наимоднейшие теории.

Алла, конечно, не читала специальную научную литературу по психоанализу, увлекалась толкователями и популяризаторами, среди которых было немало шарлатанов, зарабатывающих популярность на шокировании обывателей.

Когда Лена спросила подругу, применяет ли та полученные знания в личной жизни с Родионом, Алла справедливо напомнила, что от нее муж пока не уходил. Это была истинная правда.

За чтение Лена принялась поздно вечером, лежа в покинутой супругом постели. «В первой главе вы познакомитесь с интимной жизнью мужчин, вторая посвящена половой деятельности женщин», – обещало предисловие.

«Надо же, – удивилась Лена, – а я думала, это вместе происходит».

Книгу она читала до рассвета, пока не перевернула последнюю страницу. Временами вскакивала и лихорадочно маршировала по комнате, испытывая настоятельную потребность в присутствии мужа. Некоторые откровения, напротив, вызывали у нее такое отвращение, что боялась навсегда потерять половое влечение. До одних премудростей, как оказалось, они с Володей дошли безо всякой теоретической подготовки, а другие ухищрения не только не приходили им в голову, но и представлялись Лене абсолютно тошнотворными.

Печальный вывод, который напрашивался сам собой после прочтения книги, заключался в том, что все человеческие желания, стремления идут вовсе не от сознания, то есть от головы, а гнездятся у человечества ниже пояса. Итог был тем более грустен, что Лена оказывалась мутантом – она жила сердцем. После без малого двадцатилетней замужней жизни эти самые желания стояли у Лены на десятом месте – после стремления хорошо накормить, одеть, обстирать семью, выучить детей и даже вырастить волосы на Володиной макушке.

Алла была совершенно права, и книга доказывала с сокрушительной безапелляционностью, что основной инстинкт, то есть секс, правит миром.

Лена без энтузиазма думала о том, что для сохранения семьи ей придется купить призывное эротичное белье или плясать перед мужем в чем мать родила.

Если бы Володя услышал толкование Аллой Воробейчиковой своего ухода, он бы только хмыкнул: «Мура!» Но и своего четкого объяснения у него не было. Хотя имелся десяток причин, которые побуждали треснуть кулаком по столу или хлопнуть дверью – не важно где.

От природы Володя был вспыльчив и гневлив. Но его природу, после женитьбы и окончания института, неутомимо давили! Молодым специалистом не очень-то эмоции распустишь.

А потом, когда в начальники выбился, в подчинении оказались женщины – от восемнадцати до шестидесяти. Спускать на них собак, хоть и заслуженно, – не по-мужски.

На Лене злость срывать – как над младенцем куражиться. Только рот откроет, у нее глаза как полушки, да еще слезами затягиваются. «Володенька, не обижайся! Как ты хочешь? Мы так и сделаем. Только не кричи! Когда ты кричишь, я ничего не слышу!»

Только Ленка так могла: брякнуть глупость, но глупость по смыслу понятную и даже единственно точную. Но ведь додуматься! «Когда ты кричишь, я ничего не слышу!»

Володя нашел выход в творчестве, близком к художественному. Раскалился до белого каления – волю в кулак зажмет, язык прикусит и достает с антресолей прибор для выжигания по дереву, доску, на которой расчерчен в клеточках портрет любимого поэта, оригинал – фото из старого журнала «Огонек» – рядом стоит, и аккуратно наносит точки горячим жалом. Три дня выжигает, творит, и злость проходит. Лена и дети знают: когда папа выжигает, к нему лучше не подходить. Сейчас, то есть уже полгода, Володя работал над портретом Блока. А на стене в гостиной висел большой портрет Пушкина. Восемнадцать лет семейной жизни – не фунт изюма.

Но в этот раз до выжигания дело не дошло, хотя с утра все складывалось против Володи.

Мастер цеха вписал в калькуляцию ошибочные параметры заказываемой детали. Две линии остановились, потому что слесарям не с чем было к станкам подходить. А зарплату им плати! Новые заготовки обещают через неделю.

Начальник цеха, главный инженер, замдиректора – все отметились, все Володю обматерили. А Володя мастеру только кулак показал: тот сам отлично понимает, что наделал, только что на коленях не стоит.

На улице поскользнулся, на шпагат поехал, брюки треснули в самом неподходящем месте – на заднице. До дома приставным шагом, развернувшись к стене, семенил.

Опять-таки лысина! Проклятие его жизни!

Теперь мода на бритых, каждый второй под нолик стрижется. А Ленка ему упорно средства от облысения покупает! Отвращает ее лысина.

Правильно! Ему тоже с детства запало: «Что я, лысый?», то есть убогий и никчемный. Родные детки не отстают от мамочки, обсуждают рекламу пересадки волос по телевизору.

– Из донорской зоны берут? – Настя критически смотрит на затылок отца. – Если у тебя отсюда пересадить, то получится редкий одуванчик по всей голове.

– Папа, – дергает себя за вихры сын, – а хочешь мои?

Не по нраву им лысый папа!

Чтобы отслеживать процесс выпадения волос или, напротив, эффективности применяемых средств, Володя втайне от всех лысину измерял. Не сантиметром, конечно. Была у него веревочка с узелками, прятал в кармане халата. Нет веревочки! Ленка халат постирала, а веревочку, наверное, выкинула. Все против него!

Пришел домой, открыл дверь своим ключом. Лены нет, дети бьются смертным боем.

Не стал разбираться, кто прав, кто виноват, кто у кого что украл, за шкирки схватил и приподнял над полом. Ногами в воздухе дрыгают и продолжают обзываться. Слегка стукнул их лбами, гаркнул:

– Молчать!

– Ну, папа! – вырвалась Настя. – Не разберешься, а руки распускаешь! Как Держиморда!

Петька ему за спину шмыгнул и захихикал:

– Ой, пап! У тебя брюки порвались, и трусы видно. Розовые!