– Минутку, старшая сестра.., придумала! – Ива изящно, вопреки своей хромой ноге, вскочила, выбежала во двор и подняла принесенный ветром лист какого-то редкого дерева. – Напиши на листе, потом пусти его по ветру.

К своему изумлению, Серебряная Снежинка поняла, что улыбается. Она уже несколько месяцев не писала стихи. Девушка поудобней уселась на своем потертом матраце и взяла свежую кисть. В сознании возникло стихотворение. Серебряная Снежинка окунула кисть в тушь.

Как быстро течет вода! – написала она, глядя на ручеек, текущий мимо окон ее восьмиугольного павильона.

В одиночестве женских покоев Дни проходят в унылом бездействии.

Красный лист, приказываю тебе:

Найди кого-нибудь В мире людей.

Она прочла стихотворение Иве, и та захлопала в ладоши.

– А теперь, – приказала девушка, – выпусти лист, и пусть он отыщет того, кому я написала.

– А если никто не ответит, старшая сестра? – спросила Ива, наклонив голову набок.

– Тогда завтра ты найдешь другой лист, и я напишу еще одно стихотворение. – Серебряная Снежинка поняла, что улыбается, и от неожиданности рассмеялась. Услышав ее смех. Ива повеселела.

Нет, – подумала Серебряная Снежинка. – Она меня любит, а я не была ей хорошей хозяйкой.

На следующий день Серебряная Снежинка написала новое стихотворение; потом еще одно, и еще, и еще.

– Если буду продолжать писать на листьях, – сказала она Иве, – деревья скоро останутся голыми.

Служанка внимательно посмотрела на нее и принужденно рассмеялась. Но проходили дни, и Серебряная Снежинка вынуждена была признать, какое острое разочарование испытывает. Бросать листья с записками через стену – это детская игра. Нелепо была на нее надеяться. И все же.., все же.., слезы жгли глаза, и девушка не могла сделать очередной точный удар кистью. Она отчаянно замигала.

Конечно, и ее отцу в степях было одиноко и изгнание мучило его сильнее боли от ран. Однако он выжил. Все хорошее в ней, думала девушка, от него: она не может подвести его даже в момент слабости. Серебряная Снежинка глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и склонилась к лакированному столику. Нужно нанести новый иероглиф на зеленый лист.

– Госпожа, о госпожа!

Рука не дрогнула; девушка безупречно закончила иероглиф и только тогда подняла голову. Никогда раньше Ива так не говорила; она всегда старалась говорить негромко, как подобает скромной служанке, особенно сейчас, когда они в немилости. Серебряная Снежинка услышала знакомые шаги Ивы на ступеньках павильона. Шаг-подволакивание: сначала ступает здоровая нога, потом хромая.

Но что за еще одни шаги, более тяжелые и размеренные, сопровождают приход служанки?

Улыбка на лице вошедшей в павильон Ивы – несмотря на лето, в павильоне сохраняется зимний холод – такая же яркая, как отражение солнца от зеркала, которое служанка использует для гадания. Быстро, как гасит лампу, Ива погасила улыбку, прикрыла глаза, низко, с трудом поклонилась посетителю, который вслед за ней вошел в павильон.

Это был евнух Ли Лин, который так смело говорил о шунг-ню перед двором. В руке он, как гроздь сирени или веер, держал стопку высохших листьев. И на каждом стихи об одиночестве и тоске, которые она так старательно писала.

Серебряная Снежинка склонилась перед ним, дрожа от вернувшейся глупой и детской надежды. Конечно, он должен заговорить первым. Если он этого не сделает, тогда она сможет что-то сказать, если вообще обретет дар речи.

– При виде тебя, госпожа, – сказал Ли Лин, – чувствуешь себя так, словно просил принести дыню, а получил прекрасный нефрит.

Удивленная, Серебряная Снежинка подняла голову. Ли Лин сделал шаг вперед и протянул руку, так что листья коснулись ее подбородка. Потом он спохватился и отступил.

– Те же черты, которые изобразил Мао Йеншу на злополучном портрете, – задумчиво сказал он, – ив то же время какие отличия! Фигура у тебя как миндаль, а не как грязь; лоб и подбородок не выступают, как у солдата. А что касается родинки – конечно, это изобретение нашего достойного администратора.

Чувствуя, что щеки ее горят, что кожа напоминает не миндаль, а пион, Серебряная Снежинка опустила взгляд.

