— Угу. И вот так, случайно, я услышал, как двое агентов разговаривали в одной из верхних комнат таверны; агентов хана Замбулы. Карамек и Испарана — женщина, и какая женщина! — планировали ограбить некоего волшебника. Хисарр Зула. Когда я услышал их разговор о том, какую ценность для Актер-хана имеет нечто, называемое Глазом Эрлика, и о том, что оно находится у Хисарр Зула. я остановился послушать. Узнав, что они собираются ворваться в дом мага через две ночи, я покинул эту крышу — обещая себе, что проберусь туда следующей ночью и перехвачу у них добычу.

На следующий день я все разведал и составил план. В ту ночь я без особых трудностей проник в замок Зула. Там я нашел Аджиндара, который сражался с кошмарными созданиями Хисарр Зула — колдун украл у них самые их души и заключил в зеркала, которые затем разбил. Это были тупые, пустоглазые твари, созданные волей волшебника; глупые сторожевые псы с мечами. Я узнал Аджиндара; он помог мне предыдущей ночью. Было бы умнее оставить его отвлекать этих «людей», пока я искал амулет, но… я спас его. Мы очень мило разрезали несколько этих существ на куски и, я думаю, оказали им этим большую услугу! Когда мы с Аджиндаром назвали друг другу свои имена и он обнаружил, что я тоже охочусь за Глазом, он, к моему потрясению, напал на меня без всякого предупреждения. Если бы он не поскользнулся в крови одного из этих мертвых бездушных чудищ, он поразил бы меня первым же своим внезапным ударом! Мы только что разговаривали; мы спасли друг другу жизнь, и мы были друзьями, кровными братьями!

Конан потряс головой и некоторое время ехал с угрюмым лицом, в задумчивом молчании.

— Он поскользнулся, как я уже сказал, и налетел на дверь. От толчка в ней открылось потайное отделение, и оттуда в тот же миг выскользнули две гадюки. За какие-то секунды они укусили его несколько раз — в лицо.

Хассек спросил:

— Это все?

— Нет, это не все. Он уже раз пытался убить меня. Теперь, хотя он узнал, что должен умереть через несколько минут, он сделал еще одну попытку: он швырнул в меня этих проклятых гадюк! К тому времени я уже выхватил меч, и удар моего клинка разрубил их обеих в воздухе. Потом мне оставалось только наблюдать за тем, как Аджиндар распухает на глазах, и чернеет, и умирает. Он немного рассказал мне о Глазе, пытаясь завербовать меня для завершения своей миссии: отвезти амулет в Иранистан. И умер. Хассек, я был опечален вдвойне. Этот человек мне нравился, я уважал его способности и его понятие о чести. А он пытался убить меня без предупреждения, внезапным ударом. И теперь умер не достойной, а глупой и отвратительной смертью.

— Аджиндар заслуживал лучшего, — сказал Хассек.

— Я пошел искать Глаз. Двое замбулийцев проникли в эту комнату раньше, чем я. Он был у нее — Испараны. Какая женщина эта Испарана! Карамек, ее напарник, вступил со мной в бой, а она бросилась бежать, и к тому времени, как я разделался с ним, она успела выскочить в дверь и запереть ее перед моим носом.

— К этому времени, — задумчиво сказал Хассек, — были мертвы и несколько бездушных приспешников Хисарра, и Аджиндар, и Карамек. Все, так или иначе, от твоей руки или из-за тебя.

— Да, — равнодушно отозвался Конан. — Я отскочил от этой двери и бросился к окну — и попал в ловушку, которую Хисарр устроил для тех, кто мог влезть через это окно! Я оказался там зажат в железных челюстях. Я сломал меч и несколько ногтей, пытаясь освободиться, но не смог этого сделать. Мне оставалось только ждать, когда придет Хисарр. И он пришел, торжествующий, злорадный, и сказал мне, что я должен буду отобрать Глаз у Испараны и отдать ему:

Уф! Я согласился бы плясать целую неделю или слетать в Кхитай и принести ему дракона и бороду императора впридачу — лишь бы выбраться из его крепости и не попасть в тюрьму. Но он был слишком хитер для этого. С помощью какого-то порошка он лишил меня сознания. Когда я 'очнулся, оказалось, что он… забрал мою душу! Он показал ее мне — маленького меня в зеркале. Если зеркало разобьется, сказал он, я навсегда останусь без дуиш — как те, бывшие некогда людьми, что служили ему. После этого я согласился и отправился за Испараной — ради Хисарр Зула.

