Резидент не отрывал от него ироничного взгляда.
— Очень рад это слышать. Давненько уже никто не отзывался о ней столь хорошо.
— Вы мне верите, сэр, так?
— Разумеется. Возможно, вы ее перевоспитали. Ладно. Если хотите, можете идти. Но больше никаких драк, прошу вас, или будете уволены.
Когда Нил направился к бунгало Манро, дождь уже перестал, и бархатное небо сверкало звездами. В саду тут и там поблескивали светлячки. От земли поднималось пряное тепло, и, казалось, если замереть, можно расслышать, как растет вся эта буйная зелень. На веранде Манро что-то печатал, а Дарья читала, лежа на шезлонге. Лампа находилась у нее за спиной, и подсвеченные пепельные волосы напоминали нимб. Она посмотрела на Нила, отложила книгу, улыбнулась. Очень тепло и дружелюбно.
— Где вы были, Нил?
— В клубе.
— Кого видели?
Такой домашний уют, такая умиротворенность и непринужденность Дарьи не могли не вызвать умиления. Эти два человека, каждый занятый своим делом, составляли единое целое, их близость казалась совершенно естественной, ни у кого не могло возникнуть ни малейших сомнений в том, что они счастливы друг с другом. Нил не верил ни единому слову из того, что говорил Бишоп и на что намекал Резидент. Такого просто не могло быть. В конце концов, он точно знал, что их подозрения относительно него совершенно беспочвенны, стало быть, и остальное не заслуживало доверия. У всех этих людей — такие грязные мыслишки. Хотелось бы знать, кто первый запустил этот мерзкий слух. Он бы свернул шею мерзавцу.
Вскоре Манро назначил дату начала экспедиции, которую они так долго обсуждали, и с присущей ему обстоятельностью принялся готовиться к выходу в джунгли, чтобы в последний момент не возникло спешки и суеты. Они намеревались подняться как можно выше по течению реки, оттуда сквозь джунгли выйти к малоизученной горе Хитам и заняться охотой на обитающую там живность. Предполагалось, что экспедиция займет два месяца. С приближением дня отъезда настроение Манро неизменно поднималось, и хотя говорил он не больше обычного и держался, как всегда, сдержанно, глаза его светились все ярче, а в походке прибавлялось пружинистости.
Как-то утром он появился в музее в крайне возбужденном настроении и сообщил Нилу:
— У меня для вас отличные новости. Дарья едет с нами.
— Правда? Вот здорово!
— Впервые мне удалось убедить ее поехать со мной. Я говорил, что ей понравится, но она никогда не желала меня слушать. На этот раз я не стал даже предлагать, но вчера вечером она неожиданно сказала, что хотела бы поехать.
— Я очень, очень этому рад.
— Мне бы не хотелось надолго оставлять ее одну, а теперь мы можем не спешить с возвращением. Пробудем там, сколько потребуется.
На следующий день они отправились в путь на четырех прау. За веслами сидели малайцы, в состав экспедиции входили также слуги и четыре охотника-даяка. Втроем они расположились на подушках под навесом на одной из лодок. Слуги-китайцы и даяки плыли на остальных. Они везли с собой мешки с рисом для малайцев, китайцев и даяков, провизию для себя, одежду, книги и все необходимое для работы. Этот уход от цивилизации вызывал восхитительные ощущения, и все трое испытывали радостное волнение. К вечеру бросили якорь у небольшой деревушки даяков, и хозяева отпраздновали их приезд араком, долгими тостами и зажигательными танцами.
На третий день пути, поскольку река обмелела, и течение усилилось, они пересели в плоскодонки, но течение становилось все более стремительным, грести стало невозможно, и малайцы теперь использовали весла, как шесты, отталкиваясь от дна мощными, широкими движениями. Время от времени реку перегораживали пороги, и тогда приходилось высаживаться на берег, разгружать лодки и волоком тащить по камням. Через пять дней они добрались до места, дальше которого плыть не представлялось возможным. На берегу стояло принадлежащее государству бунгало, где они и провели пару ночей, пока Манро готовился к дальнейшему путешествию по суше. Им требовались носильщики для переноса багажа и люди для постройки дома у горы Хитам. Об этом следовало договориться с вождем местного племени, и, чтобы сэкономить время, Манро решил отправиться к нему, вместо того, чтобы ждать, когда вождь прибудет в бунгало. Вышел на рассвете в сопровождении двух даяков. Вернуться он собирался через несколько часов. Нил проводил его, и ему вдруг захотелось искупаться. Неподалеку от бунгало находилась заводь с такой чистой водой, что просматривалась каждая песчинка на дне. Это живописное местечко напоминало Нилу шотландские речки, где он купался мальчуганом, но при этом все вокруг было совершенно другим. Романтичная красота заводи, девственность природы всколыхнули в нем чувства, которые с трудом поддавались осмыслению. Сняв саронг и рубашку он погрузился в воду, наслаждаясь движениями своих сильных рук и ног. Потом лег на спину, глядя сквозь листья на синеву неба и солнце, которое пускало по воде золотые блики. Внезапно раздался чей-то голос.
