Он напряженно вглядывался вперед сквозь оставшиеся неповрежденными кусочки стекла. Он уже давно молчал; молча шел назад через зал Ветров — словно по пустой улице; да и сейчас не отвечал ей.
Она убрала пакетик.
— Вы в состоянии вести машину, сержант? Или, может, лучше мне? — Столь внезапная смена тона заставила его вспыхнуть.
— Да, инспектор. Конечно в состоянии! — Но глядел он по-прежнему прямо перед собой. Она видела, что ему страшно хочется прибавить что-то еще; он судорожно, с трудом сглотнул, словно разозлившийся ребенок. Машина вырулила со стоянки, чуть подала назад и, развернувшись, двинулась вниз по Главной улице.
— Что сказал Звездный Бык сразу перед тем, как королева отослала нас прочь? — Джеруша старалась говорить равнодушным тоном. Она еще могла кое-как разобраться в идеографической письменности Харему — инструкции по эксплуатации присылаемой ими техники требовали подобных знаний, — однако никогда не затрудняла себя изучением разговорного сандхи. Полицейские обычно пользовались языком «планеты пребывания».
Гундалину прокашлялся и снова судорожно сглотнул.
— Прошу прощения, мэм, но эта скотина сказала: «У членов Ассамблеи, видно, яйца больше головы, если они посылают в качестве своих представителей таких ублюдков».
— И это все? — Джеруша хмыкнула, ей стало смешно. — Черт побери, это же почти комплимент!.. Удивительно, что королеве подобные слова показались смешными. Интересно, а она действительно хорошо их поняла? Может, она не понимает, что это прежде всего касается ее самой?
— Ну она же полностью в его лапах! — злобно пробормотал Гундалину.
На этот раз Джеруша рассмеялась.
— О да! И в лапах инопланетян тоже. Значит, Звездный Бык родом с Харему?
Гундалину кивнул.
— Что он сказал тебе?
Гундалину только головой помотал, не глядя на нее.
— БиЗед, ты ведь знаешь, меня вряд ли можно чем-либо удивить в этом гнусном городе.
— Я знаю, инспектор. — В конце концов он все-таки взглянул на нее, и тут же веснушки его от смущения порозовели... — Но этого я вам повторить не могу. Ни за что. Это могут понять только те, кто родился и вырос на Харему. Это вопрос Чести.
— Понятно. — Она и раньше слышала от него нечто подобное о Чести с большой буквы. Видимо, он придавал этому понятию какое-то не совсем понятное ей значение.
— Я... спасибо вам, что вступились за меня в этой стычке со Звездным Быком. Мне самому все равно недопустимо было долее отвечать на его оскорбления, не теряя своего лица и не нанося ущерба Чести. — Джеруша изумилась его церемонной речи и искренней благодарности, звучавшей в голосе.
Она посмотрела в окно: благородные господа и их слуги глазели на полицейских из-за ставен, прикрывавших окна богатых домов верхнего города.
— Честь не может пострадать, если оскорбление наносит человек, вообще о чести представления не имеющий.
— Благодарю вас. — Он резко вильнул, чтобы объехать катившийся прямо на них золотистый игрушечный обруч какого-то малыша. — Я сам во всем виноват, это понятно. К тому же я явился причиной недовольства вами и полицией вообще. Если вам больше не потребуется моя помощь, я вас отлично пойму.
Она откинулась на мягкую округлую спинку сиденья, поудобнее уложила пораненную Звездным Быком руку.
— А может, тебе лучше просто больше не ходить со мной во дворец с этими отчетами, БиЗед? И никакого особого недовольства твоим поведением я не ощущаю. Просто теперь у Звездного Быка есть против тебя козырь, так что тебе придется трудно, а стало быть, будет труднее и мне — особенно трудно будет не дать им вывалять в грязи доброе имя межпланетной полиции. Если честно, ты мне нравишься, БиЗед; неприятно будет, если тебе захочется от меня уйти. — Хотя в этом отношении ты будешь не первым. По лицу его скользнула слабая довольная улыбка.
— Нет, мэм. Я совершенно не собираюсь никуда уходить... вовсе нет! А вот стоять за вашей спиной во время визитов к этой королеве действительно очень противно. — Улыбка его стала шире.
Она кивнула.
— Я понимаю. Неужели ты думаешь, что мне самой это не надоело и никогда не хотелось кого-нибудь послать вместо себя? Тебя, например? — Она усмехнулась, чувствуя, что ей стало легче. Расстегнула свой тяжелый парадный плащ и с отвращением стряхнула его с плеч; потом сняла шлем, сделанный из позолоченной, причудливой формы раковины. — Боги! Ведь эта реликвия прямо-таки просится на священное дерево! До чего же мне все здесь осточертело! Ничего другого не хочется — лишь бы честно служить где угодно — там, где требуется полиция, а не потешный полк!
Гундалину оглянулся на нее — теперь уже без улыбки.
— А почему бы вам не перевестись?
— А ты представляешь себе, сколько времени занимает оформление перевода? — Она покачала головой, бережно положив шлем на колени и расстегивая воротник парадного мундира. Потом вздохнула. — И кроме того, я уже пробовала. Ничего не вышло. Я им, видите ли, «нужна здесь». — В голосе ее звучала горечь.
— А почему бы вам вообще не уволиться?
— А почему бы тебе вообще не заткнуться?
Гундалину снова с повышенным вниманием уставился на дорогу. Теперь они спустились в Лабиринт и еле ползли по его запруженной народом территории. Небо за толстыми прозрачными стенами уже окрасилось в закатные тона. Джеруша смотрела на плетущихся по тротуарам оборванцев, на отвратительно яркие витрины — все это вдруг показалось ей насмешкой над ее собственными высокими целями и устремлениями... Неужели она действительно готова пожертвовать чем угодно, лишь бы иметь настоящее дело? Неужели готова рискнуть даже тем довольно высоким чином, который, как ей было известно, ЛиуСкед присвоил ей исключительно из-за этих визитов к Снежной королеве? Она сердито сунула темно-каштановый локон за левое ухо. В конце концов, через какие-то пять лет все здесь переменится. Гегемония покинет Тиамат, и тогда ее, Джерушу, пошлют куда-нибудь еще — не все ли равно куда, где угодно будет лучше, чем здесь. Терпение и еще раз терпение — вот и все, что нужно. Боги свидетели, женщине вообще нелегко сделать карьеру, да еще в качестве полицейского; даже сейчас ей вряд ли светит сколько-нибудь высокий пост.