Конечно, это действовал темплет, но раньше это не проявлялось с такой силой. Впрочем, раньше ему не доводилось и жениться на женщине из этой культуры и уединяться с ней в глуши; в прошлые рекреации он просто отбывал положенное время, пока не получал право вернуться к своей подлинной жизни. Теперь же он не просто думал на хайакутском, он думал как прирожденный хайакут, словно бы старый Козодой неприметно умер и на смену ему пришел другой, который никогда не покидал своего жилья и не бывал в иных мирах. С каждым днем прежняя жизнь становилась все более невообразимой и призрачной. Даже дождь и грязь уже не так докучали ему, как прежде. Танцующая в Облаках молча лежала рядом, положив голову ему на плечо.

– Скажи, изменился ли я за последние дни? – спросил он, не совсем понимая, почему это так его беспокоит.

– Нет, муж мой, – тихо ответила она. – А ты чувствуешь, что изменился?

– Я.., мои мысли полны тумана. Мне трудно вспоминать.

– Что вспоминать, муж мой?

– Свое прошлое, свои знания, свою работу. Даже Четыре Семейства уже стали забываться.

– Какие Четыре Семейства?.. – сонно спросила она. Что-то холодное, словно струйка тумана, вползло ему в душу.

– Ты что-нибудь помнишь? Ты помнишь, как мы поженились?

– Я.., я… – Она внезапно смутилась. Он резко отодвинулся от нее и встал:

– Поднимайся! Мы должны немедленно плыть дальше.

Она смутилась еще сильнее:

– Плыть… Зачем? Я.., кажется, я не могу думать правильно…

– Именно поэтому! Пошевеливайся! Скорее! Каждое движение отнимало уйму сил, но в конце концов они упаковали припасы, нагрузили каноэ и столкнули его в воду. Дождь был мелкий, но частый, и они уже основательно промокли. Сыростью еще можно было пренебречь, но туман и вздувшаяся река представляли серьезную опасность.

Похоже, гипнотическое поле не было настроено специально на них, и это отчасти успокаивало, но кто знает, насколько далеко оно простирается? Поле было слабым, почти неуловимым – вот почему оно застигло их врасплох и вот почему практически не влияло на движение по реке. Если бы погода не испортилась, они скорее всего проскочили бы его, даже не заметив, но остановка оказалась для них роковой. Только благодаря опыту Козодою удалось распознать его, но и то с опозданием.

Должно быть, это были два перекрывающихся луча, по одному на каждом берегу. Теперь, прислушиваясь к своим ощущениям, он понимал, что их лагерь скорее всего находился почти у самой границы поля, и сейчас каноэ движется прямо в его середину. Сканируемая площадь не могла быть очень большой и должна была охватывать лишь ненаселенные земли, где не было удобных мест для причаливания, иначе тот, кто поставил поле, рисковал перекрыть все движение по реке.

"Эта территория сенсибилизирована, – вспомнилось Козодою. – Выйти она не может".

Значит, это часть барьера, поставленного Валом. Он старался сосредоточиться, заставить себя думать на прежнем уровне, это был единственный способ бороться. Если это действительно барьер, рассчитанный на людей с определенной психикой, то почему он затронул и Танцующую в Облаках? Единственное предположение – его действие распространялось на всех, кто находился поблизости от потенциальной мишени, а те, кто был далеко, его просто не замечали.

Импульсы становились все сильнее. Танцующая в Облаках, сидящая впереди, уже перестала грести и застыла неподвижно. Козодой чувствовал, что погружается в безразличие, думать не было сил.

Течение медленно несло неуправляемое каноэ сквозь пронизывающий дождь.

Они пришли в себя только через несколько дней, оба исцарапанные, все в синяках, покрытые грязью и запекшейся кровью; в его памяти сохранились смутные картины того, как они лежат, подстерегая какую-то некрупную живность, вроде бобров или мускусных крыс, хватают их, разбивают им головы и жадно пожирают, словно звери – охотящиеся, убивающие, пожирающие, совокупляющиеся, спящие звери. Но теперь это прошло, и вот они сидят на берегу, грязные, совершенно голые, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. Как ни странно, Танцующая в Облаках была поражена меньше, чем он, главным образом потому, что была не в состоянии представить себе, что случившееся с ними – дело человеческих рук. С ее точки зрения, их настигло заклинание злых духов и уже одно то, что они остались живы и пришли в себя, было победой, а следовательно, их положение не такое уж безнадежное.

