— Галина Ивановна! Что это вы гостей не встречаете? Зазнались? Или мы вам уже надоели? — и быстро раздевается.

Мама из кухни отвечает ему:

— У меня там особоуполномоченный вас встречает! Проходите, раздевайтесь!

Андрей Петрович так же громко кричит:

— Уже разделись! Вас, что ли, ждать!

Сурен опять подкидывает Игоря вверх. Шляпа его упала на пол, длинные, патлатые волосы закрывают ему голубые, навыкате глаза, рот раскрыт — он радуется своей силе и уменью обращаться с детьми куда больше, чем рад этому Игорь, который считает, что он уже не маленький.

— Дядя Сурен! Не надо! — тихонько говорит Игорь.

Но Сурен не слушает его.

— Чертушка! — одергивает Сурена Андрей Петрович. — Убьешь ребенка! Ты ведь слон, а не человек!

— Слоны очень чутки! — отвечает Сурен, приводя свое намерение в исполнение.

— Что касается слонов — святая истина! — говорит Андрей Петрович.

Сурен глуховат.

— Что, что ты сказал? — спрашивает он.

Но Андрей Петрович только хохочет, сует в руки Игорю, который вернулся из заоблачного путешествия, свое пальто и шляпу и идет прямо в кухню, к маме Гале, здороваться.

Она встречает Андрея смехом и, дав поцеловать локоть, выталкивает прямо на Сурена.

Сурен берет ее за руку и здоровается несколько странно — высоко поднимая руку мамы и прижимая ее к тому месту, где должно находиться сердце; это приветствие кажется ему очень сердечным и изысканным. Сурен вообще человек с аристократическими наклонностями и делает все не так, как другие.

— Ах, Сурен, Сурен! Опять вы мне руки выворачиваете! — смеется мама и взъерошивает ему и без того растрепанные волосы. — Идите к мужчинам! Не мешайте мне!

— Здорово, Дмитрий! — говорит Андрей Петрович с порога и протягивает руку папе Диме. Он крепко пожимает руку Вихрову, прежде чем тот успевает подняться со своего места. — Да ты, брат, совсем молодец, я погляжу! Тебе, брат, не лечиться надо ехать, а в работу запрягать тебя надо! Гляди, какой бравый. Прямо Бова-королевич, да и только!

Бова-королевич улыбается через силу — он отвык уже от шума, громких разговоров, яркого света и уже устал от одного вида друзей, по которым соскучился, но свидание с которыми сразу взволновало его до лихорадочной дрожи. Бодрясь, он садится поровнее. Краска бросается ему в лицо, и он как-то хорошеет весь, растроганный этим вторжением друзей и их искренней радостью по причине его выздоровления. В этот момент ему кажется, что он и верно здоров и что не было позади ни врачей, ни болезни, ни страха, по ночам оковывающего сердце ледяным пожатием.

— А что, — говорит он, — ты находишь, что я хорошо выгляжу? Я тоже, Андрей, думаю, что, может быть, вместо всех этих выездов — какая в них польза? — мне надо за работу браться. Я сразу же и возьмусь — слава богу, належался. Хватит!

«Товарищи военный совет! — хочется сказать Игорю. — А как же незнаемые края? Что-то тут не то, товарищи!»

Все трое пришедших смеются вместе с Вихровым, который не видит со стороны, каким беспомощным он выглядит. Сурен хохочет громче всех.

— А! Каков мальчик? — спрашивает он. — Ну, Мич-Мич, молодец ты!

Он вытягивает свою длинную тяжелую руку, чтобы хлопнуть Вихрова по спине изо всей силы, — он это любит, это кажется ему выражением настоящей мужской дружбы. Тут Рогов вдруг отрывается от спинки дивана и подставляет Сурену свое плечо. Раздается гулкий удар. Николай Михайлович крякает и выразительно смотрит на Сурена… Да, если бы это дружеское доказательство пришлось по спине или по плечам папы Димы, не пришлось бы дальше и разговаривать о незнаемых краях. Именно это можно прочесть во взоре Рогова, устремленном на Сурена. Тот медленно осознает невысказанную мысль Рогова и смущенно убирает руку в карман. Нащупав портсигар, он вынимает его, словно за ним и полез, вытаскивает папиросу. И опять натыкается на взгляд Николая Михайловича. «А, черт! Совсем забыл!» — про себя говорит Сурен и прячет портсигар обратно.