– Да, да, я хорошо знаю, что мое поведение непростительно, но прошу прощения ради моего достойного друга, твоего почтенного отца. Я слышал, что его единственная дочь прибыла ко двору, и мне было грустно думать о том, что ты одинока и несчастна.

Серебряная Снежинка почувствовала, что у нее болят уголки рта от непривычно широкой улыбки. Она наклонила голову набок, глядя на листья, которые держал Ли Лин.

– Это ты писала? Очень красивые удары кисти. Девушка покачала головой, словно осуждая свои способности.

– Стихи тоже твои? Я их никогда раньше не видел. Ты написала их на листьях, а потом просто пустила по ветру? Это так, госпожа?

Серебряная Снежинка кивнула, потом сообразила, что кивок – недостаточно вежливый ответ другу ее отца, советнику Сына Неба и единственному человеку, который, кроме Ивы, навестил ее в изгнании и захотел развлечь. Она встала, церемонно пригласила его садиться и приказала Иве принести последнее рисовое вино, привезенное с севера.

– Ива перебрасывала листья через стену, – сказала Серебряная Снежинка.

– Так это и есть Ива? – спросил евнух-ученый. Он смотрел на служанку с таким же острым интересом, как на ее госпожу и иероглифы на листьях; разглядывал волосы, сверкнувшие на солнечном свете рыжим, потом задумчиво опустил взгляд, посмотрел на руки Ивы, на ее своеобразные, одинаковой длины, средние пальцы.

– Очень интересно, – спокойно сказал он. – Твоя служанка. Она из… – он помолчал, потом произнес название отдаленного района Срединного царства. Серебряная Снежинка лишь раз или два слышала, чтобы упоминали эту местность.

Ива, вошедшая с подогретым вином, услышала его и застыла на пороге. Тонкие чашки задрожали на подносе.

– Ну, девушка, ты оттуда?

Ива неловко опустилась на колени, оберегая хромую ногу.

– Да, – прошептала она. И когда ставила вино на низкий столик, руки ее дрожали.

– Тогда ты должна разбираться в травах. Я ими тоже интересуюсь.., и еще алхимией. – Он бросил быстрый предупреждающий взгляд в сторону хозяйки.

Алхимия. Некоторые говорят, что с ее помощью можно открыть тайны дао, которые иначе останутся навсегда неизвестны людям; другие, более многочисленные и пугливые, считают, что эти тайны запрещено постигать людям. Серебряная Снежинка подумала, что от занятий алхимией до обвинений в колдовстве крохотный шаг, какой делает женщина в новом длинном платье на изогнутом мостике.

– Будь честна со мной, как я был честен с тобой, – сказал Ли Лин. – Госпожа, ты самый младший ребенок моего старого друга. А что касается моих.., занятий, – он тактично помолчал, – они, наряду с музыкой, каллиграфией и поэзией, – тут он слегка поклонился, делая тонкий комплимент ее стихам, – они компенсируют мне то, что я утратил. Но у меня нет наследника и теперь уже не будет. Что еще могут со мной сделать? Только убить.

– Мао Йеншу пригрозил мне наказанием за осквернение могил. – Слова, в которых по-прежнему звучала горечь, непрошеными выскользнули у девушки изо рта. Она тут же пожалела, что произнесла их. Этот человек – невозможно думать о нем, как об одном из рисующихся вялых женоподобных евнухов, окружающих Мао Иен-шу! – его повелительные манеры и острый разум вытянули у нее всю историю, прежде чем он кончил первую чашу вина, хотя, конечно, из вежливости ей следовало подождать, пока он не подкрепится, и только потом рассказывать.

Закончив рассказывать. Серебряная Снежинка сидела молча. Впервые за много месяцев после того, как администратор внутреннего двора отобрал у нее нефритовые доспехи, у нее не сжималось в груди и животе. Рассказав Ли Лину, она излечилась; так если проткнуть нарыв, сразу исчезнет боль и опухоль.

– Ты действительно дитя своего отца, – сказал старый алхимик. – Меня наказали не только за алхимию. Я был другом и защитником твоего отца. Ты знаешь, я был там, когда его взяли в плен. О, это была страшная битва. Мы преследовали шунг-ню, но настоящей поддержки и подкреплений у нас не было. Твой отец выставил самострелыциков. Они стреляли так метко, что сам шан-ю вынужден был сойти с лошади и сражаться пешим. А шунг-ню без своих лошадей теряют половину силы.