– По крайней мере дождь перестал, – сказала она. Козодой вздохнул:

– Каноэ пропало, одежда пропала, оружия нет, драгоценности и доказательства исчезли.

– Я же говорила, что на этих камнях лежит проклятие. Не надо было брать их с собой.

Внезапно он почувствовал себя полнейшим болваном и мысленно отвесил себе здоровенного пинка: она была совершенно права, хотя, конечно, на свой лад. Вот на что наводился проклятый гипнолуч! Вал не мог настроиться на конкретного индивидуума, но он знал о кейсе, о документах и, конечно же, о драгоценностях. Поскольку связная вряд ли добровольно рассталась бы с ними, если хотела выжить, гипнолуч был настроен на них. Вот почему он не задел никого, кроме Козодоя и Танцующей в Облаках.

– В следующий раз я тебя обязательно послушаюсь, – согласился он. – Но все-таки – что же нам теперь делать?

– Прежде всего – вымыться, – бодро ответила она. – А потом пойдем вдоль берега – может, течением прибило что-нибудь полезное.

Он тяжело вздохнул:

– Прошло уже несколько дней. По-моему, не стоит на это рассчитывать.

– И все же попробуем. Все равно ничего другого не остается.

И опять, сама того не зная, она говорила верные вещи: теперь они были сенсибилизированы к барьеру, и если бы пошли вверх по течению, он вновь захватил бы их. Козодоя даже отчасти соблазняла такая перспектива – этакое безболезненное самоубийство: тот, кто достаточно долго подвергался воздействию поля, получал необратимые повреждения коры мозга. Конечно, не было никакой гарантии, что они уже их не получили, но вернуться означало бы окончательно и бесповоротно превратиться в животных.

Они помогли друг другу вымыться, а потом пошли вдоль реки, внимательно всматриваясь в прибрежные заросли. Почти на закате произошло невозможное.

Перевернувшись, каноэ, видимо, проплыло еще немного, но в конце концов течение прибило его к берегу, где оно и застряло в кустах. Немного потрудившись, они высвободили суденышко; оно, как ни странно, оказалось целым, но тюка с припасами и весел не было и в помине. Пытаться найти еще и их значило бы испытывать судьбу сверх меры, но все же они осмотрели порядочный участок берега вниз по реке и, ничего не найдя, в конце концов вернулись к каноэ.

– Весьма двусмысленное везение, – заметил Козодой. – Без весел мы далеко не уплывем, а у нас нет ни инструментов, ни умения, чтобы сделать их, даже если бы было из чего.

– Давай-ка лучше поищем какой-нибудь еды, пока еще светло, – ответила она. – А завтра займемся делами.

– Какими?

– Вытолкнем каноэ на середину, там безопаснее, и поплывем по течению, пока не встретим какого-нибудь торговца. Молодоженам, которым не повезло во время свадебного путешествия, никто не откажется помочь – как ты считаешь?

Он обнял ее и поцеловал:

– Что бы я без тебя делал!

– Ты умер бы здесь, муж мой, а без тебя и мне бы не было жизни.

Козодой объяснил ей – разумеется, на доступном для нее уровне, что на север возвращаться нельзя: злые духи запомнили их, и приближаться к ним снова опасно. Танцующая в Облаках согласилась с такими доводами, и они притаились за небольшим островком, а увидев большое каноэ, идущее вниз по течению, столкнули на воду свое суденышко и принялись звать на помощь.

Владельцы каноэ – старик с суровым, словно высеченным из камня лицом и молодой парень лет двадцати, не старше – были странно одеты и говорили на языке, которого Козодой никогда не слышал; взяв каноэ с двумя беглецами на буксир, они привели его к берегу.