Хассек услышал скрежет и, взглянув на Конана, увидел, что тот так сжал зубы, что его челюсть побелела.

— Ты… ты забрал свою душу обратно, Конан?

— Да. Она была возвращена мне меньше двух недель назад королевой Хаурана.

— Хаурана! Значит, ты был там, пока я обыскивал Шадизар? Но почему ты вернулся, если у тебя есть такой друг в Хауране?

— Она умерла, — сказал Конан и снова некоторое время ехал в молчании.

— Я спас ее и Хауран от чародейского заговора, целью которого было отдать их во власть Кофа, — пробормотал он наконец, — и, делая это, я… обрек ее на смерть.

Хассек ничего не сказал и продолжал ехать вперед. Ну и приключения были у этого юноши-северянина! В центр каких заговоров он попадал или влезал сам

— и выпутывался из них, проливая кровь! Аджиндар был мертв, Карамек был мертв. И королева Хаурана… и, без сомнения, некоторые другие участники этого «чародейского заговора», о котором так коротко упомянул киммериец. Хассек знал, что и Хисарр Зул был мертв Ему хотелось бы знать насчет этой Испараны…

— Продолжай, Конан. Итак, ты отправился за Испараной.

— Да. Один, в пустыню, с одной-единственной лошадью. Я был глупцом, и мне везло. У первого же оазиса, где я остановился, на меня напади двое людей.

— И это было везением?

— Да… таким образом я заполучил их лошадей и их припасы. Иначе пустыня, несомненно, убила бы глупого мальчишку из Киммерии.

— О, — спокойно сказал Хассек, — а эти двое…

— Мертвы.

— Конечно.

И пусть кто-нибудь другой попытается назвать тебя «мальчишкой»! Хассек оглянулся и увидел, что его спутник внимательно вглядывается в него.

— Не смотри на меня так пристально, Конан. Ты же знаешь, у тебя действительно есть склонность оставлять за собой кровавый след.

— Кром, бог Киммерии, — сказал Конан, глядя прямо перед собой, — в момент рождения киммерийца вдыхает в его душу способность сражаться и убивать. После этого он нас не замечает. Мы — мужчины.

— Ты… сражаешься — и убиваешь.

—Да.

Конан помолчал немного, пока лошади мерно шагали вперед, потом сказал:

— Я редко ищу неприятностей, Хассек. Они выслеживают меня, преследуют меня, разыскивают меня.

Он выпрямился в седле, и Хассек, оглянувшись через плечо, смог с расстояния в несколько футов, разделявшего их лошадей, насладиться видом того, как раздувается эта могучая грудь.

— Я не бегу от них, — сказал Конан, обращаясь ко всему миру.

— Мудрецы в моей стране говорят, что «нужно идти по той дороге, которая ждет», — сказал Хассек. — Это хороший совет. Храбрый и в то же время разумный человек вряд ли станет делать что-либо иное. Ты догнал Испарану?

— Да, в конце концов, — безрадостно отозвался Кован и больше ничего не говорил на протяжении многих миль.

Хассек позволил своему более молодому товарищу погрузиться в размышления. Степная трава попадалась все реже и реже. Они приближались к великой пустыне. Если ехать по ней прямо на юг, то там, у самой границы песков, вздымались к небу стены, и башни, и купола дворцов Замбулы. К югу и востоку от Замбулы, у подножия цепи могучих гор, распластался Иранистан. Он был очень, очень далеко. Хассек спрашивал себя: куда заведет их дорога, которая ждала, теперь, когда они пошли по ней? Он подумал, что, возможно, Конан размышлял о том же самом.

— Глубоко в сердце пустыни, — внезапно начал Конан, и Хассек физически вздрогнул при звуках этого голоса, раздавшегося слева от него, — я встретил нескольких солдат из Самары. Это были неплохие ребята, которые без особого интереса выслеживали парочку воров, направлявшихся на север. Ворами оказались те двое, которые пытались ограбить и меня. У меня с собой была большая' часть их добычи и их лошади — с верблюдами я справиться не смог.

— А кто может? — с улыбкой спросил Хассек.