Солнце заметно подвинулось на небе за это время. Тень его становилась все длиннее, и теперь и крепости-дворцы и мазанки словно выросли и окрепли, очеркнутые этой резкой тенью и приобретя какой-то настоящий вид.

Отец Али и Ляли вдруг громко сказал:

— А знаете, ребята, настоящие города так и росли! Как у вас!

— Возможно! — негромко отозвался на его возглас папа Дима.

— Не возможно, а именно так, — сказал писатель. — Вспомните Москву с ее стенами — кремлевскими, китайгородскими и белгородскими? Типичная картина… Вы историк? — спросил он папу Диму.

— Нет. Я словесник, — смущенно ответил папа Дима, которому вовсе не хотелось говорить ребятам о своей профессии.

— Нет. Он ребенок! — сказала тут мама Галя, которая незаметно подошла к городу.

А от города уже протянулась к морю дорога, по которой Мишенька возил ракушки для облицовки зданий; время шло, и жители города становились все более требовательными: паша велел облицевать свой дворец перламутром, содрав новый налог с ремесленников. Паша вступил в переговоры с воинственным племенем андрюшек, которые однажды произвели разрушительный налет на его владения, и условился с ними торговать, а не воевать…

Андрюшки, видя, как растут и благоустраиваются владения Али́-паши и Ляли́-паши, решили строить свой город, такой, чтобы он затмил славу старого города. Они долго мастерили что-то, и из-под их рук поднималась высоченная башня. Ей не хватало стройности и архитектурной цельности, так как воинственные андрюшки не имели общего плана и каждый строил как хотел; и вот, когда андрюшки уже готовы были торжествовать, видя, что их сооружение превосходит соседей хотя бы по высоте, башня неожиданно и мгновенно рассыпалась. Воинственные андрюшки стали сваливать вину за разрушение башни друг на друга и, в конце концов, передрались и, плюя друг на друга, разошлись в разные стороны.

— Сик транзит глория мунди! — сказал по-латыни отец Али и Ляли.

А Ляля, с жалостью видя, как стекает кровь с разбитой губы Андрюшки Разрушительного, которому не удалось основать свое государство, перевела по-русски:

— Так проходит слава земная!

И все поняли, что это значит, и закричали «ура!», а папа Дима сказал, что это не очень великодушно, хотя и поймал себя на том, что ему тоже хотелось кричать «ура!», когда разбойничий замок племени андрюшек рассыпался в прах, — ему с этой стороны давно было видно, что кладка его пошла вбок, что башня неустойчива, его так и подмывало сказать: «Эй, хлопцы, подравняйте вашу башню!» Но он так и не сказал этого, помня, с каким злым лицом Андрюшка мчался через город бедняков.

А когда все обернулись к своему городу, натешившись бесславием захватчиков, то увидели, что тихий Мишенька произвел в их городе революцию: на дворе паши, кадия и муфтия развевались красные флаги! Мишенька, осторожно ступая через городские стены и лавируя между домами бедняков, укреплял уже красные флажки над домами беков. Лицо его сияло, глазенки блестели, и он что-то бормотал себе под нос… Все ахнули. Отец Али и Ляли что-то записал в своей записной книжке. А папа Дима сказал:

— Ну что ж! Вполне законно! Можете себе представить, разве можно было угнетать без конца такое море простолюдинов? — И он обвел рукой весь город, раскинувшийся на несколько метров и в котором уже терялся его центр — дворцы знати.

И все опять закричали «ура!».

— Революция произошла вовремя, — сказала мама Галя Игорю и папе Диме. — Идите умываться, дети мои! Мы уже опоздали на обед!

А на холме уже показалась в белом халате старшая сестра, обеспокоенная отсутствием отдыхающих за столами.

Папа Дима отряхнул руки и стал выбивать песок из брюк.

— Вот так, друг мой, создаются государства… Народ создает их и изменяет их порядок!

Аля и Ляля взяли его с обеих сторон за руки.

— А дальше что? — спросили они.

Папа Дима несколько смутился.

— Дальше! Дальше — наш город надо перестраивать!

— Перестраивать?

— Ну да! Раз произошла революция, то теперь уже бедняки не захотят жить по-прежнему. Теперь техника придет им на службу, произойдет перераспределение богатств, изменятся условия существования, возникнет другая цель жизни — все будет теперь по-другому…

— Да, конечно! — сказали Аля и Ляля.