Лампа, затененная большим цветастым абажуром, кидает на середину комнаты, на стол, ослепительно яркое светлое пятно, за пределами которого вся комната покрыта цветными тенями. От этого кружка света и от необычных этих теней в комнате очень уютно. Звон посуды, с которой возится мама Галя в кухне, придает какой-то праздничный оттенок всему вечеру. А близость друзей, которые не позволили себе ни одним словом сказать о том, как плохо выглядит Вихров, и твердую опору которых он чувствует в каждом слове и в каждом жесте, вдруг обволакивает сердце папы Димы невыразимым, теплым и щемящим чувством. На глаза его навертываются слезы.

Но тут Рогов самым деловым тоном говорит, положив свою большую ладонь на колено папы Димы, как о чем-то решенном:

— Ну, так когда ты решил двигаться?

Итак, военный совет уже начался. Папа Дима тотчас же справляется со своим волнением, которого так, кстати, и не увидели друзья, и отвечает:

— Да пока, Николай Михайлович, все в общих чертах… Многое еще неясно. Я все думаю, думаю…

— Он думает! — восклицает Сурен. — Тих-ха, Чапай думать будет!

И он поднимает руку, требуя внимания. У него есть свой план: Вихров должен ехать немедленно, как только соберут чемоданы. («Правильно!» — одобряет Игорь это заявление.) Второе — ехать ему не больше трех дней. Пусть вылезает в Чите, там друзья помогут! Отдохнет, подышит сосновым духом, осмотрит окрестности. Сурен добавляет многозначительно, что он в понятие «отдых» включает также осмотр достопримечательностей, например церкви декабристов, Нерчинских рудников. Сибирского тракта, а потом дальше поездом, до Новосибирска, там тоже остановка на неделю. Впереди же еще остается Свердловск, Киров, наконец, Москва, где можно провести недели две.

— Вот что я предлагаю! — говорит он, радуясь своим словам.

У Игоря захватывает дух от этого предложения. Папа Дима тоже, не меньше Игоря, ошеломлен блистательными перспективами путешествия. Он покачивает головой…

Андрей Петрович деловито спрашивает Сурена:

— Чековую книжку на это путешествие ты сейчас подпишешь или завтра, может быть?

Папа Дима вздыхает. Сурен долго и проникновенно смотрит на Суровцева: «Такой план провалил!»

— Ах, Андрей, как у всякого физика, у тебя маловат полет фантазии. Материализм вас, физиков, заедает. А я полагал…

Что полагал еще Сурен, Игорь не слышит. Мама Галя зовет его из кухни: «Игорешка, поди сюда, помоги мне!» Ничего не поделаешь, надо идти — в доме Вихровых закон: все должны делать дело в меру своих сил. Все последующее он слышит только урывками, входя и выходя из столовой, — он таскает тарелки, ножи, вилки и прочее, тогда как мама накрывает на стол, ставя закуски, печенье, конфеты. Она как будто и не интересуется этим разговором. Однако она внимательно слушает все, она не отвечает на вопросы Игоря и молча сует ему в руки то одно, то другое, значит, ее мысли заняты совсем не тем делом, которое делают ее послушные руки.

Андрей Петрович предлагает ехать незамедлительно и скорым поездом.

— Доберешься до места, отдышишься, а там уж и коллекционируй разные достопримечательности, — говорит он.

Игорь несется в кухню и возвращается бегом, несмотря на то что в руках у него на этот раз тяжелая стеклянная сахарница. Он успевает услышать окончание речи Николая Михайловича:

— Вот я думаю так: две недельки побудешь в этом загородном доме крайкома, наберешься сил, окрепнешь, а там и давай в свой вояж. О расходах не заботься! В крайкоме всегда поддержат нас в этом деле. И вот что я скажу — пока не будет очень положительного решения лечащих врачей, не смей и думать о возвращении. Вернешься раньше — не пущу и на порог школы.

Игорь с размаху поставил сахарницу на стол так, что она жалобно зазвенела. Все посмотрели на него отсутствующими взорами. Только Николай Михайлович легонько погрозил ему пальцем: смотри, мол, осторожно!

Молчание, опять наступившее в комнате, нарушает мама Галя. Она с шумом отодвигает стулья и делает радушный жест, приглашая всех к столу: