Фигура очень редкая, намного шире, чем выше. Большущий живот. Кушаете много. Лысый. Маленького роста, но чуть больше крысы. Кожа свисает со щек, как у бульдога. Никакой бороды. Много бородавок. Зубы редкие, только два, но такие большие, что занимают место всех остальных. Лицо красное, как и пальцы, которые нельзя было отмыть после войны. В конечном счете кровь двадцати миллионов человек на этих двух руках. И даже на его волосах. И даже на полах его фрака.

Если бы Пуанкаре имел совесть, то ее нужно было бы изобразить в виде большого кровавого пятна. Начиная с самого утра, как только принесут ему документы на подпись, он пачкает их кровью. Потом для отдыха ловит мух, лишь бы чем-нибудь заняться, а потом идет на заседание Лиги Наций.

Как только вернется, ловит к

ота, привязывает тому к хвосту паклю, поджигает ее и дает ему убежать. И так любуется. Рад. Представляет, что может привязать паклю к хвосту всей земле. А потом садится за стол, как обычный смертный. Только ему подносят живое жаркoе. Ему так нравится, потому что таким образом еда стонет в его огромном рту. А он ковыряется в ней медленно вилкой. Кровь увеличивает аппетит и улучшает пищеварение. Во время обеда любит пить молоко. Он пьет его в больших количествах. Поставляют его дети Рура. Доярка — генерал Дегут.

Но для пищеварения нужно прогуляться к кладбищу. Если встретит похоронную процессию, идет следом, улыбаясь в усы. Смотрит в гроб, и в этот момент ему нравится фотографироваться. На следующий день радостно слушает новости, которые газетчики кричат на бульварах: "Последний портрет Пуанкаре… Пуанкаре, который смеется на могиле..."

От Парижа до Рура смеются и говорят: "Шутник. Любитель!", и тогда ему хочется заняться искусством. Ему нравятся старинные предметы. До мелочей рассматривает договоры Версаля, проеденные молью, а потом ищет после всех дневных трудов спокойное развлечение. Наконец-то! Созывает всех своих деток и бьет их розгами. И, пока их бичует, кричит: "Почему ты не зовешься Германией вместо Жанны?!"

Но время идти спать. Он не пользуется обычной подушкой, а плетет паутину из репараций и засыпает, сжимая весело в руках наш мир.

Заметьте, синьор Пуанкаре, если этот портрет не кажется Вам правдоподобным, вина в этом только Ваша. Прошу прощения. Но почему Вы не пришли в знак почтения ко мне, когда я был в Париже?

Чай мне показался горьким. Я не знал, смеяться ли мне или испытывать человеческое чувство жалости. Я был ошеломлен той вульгарной смесью банальностей, которую дипломированный поэт красного коммунизма выплеснул в целях пропаганды. Брик встал еще раз, и бельчонок, оказавшись на свободе, направился, как и его хозяева, к клетке. Там голоса переросли в поток восклицаний. Я услышал снова почти мертвый и гнусавый голос граммофона. Момент тишины. Холод. Когда, наконец, обед подошел к концу, настроение приглашенных поднялось. Я заметил, что мы были так молчаливы, словно присутствовали на похоронах нашей только что завязавшейся дружбы. У Маяковского лицо было красным, и он не говорил ни слова. Моя переводчица смотрела на нас без тени удивления, несколько неловко, немного раздраженно оттого, что замешана в нашей беседе. И тогда у меня появилось желание быть беспощадным до самого конца. Я захотел, чтобы в честь гостя было переведено стихотворение, посвященное Муссолини. Я просто настаивал. Поэт должен был согласиться. Он же показался мне плохим вором, пойманным с поличным. В какой-то момент мне стало жаль его. Я его пригвоздил его же глупостью, даже не моргнув глазом. Мы слышали, как отчеканивались слова, почти безoбразные. Из огня в полымя: унизительной отсталости, радости клеветы, бесплатной и сектантской.

“Родственники и друзья диктатора, проявите чуточку терпения! Портрет Муссолини, который я напишу, не будет похож на него, разве что схож с его политикой. Ну и тогда вот он: босиком и в черной рубашке. Длинные и волосатые руки и ноги делают его похожим на шимпанзе. У него нет лица, вместо него — свастика из черных повязок. Его ноздри разорваны с того дня, когда он сцепился со своими друзьями, деля награбленное.”*

У Маяковского выступил холодный пот. Я видел, как в его неподвижных глазах промелькнул испуг, который превратил его гигантскую фигуру в смешную и детскую. На его скулах бледность чередовалась с приливами крови, как тень бельчонка, продолжавшего летать из угла в угол.

“Для того, чтобы понять, что именно он говорит, его министры должны были пройти специальные курсы в вечерней школе. И они быстро выучились. Умный народ!.. В общем-то фашисты всегда проявляли охоту к учению. Посмотрите, с какой жадностью они набросились на газету "Аванти".

Мне стало жаль его, тошнота подавила уже все остальные чувства. К какому грешному и отвратительному вкусу может привести политическая аберрация!

— Я желаю Вам, чтобы Ваши стихи еще больше читали в школах. Скажу, чтобы и в Италии их выучили наизусть, чтобы помнили, особенно если Вы приедете посмотреть на наши памятники, я имею в виду уличные туалеты общего пользования. Договорились?!

Публикация Л.А.Селезнёва и Н.В.Королёвой

* — Построчный перевод стихотворений Маяковского с итальянского языка.

Отечеству есть кем гордиться

В один из дней уходящей зимы в Правлении СП России прошла церемония вручения премии "Сыны Отечества" (содержание — 1000 долларов США), учрежденной журналами "Час России" (гл. редактор Игорь Янин), "Роман-журнал, XXI век" (редактор Валерий Ганичев) и Союзом писателей России. Лауреатами этого года стали известный русский писатель Михаил Николаевич Алексеев, всемирно признанный дирижер Владимир Иванович Федосеев и необычайно много делающий для утверждения духовных принципов работы и жизни русского человека глава Администрации Чернского района Тульской области Виктор Данилович Волков.

Премию вручали председатель СП России В.Н. Ганичев и главный редактор журнала "Час России" (он же — главный редактор газеты "Гудок") И.Т. Янин. Слово о лауреатах произносили Герой Советского Союза писатель Владимир Карпов, Герой Социалистического Труда агроном Федор Моргун, депутат Госдумы от Тверской области Владимир Петров, поэт Владимир Костров и другие участники церемонии.

На состоявшейся вслед за ней неофициальной части пела (как всегда, замечательно) Татьяна Петрова.

Новое звучание "Калевалы"

Прощание с миновавшей зимой совпало в этом году с обсуждением нового издания поэмы Элиаса Лённрота "Калевала", вышедшей в переводе карельских писателей Э. Киуру и А. Мишина, которое проходило в Союзе писателей России под председательством В.Н. Ганичева. По мнению большинства выступавших, новый перевод является более соответствующим языку оригинала поэмы по сравнению с существовавшими ранее и опирается на материалы самых последних исследований этого литературного памятника.