А Мишенька, сделавший революцию в старом городе, сказал деловито:

— Я принесу свой самосвал. И легковушку. Пусть.

Андрис стоял в саду у лип. Он не работал. Грабли и лопата были прислонены к забору. Андрис смотрел на дорогу и не двигался. Заметив его, Игорь снял руку отца с плеча и, сказав: «Я сейчас, папа!» — подбежал к Андрису. Младший Каулс обернулся только тогда, когда Игорь хлопнул его по плечу. Лицо его было задумчиво, брови нахмурены, глаза печальны. По виду Андриса Игорь понял, что его отец до сих пор не вернулся и Андрис очень встревожен. Игорь сказал что-то о городе, выстроенном Алей и Лялей. Андрис почти не слушал, Механически говоря: «Да, да!» — и безучастно кивая головой. Но ему были неинтересны эти рассказы. Игорь понял это и ушел, несколько обидевшись на друга из-за его невнимания.

Он так быстро расстался с Андрисом, что догнал отца еще далеко от столовой, на дороге, которая разделяла территорию дома отдыха на две неравные части.

По дороге от станции шел высокий человек в рабочем костюме — хлопчатобумажной куртке с большими карманами, на голове его была надета матерчатая шапка с большим козырьком. Надетая набекрень, шапка эта придавала человеку очень воинственный и бодрый вид. Папа Дима присмотрелся к нему и сморщил лоб. Человек этот что-то напомнил ему, но память папы Димы обладала одной особенностью, немало причинявшей ему хлопот, — он запоминал лица, но не мог часто вспомнить, где эти люди были встречены и знаком ли он с ними. Одежда совсем сбивала его с толку, и он с досадой не раз говорил: «Один человек в трех костюмах — для меня это три человека!» И рост, и выправка человека привлекли внимание папы Димы, но эта шапочка… А пока отец разглядывал встречного, тот сам приподнял свою шапку за козырек и весело сказал:

— Добрый день, товарищи!

Это был Эдуард Каулс, которого Игорь узнал тотчас же по глазам и усмешке, — они были особенные у Каулсов, эти славные глаза и эта добрая усмешка.

— Папа, это — Эдуард Каулс. Помнишь, вместе с Яном Петровичем мы были у них. Брат его! — сказал поспешно Игорь папе Диме, зная его недостаток.

Папа Дима заулыбался от души. Эдуард Каулс осторожно пожал руки Вихровым, словно боясь повредить им пальцы, он был чудовищно силен!

Папа Дима сказал:

— Здравствуйте, Эдуард Петрович! А я думал — вы нас забыли!

Эдуард ответил, усмехаясь:

— Ну, что вы? Как можно? Мы — латыши — никогда ничего не забываем! У нас память крепкая…

— Отдыхать к нам? — спросил папа Дима.

— Нет, я недавно был в отпуске! — сказал Эдуард. — Просто пришлось тут быть по делу недалеко от вас. Зашел к брату, а его нет дома. Ну, думаю, наверно — на территории…

— Яна Петровича нет здесь, — сказал Игорь. — Его нет со вчерашнего дня!

— Ты-то откуда это знаешь? — удивился отец.

— Андрис мне сказал.

Эдуард поднял вверх брови.

— Где Андрис? — спросил он.

И когда Игорь показал рукой, где можно найти Андриса, Эдуард опять приподнял свою шапочку, пожал руки Вихровым и сказал:

— Загулял, видно, мой Янит! — пошел прочь.

Вихров вдогонку улыбнулся Эдуарду:

— Ну, это, знаете, со всяким может случиться!

Но Эдуард, пожалуй, и не слышал уже этого, так быстро унесли его большие ноги от Вихровых. Пока была видна его фигура, Вихров все оглядывался на него и бормотал:

— Ну и богатырь, какой крупный народ!

Из окна столовой Игорь увидел, как Эдуард в сопровождении Андриса прошел по дороге, направляясь в сторону домика Каулсов. Шли они молча и споро. Несмотря на то что Андрис едва доходил своему дяде до груди, он не отставал от Эдуарда, широко шагая в своих стареньких ботинках, начищенных до блеска.