— Какое белое у вас тело, Нил.
Ахнув, он нырнул и, повернувшись и высунув из воды голову, увидел стоящую на берегу Дарью.
— Послушайте, я же — голый.
— Это я заметила. Без одежды купаться куда приятнее. Подождите минутку, я уже иду, вода так и манит.
Дарья тоже была в саронге и рубашке. Поняв, что она их снимает, Нил быстро отвернулся и услышал, как она с шумом входит в воду. Затем сделал два-три гребка, чтобы она могла поплавать, не приближаясь к нему. Но она взяла курс прямо на него.
— Это так приятно, ощущать воду всем телом.
Дарья рассмеялась, набрала пригоршню воды и плеснула ему в лицо. Он страшно смутился, не зная, куда деть глаза. Прозрачная вода не скрывала ее наготы. А когда придется вылезать на берег, будет еще хуже, подумал Нил. Дарье же, похоже, все очень нравилось.
— Ну, и пусть намокнут волосы, — воскликнула она, улеглась на спину и сильными гребками поплыла по заводи, описывая широкую дугу.
«Когда она решит выйти из воды, я просто отвернусь и подожду, пока она оденется. А на берег вылезу после ее ухода». Какая все-таки бестактность, вести себя подобным образом!
— Мои волосы выглядят ужасно? Они такие тонкие, что мокрыми становятся похожи на крысиные хвостики. Поддержите меня, а я попытаюсь их отжать.
— Ничего страшного, — заверил ее Нил. — Пусть остаются, как есть.
— Я ужасно проголодалась, — не унималась Дарья. — Как насчет завтрака?
— Если вы вылезете из воды первой и оденетесь, то я присоединюсь к вам буквально через минуту.
Двумя взмахами руки Дарья добралась до берега, и он скромно отвернулся, чтобы не видеть ее выходящей из воды.
— Мне трудно вылезти на берег, — воскликнула она. — Вы должны мне помочь.
Спуститься в заводь не составляло труда, но вода чуть подмыла берег, и поэтому, чтобы вылезти, требовалось подтянуться, ухватившись за ветки.
— Не могу, я же совершенно раздет.
— Знаю, знаю. Но нельзя же быть до такой степени шотландцем. Вылезайте первым и скорее подайте мне руку.
Ничего другого не оставалось. Подтянувшись, Нил выбрался сам, а потом помог Дарье вылезти из воды. Свой саронг она положила рядом с его. Подняла, начала непринужденно вытираться. Нил последовал ее примеру, но, приличия ради, повернулся к ней спиной.
— У вас удивительно красивая кожа, — прокомментировала Дарья. — Белая и гладкая, как у женщины. В сочетании с мужской атлетической фигурой это даже забавно. И на груди у вас не растут волосы.
Нил молча завернулся в саронг и надел рубашку.
На завтрак Дарья съела овсянку, яичницу с беконом, копченое мясо и мармелад. Нил все еще дулся. Ох уж, эта русская непосредственность. Глупо так себя вести. Разумеется, они не сделали ничего плохого, но вот она, причина, по которой люди распускали о Дарье грязные сплетни. И, что хуже всего, он не мог даже намекнуть ей на это. Она бы подняла его на смех. Но деваться-то некуда — если бы эти люди из Куала-Солора увидели, как они купались вдвоем в чем мать родила, никто и ничто не убедило бы их, что ничего непристойного не произошло. И Нил, со свойственной ему рассудительностью, признал, что нельзя их за это винить. Действительно, с ее стороны — возмутительная выходка. Она не имела права ставить мужчину в такое положение.